Пепел

Холодный осенний ветер шкрябал по голой земле шорохом листьев. Они сухим шуршанием разбавляли тугую тишину этого места. Где-то вдали, у лесной опушки гаркнула неизвестная птица, поднимая стайку сородичей. Они рассыпались по серому небу, голые ветви всколыхнулись в такт взмахов их чёрных крыльев. Маринетт сидела на одном из самых больших камней. — Ты припозднился, — её голос звонко разбил сухие осколки птичьих голосов и ветра. Казалось, она должна быть недовольной, но всё же выглядела девушка достаточно весело. — Пробки, — хмыкнул Лука, усаживаясь напротив на скромного вида лавочку. Маринетт тактично промолчала, но от многозначительного взгляда не удержалась. — Ах, Париж. Кажется, я по нему скучаю, — меланхоличным тоном заявила она и вскинула синие глаза вверх. Серая дымка облаков отразилась в них и украла всю яркость. У Куффена это вызвало неприятные ассоциации со слепыми бедолагами из подворотней. Словно поймав его настроение, Маринетт отлепила взгляд от неба, скромно вперив его в землю. — Ты не многое теряешь, — пожал он плечами нарочито беспечно и сунул озябшие руки в карманы. Ему было неспокойно: он поднялся и начал топтаться на месте. — Всё такой же шумный и грязный. Дюпен-Чен прищурилась. — Раньше ты отзывался о нём иначе, — сейчас она говорила откровенно недовольно, не таясь. Она сложила руки на груди. — Вечно таскал меня к каналам слушать воду, и мог гулять вдоль Сены до самого утра… Он улыбнулся, растягивая тяжёлый выдох в усмешку словно извиняясь. И понадеялся, что того будет достаточно. Лука всё искал пустые избитые фразы, которыми можно было заполнить пространство. — Я люблю тебя, — вдруг примирительно заявила Маринетт. Она не сводила ставших такими же синими как и раньше глаз с Луки. В них таяли блеском игривые смешинки. Внутри ёкнуло от этой фразы — как и всегда. Горячим кувырком все внутренности перевернулись. Но с каждым новым днём, с каждым разом это ощущение всё сильнее тяготилось нарастающей чернючей пустотой. Маринетт, видимо об этом и не думала. — И всегда буду, — продолжила Дюпен-Чен. Она наконец-то поднялась и подошла ближе. Рыхлая земля съела стук мелких каблучков её балеток. Она положила руки ему на плечи, вмиг выбивая всю энергию из его ломаных движений. Словно сдавшись посмотрел он на неё. Холод касаний Маринетт ощущался даже сквозь плотную ткань кофты. Ему захотелось её согреть, одетую совершенно не по погоде, но он поспешно выкинул из головы неуместные желания. Маринетт огладила ласковым жестом его щёку и стало совершенно зябко. Он перехватил её белую, словно фарфоровую руку и бездумно поднёс к губам. Но вовремя осекся. — Мне пора, — в забвении прошептал он. Она понимающе кивнула и от чего-то усмехнулась. — До встречи, — улыбнулась она настолько тепло, что холод прикосновений моментально забылся. Лука не нашёл в себе сил выдавить слова прощания. * Лекция тянулась скучно. Культурология никогда его особо не привлекала, а сейчас так вообще превратилась в череду безынтересных монологов нового преподавателя. — Юнг, в отличие от Фрейда выделял в структуре психики пять элементов, — подметил молодой преподаватель, имя которого Лука и не трудился запоминать. Его худая фигура маячила у доски, на которой, впрочем, даже ничего не было написано. Он то и дело сверялся с учебником. Но больше внимания привлекала фигура статного седого мужчины, что поодаль прислонился к стене. — Господи, это никому не интересно, — вполголоса сокрушался он, но всё-таки Лука его расслышал. Мужчина столкнулся с Куффенном взглядами и приветливо ему кивнул. Лука вспомнил, что его фамилия Бенар. — Лучше бы рассказал о любовном треугольнике Фрейда Юнга и Шпильрейн, дамочки на последних партах бы моментально оживились, — продолжил Бенар скучающим тоном, поверх бубнежа лектора. Куффен рассмеялся, как раз в тот момент, когда молодой преподаватель закончил очередной речевой блок. Кто-то из сидящих в аудитории непонимающе покосился на него, в частности и сам лектор. — Я сказал что-то смешное? — недовольно осведомился тот, сверля его взглядом. Повисла неловкая удручающая тишина. Глупо, но Лука подумал что вот-вот услышит сверчков. Он потупил взгляд, разглядывая щербатую столешницу парты. — Я просто… Нет, месье. Он отстанённо бросил обвинительный взгляд туда, где ещё секунду назад стоял профессор Бенар, но там никого не оказалось. Молодой преподаватель неуверенно кивнул, и спустя ещё несколько неловких мгновений снова вернулся к теме. Куффен облегченно вздохнул. — Интересно, на сколько нужно быть умным, чтобы находить лекцию о Юнге забавной, — послышалось тихое со стороны. Лука отстранённо подметил мягкость голоса и перекатывающуюся плавность слога. Он посмотрел на юношу, что сидел неподалёку и смотрел на него с вежливым интересом. Это показалось Луке странным — обычно одногруппники не стремились начинать с ним разговоры. Как раз из-за подобных казусов, что случались достаточно часто. — Или же безбожно глупым, — ответил он. Тихий смешок обнажил