«Всё случается не просто так — и сейчас тоже. Верю, что то, с чем ты разбираешься сейчас, минует» — r.h Sin
Чангюн всегда был либо чёрным, либо белым. Его мысли были очень просты — не гениальны, но и не депрессивны. Кто-то его любил, кто-то нет, и это было нормально. Он принимал себя и был доволен тем, что имел. А у его брата всё было по-другому. В нём таились все краски, которые Чангюн только знал. В него было легко влюбиться. Из-за того, что он вырос без родителей, кто-то мог подумать, что жизнь с братом была для него сущим кошмаром, но вскоре убеждался, что Чангюн жил счастливо. Хун обожал его, и даже несмотря на то, что большинство людей сторонились младшего, Хун не давал Чангюну это заметить. Наоборот, он делал всё, чтобы Чангюн чувствовал, что его любят, а тот всю свою жизнь не имел представления о том, как сильно Хун старался для того, чтобы его осчастливить и наполнить красками его жизнь. Сам Чангюн никогда бы такого не добился, поэтому всегда пользовался этим. Зная, что Хун продолжит это делать несмотря на то, что ужасно хочет изменений. Их родители умерли, когда Хуну было пятнадцать, а Чангюну — всего девять. Когда Чангюн вспоминал счастливые минуты с родителями, всегда в голову приходила мысль о том, что его настоящим родителем был Хун. Он следил за тем, чтобы Чангюн брал от детства всё, хотя сам был ребёнком. Он присутствовал на каждом его концерте, на каждой церемонии вручения наград, на всём остальном; Хун следил за тем, чтобы Чангюн не жалел о том, что у него нет родителей, что единственный родитель — его старший брат. У них многого не было, но они всегда были рядом, и этого хватало. Однажды Чангюн вспомнил время, когда ему было где-то десять или одиннадцать, и ему приснился кошмар про родителей; он тогда трясся, как осиновый лист. Он не проснулся полностью и не мог понять, что реально, а что — вымысел из сна. Но он отлично помнил утешающую руку брата на голове — тот говорил, что они в безопасности. — Чшшшш, Чангюн-а. Всё будет хорошо. Я здесь, Хуни здесь. Я никогда тебя не оставлю, обещаю, — и после той ночи Чангюн понял, что всё будет хорошо. Хун был невероятно обаятелен, и в первую очередь из-за этого его обожали окружающие. Он знал, какие подобрать слова, метал дерзкие выражения, но умел быть вежливым, когда это было необходимо. Он так ярко улыбался, что мог посоревноваться с солнцем, и, понятное дело, иногда Чангюн думал, что Хун умеет читать мысли. Он всегда выбирал слово, а не кулак, и учил этому Чангюна, хотя младший всё-таки угождал в драки. Он не был виноват в этом — просто большинству людей его надменный и отрешённый взгляд был непонятен. Почти все его одноклассники думали, что он просто холодный и не хочет, чтобы к нему лезли, но некоторым казалось, что Чангюн думает, что он лучше остальных. А это было не так. Он всего лишь хотел, чтобы его оставили в покое. — Они просто тебя не понимают, Гюн, — сказал однажды Хун, когда тащил его из школы после очередной драки. Тот лишь кивнул. Иногда брат оставлял его наедине с собой, но чаще всего он находил способы вернуть его в строй. Например, большой стакан шоколадного коктейля, который заморозит его мозги на ближайшие несколько часов. Заказав коктейль, Хун потрепал его по волосам: — Но они и не обязаны, понимаешь? Зато я тебя понимаю, а ты ещё встретишь своих людей — и твои одноклассники тоже. Чангюн поднял на брата глаза, в которых теплилась надежда: — Хён, ты правда так думаешь? — Шутишь? — Хун кивнул. — Ты классный парень. Очень умный, даже весёлый и охуеть какой дерзкий. Блять, я уже переживаю за твоих будущих друзей. Чангюн понарошку толкнул брата, и на его губах появилась улыбка. — А ну заткнулся! — О, а вот и мой знакомый ребёнок, — сказал Хун и ткнул его в щёку, на которой могла бы появиться ямочка, если бы Чангюн улыбнулся шире. — Я тебе обещаю: когда-нибудь ты встретишь своих людей, и всё встанет на свои места. Как и мне, им будет неважно, как ты выглядишь и как себя ведёшь, они примут и полюбят тебя таким, какой ты есть. А пока тот день не наступил, пообещай мне, что всегда будешь стараться дружелюбно принимать людей, которые хотят с тобой сблизиться — хотя бы на время. Чангюн дал обещание. Он многое запомнил из детства, но лишь благодаря своему старшему брату. А теперь он не знал, что без него делать. Ему сказали, что это был несчастный случай. Грузовик поехал на красный, пытаясь обогнать Хуна и сбив его машину, когда тот ехал в маленькую студию Чангюна. Они говорили по телефону, обсуждая план на их ритуальную «горбатую среду». Каждую среду Хун выделял время, чтобы приехать к Чангюну, хоть тот и жил в часе езды от него. Если спросите, почему именно среда, а не какая-нибудь пятница-развратница, то Хун говорил Чангюну, что иногда лучшим днём для совместного вечера является тот день, когда ты ещё не разобрался с делами на неделю. Для Хуна это была среда. Всё, что помнил Чангюн, — внезапный возглас с той стороны и грохот битого стекла. Он даже услышал сирены, которые становились тем громче, чем громче он кричал брату через ебучий телефон. Он помнил, как брат слабо хихикал, поддразнивая Чангюна, ведь тот никогда не повышал голос, за исключением случаев, когда его слишком уж доставали — а теперь он как раз кричит, в то время, как брат делает свой последний вдох. Чангюн заорал, чтобы Хун так не говорил, потому что он не может умереть. — Твоя жизнь не может состоять только из чёрного и белого, Чангюн-а. Запомни и попытайся добавить в свою жизнь красок, — сказал Хун, и Чангюн был готов поспорить, что в тот момент больше слюной брызгал, нежели действительно что-то доказывал. Он кричал в телефон: — ХЁН! ХЁН! Ты обещал приехать ко мне на «горбатую среду»! Тишина. — Блять, ты же обещал, что никогда меня не оставишь, — захныкал Чангюн. Сам не заметив, он подтянул колени к груди и громко зарыдал. Он даже не знал, где именно умирает его брат. Примерно через полтора часа ему позвонили из больницы и объявили, что его брат, единственный, кто наполнял его жизнь красками, умер. Чангюн никогда не чувствовал себя таким одиноким. Похороны прошли как во сне. Будучи ответственным парнем, Хун подготовился к неожиданной смерти, чтобы в случае чего не слишком обременять Чангюна. Он помнил, что родители завещали им большое наследство, но Хун едва ли трогал его, и то лишь когда было необходимо; они с Чангюном сами заработали всё, что имели. Хун всегда говорил ему, что как только сам заработаешь копеечку, то перестанешь думать, что можешь надеяться на подаяние от кого-то, и будешь сам работать на него. Чангюн глядел на улыбающийся портрет брата. Его ебучего брата, который каждый раз тратил-таки час на дорогу к Чангюну ради какого-то ужина. Его ебучего брата, который улыбался всегда, даже когда ему делали больно. Его ебучего брата, который на каждой церемонии вручения Чангюна поздравлял его перед всеми, чем только больше смущал. Его ебучего брата, который обещал никогда его не оставлять. Его ебучего брата, которого теперь нет. Слёзы никогда не выходили из Чангюна легко — он даже не плакал на похоронах родителей. Некоторые думали, что он слишком холодный, чтобы плакать, но Хун знал, что этим он делает себе ещё больнее. Хун был единственным, кто его понимал, и, вероятно, так и останется единственным. Чангюн отвёл глаза от фотографии и стал стараться принимать людей так дружелюбно, как только мог, но как такое возможно, если он сам разваливается на части? Смерть Хуна ударила по нему сильнее, чем смерть обоих родителей. Как одна жизнь могла перевесить две, Чангюн не знал. Но знал, почему так произошло. Хун был его якорем, его лучшим другом. Чангюн любил своих родителей, но именно Хун прошёл с ним весь его путь — даже ту часть, когда были живы родители. Если бы кто-то спросил, как у него на самом деле дела, то он бы ответил, что часть