улыбку незнакомого парня. Образ юноши был светлым начиная с этой самой улыбки, заканчивая блондинистыми растрёпанными волосами. Или белой рубашкой?.. Лука отстранённо подметил, что одна пуговица на ней была застёгнута неровно. Это зашевелило в памяти смутные воспоминания о былом. — Не припомню, чтобы видел тебя на занятиях раньше, — немного погодя произнёс Куффен, от чего-то хватая ручку, будто собрался записывать лекцию. В голове среди прочих мыслей всё ещё шевелился звонкий мелодичный смех. Он тряхнул головой, отгоняя его. — Я новенький, — ответил блондин, уводя внимание зелёных глаз куда-то Луке за спину. Он подавил желание обернуться проследить за его взглядом. — И откуда же ты? — осведомился Лука. Он понятия не имел, как поддерживать светские беседы. Парень растерялся. — Вообще-то я просто был на домашнем обучении первый семестр… — Оу, — осёкся Куффен. Но тут же хмыкнул. — Должно быть, ты совсем идиот. Удивительно, но собеседник даже нашёл этот дурацкий непонятный выпад смешным. И Лука от чего-то тут же почувствовал вьюн нежного беспокойства. Чёрт знает когда в последний раз кто-то смеялся над его никудышными шутками. — Кто бы говорил — любитель неуместного смеха, — уязвлённо фыркнул парень и откинул отросшую чёлку. Взгляд терпкого зелёного цвета зацепился за Луку крюком. — Адриан, — протянул парень руку. — Лука, — ответил он на рукопожатие. Улыбка наконец-то вышла более менее расслабленной. * Они выходят из корпуса вместе. — Неужели в Китае настолько суровые традиции? — отстранённо спрашивает Лука. Агрест оказался моделью, побывавшей буквально всюду. Это не может не удивлять. — Ты даже не представляешь, насколько, — потягивается он расслабленно всем телом, зарываясь руками в волосы. — Они ужасно любят работать — иногда приходилось ночевать прямо на съёмочной площадке… Лука провожает взглядом этот жест, подмечая, что, должно быть, волосы у Адриана мягкие как шёлк. Или перья птиц. Вот как раз летит стайка голубей за его спиной, орошая синее небо. — Сегодня так ясно, — срывается у Куффена с губ. Он тут же отмирает и глядит на Адриана. Который вот-вот должен как-нибудь сконфузится, перебитый в своём рассказе. Но от того, что это не происходит, Луке самому становится чуть неловко. Агрест вскидывает глаза вверх и довольно улыбается вместо ответа. Они заходят в сквер подле унивеситета, и танцующая тень листвы целует Адриану щёки. Не удивительно, почему его отец настоял на работе в модельном бизнесе. Солнце, темнота, улица, затхлые стены аудитории… Адриан красит любое окружение. Сложно понять, красив ли Агрест профессионально или же искренне не специально. Но абсолютно точно и без пререканий красив. Лука жалеет, что не прихватил на занятия гитару. Мысль кажется подъемной и сладкой первую секунду, но разбивается об осознание, что не играл он уже больше полугода. Даже шаг сбивается. — Всё в порядке? — оборачивается к нему Адриан. Озадаченный и совсем кажется не обременённый подобными жующими сознание мыслями. Лука завидует. Усмехается и кивает. Адриан потом ещё много чего рассказывает про модельеров, показы. Лука буквально видит вспышки софитов, слышит шумящую толпу зрителей. Глядя на Адриана, совершенно просто представить его и в смокинге, и в лёгкой летней одежде для круизного отпуска… Потом они говорят про азиатскую кухню, вкусовые предпочтения и много чего другого… А когда речь заходит о музыке, Лука понимает, что улыбка так и не сходит с лица. — Только не говори, что учился в академии, — полусерьёзным тоном говорит Куффен, эмоционально выставляя руку. — Молчу, — усмехается Адриан. — Но на самом деле это скука смертная. Лука как может игнорирует сравнение. — Тебе бы не понравилось, слишком много условностей, — продолжает Адриан. Они как раз идут мимо полюбившегося Луке кафе, где он часто проводил раньше время… За одним из столиков сидит пожилая леди в широкополой шляпе. Она одета сплошь в белое, кое-где в её наряде проглядывается даже неуместное для возраста кружево. Тяжёлые серьги оттягивают длинные мочки ушей. Помнится, она говорила, что просто любит хорошо выглядеть. — Добрый день, месье Куффен, — почтенно здоровается с ним мадам Гальяно. Но Лука молчит. Адриан в свою очередь продолжает рассказывать про занятия, старушку не замечая, и ничего не остаётся кроме того, чтобы пройти мимо. — …а сольфеджио наверняка где-нибудь принято за отдельный вид пыток. Лука усмехается, бросив взгляд на злополучный столик. Адриан провожает глазами направление его взора, смотрит сквозь тонкие деревянные стойки куда-то на дорогу. — Ты какой-то странный, — смущается Адриан возвращаясь взглядом к Луке. А он неуместно находит этот самый взгляд весьма заботливым. Что за глупости.? — Да ты такие ужасы рассказываешь. — С серьёзной миной выдаёт Куффен, продолжая шаг словно ни в чём не бывало. Смех Агреста словно музыка ветра, так и хочется забрать домой и повесить над дверью. Мадам Гальяно бросает Луке вслед тихое «Грубиян», но это почти сразу же забывается.