него умерла вместе с братом. Разбирать вещи Хуна было, наверное, тяжелее всего, что Чангюн когда-либо делал. Тяжелее дипломной и докторской вместе взятых. Хун всегда смеялся с того, что его брат, который никогда не любил находиться среди людей, в итоге стал педиатром. — Не знаю, как ты стал педиатром, если всегда ненавидел детей, — говорил Хун, когда они выезжали куда-нибудь пообедать на выходных. Чангюн поднимал на него глаза и отвечал: — Я ненавидел моих сверстников, когда был маленьким, хён. А ко младшим относишься по-другому. — Да? — Они такие беззащитные, хён, — Чангюн пожимал плечами. — Они полны жизни. Ты всегда мне говорил, что моя жизнь чёрно-белая, а эти дети вносят в мою жизнь красок, понимаешь? Благодаря ним я не пропадаю во тьме будней или в свете иллюзий. — Кто так вообще разговаривает? — улыбался Хун. — Не знаю, кто-то. Для меня нормально звучит. Хун потрепал его по волосам, а Чангюн отодвигался. — Я рад, что ты так считаешь. Чангюн улыбался. Он никогда бы этого не признал, но он выбрал профессию во многом из-за брата. Дети и их бурный поток жизни — каким бы он ни был усталым или злым, они всегда напоминали ему о Хуне. Он хотел быть старшим братом для других детей. Хотел быть как Хун для него. Бродя по квартире, Чангюн чувствовал, что его жизнь рушится. Он словно бы понял, что её обладателя больше нет. Солнечный свет, который всегда грел из окна Чангюна, теперь, казалось, прожигал ему кожу. Когда-то ярко-оранжевый диван теперь потерял свой цвет и стал каким-то бледно коричневым. Да и в принципе квартира потускнела и лишилась жизни. Совсем как Чангюн. Он потихоньку перебирал вещи брата — неважно, какими они были ценными и как их было много. Чангюн ничего не чувствовал. Только пустоту и потерянность. Это всё началось, когда он увидел фотографию, стоявшую на прикроватном столике Хуна — тогда слёзы наконец вырвались. Чангюн подумал, что Хуну незачем было держать такую идиотскую фотку, но всё же ему казалось забавным, что она стояла здесь. На фотографии были они с Чангюном на выпускном; Чангюн наконец защитил диплом. Хун широко улыбался и был похож на гордого папашу, а Чангюн, казалось, по-обыкновенному улыбался, показывая ямочки — но те, кто хорошо его знали, могли бы понять, что это самая счастливая улыбка, которую он когда-либо носил. — Хён, я тебя ненавижу, — сказал вдруг Чангюн пустой комнате. Он опустился на пол — эмоции последних дней наконец взяли верх над ним — и провалился в сон. В этот раз ему приснился другой кошмар, никто уже не гладил его по голове и не уверял, что будет рядом, или что всё будет хорошо. Эта ночь была самой беспокойной с тех пор, как Чангюну было десять. Вернувшись от Хуна в свою квартиру с одной только коробкой, Чангюн увидел на этаже кучу вещей. Какие-то были разложены и подписаны в коробках, а какие-то нет. Чангюн поставил на пол свою коробку и достал ключи. Видимо, он был настолько не в себе, что забыл забрать коробку из подъезда, сразу направившись к кровати и уснув. Его разбудил стук в дверь. Чангюн посмотрел на время и простонал. Он выспался за эти пару часов, и теперь точно не уснёт ночью. Чангюн, зевая, открыл дверь и так и остался стоять с открытым ртом. На пороге стояли шестеро парней, переговаривающихся между собой — кажется, о том, что съесть на обед. Но как только дверь открылась, он замолчали. — Привет! — сказал тот, что стоял посередине. Он, похоже, был с Чангюном примерно одного роста, но из-за мышц казался намного больше. У него была бледная кожа и — если бы Чангюн присмотрелся получше — зелёные пряди в иссиня-чёрных волосах. Чангюн не говорил ни слова — он вообще нечасто разговаривал. Все, с кем он когда-либо ладил — были его родители и бабульки в подъезде. Но им было не о чем особо поговорить — как это не прискорбно, у Чангюна среди сверстников никогда не было даже хороших знакомых. — Я Хосок! Мы живём напротив… Чангюн всё ещё молчал. — Эм, окей. Ну, эта коробка стояла в подъезде, и когда наши коробки там тоже стояли, мы думали, что она — наша, и случайно забрали её к себе и немного посмотрели, что внутри… Его ткнул парень слева, и Хосок смерил его свирепым взглядом. — Прости, я заговорился. У меня так всегда бывает с новыми знакомыми — это, кажется, твоё? — закончил Хосок. Чангюн опустил глаза на коробку и узнал её. Он сморщился, поняв, что забыл единственное, что осталось от брата. Ну и дела. — Простите, я… Мне трудно общаться с новыми людьми, — наконец выдал Чангюн. — Да мы все такие, — отмахнулся Хосок. — Но мы теперь соседи! Очень приятно познакомиться. Чангюн сказал бы, что этот парень был очень разговорчивым, и в другой ситуации его бы это раздражало, но тогда он остался спокоен. Чангюн мысленно присвоил этому парню зелёный цвет. Он всегда любил зелёный — в конце концов, этого цвета на Земле больше всего. Но ещё в этом цвете есть что-то дружелюбное, и в то же время он не такой всепоглощающий, как остальные цвета, но всё же самодостаточный и яркий. Как и парень, который перед ним стоял. — Эм… Я Чангюн. Пришла очередь остальных представляться. Самый низкий был Кихёном, крепыш — Хёну, костлявый болтун — Минхёком, парень, который, видимо, не хотел здесь находиться — Хёнвоном, а похожий на Маджин Буу — Чжухоном. Чангюн постарался запомнить все имена, но, кажется, облажался. Всё равно он повесит на холодильник записку — именно благодаря стикерам на холодильнике он смог защитить докторскую; это была по-настоящему действенная вещь. — Ты живёшь один, Чангюн-щи? — спросил Чжухон. — Прошу, зовите меня Чангюном, — он скривился от официального обращения. — Не думаю, что я намного старше. И да, живу один, — Чангюн поглядел вокруг и только сейчас осознал, насколько много людей будет жить за соседней дверью — А… вы все — мои соседи? Хосок засмеялся. Очень громко, словно услышал самую смешную шутку. Чангюн кое-как улыбнулся — он точно олицетворение зелёного. — Ага! Не знаю, насколько у тебя большая квартира, но у нас три спальни и одна ванная. Спальни довольно большие по размеру, поэтому мы будем там жить по двое, — проговорил Хосок с той же энергией. Чангюн кивнул; ему не очень-то была нужна эта информация, но он был рад и этому. Пытаясь прикинуть, как шесть здоровых парней смогли бы поместиться в его квартире, он понял, что это сложнейшая задача, к которой он не хотел бы случайно вернуться перед сном. Все молчали, и от этого Чангюн занервничал. Он начал теребить край рубашки, и тут Хосок наконец протянул ему коробку. Он улыбнулся, словно поняв, что Чангюну немного некомфортно от такого внимания. — Вот. Мы просто хотели познакомиться и отдать тебе твои вещи. Ещё раз прости. — Всё нормально, хён. Спасибо, что вернули. — Не за что, Чангюн-а, — улыбнулся парень слева, Минхёк. Закрыв дверь, Чангюн посмотрел в глазок, как его новые соседи заполняют на ночь квартиру, в шутку толкая друг друга. В этот момент Чангюн начал ещё больше скучать по Хуну.------------------------------------
Успокаивать всех и готовить на шестерых никогда не было простым делом, но Кихёну всегда удавалось справляться с этим. Хёну и Хосок иногда ему помогали, но после этого еда не доживала до стола, потому что они любили всё «пробовать», всё до последней ложки. Минхёк же просто трындел без остановки, так что у Кихёна не оставалось другого выхода, кроме как выкинуть его пинком под зад, чтобы завершить готовку. Чжухон очень ныл, если на него кто-то начинал жаловаться. У одного только Хёнвона хватало такта, чтобы остаться с ним за компанию. Но Кихён никогда не позволял ему готовить. Летом 2019 года он чуть не устроил пожар. — Он, кажется, неплохой парень. — Чангюн? Ну да, он точно получше, чем наш прошлый сосед. — Да любой будет лучше этого мудака, — фыркнул Хёнвон. — Он трахался по шесть раз в день, да ещё и с разными девушками! Что он за монстр вообще? — Может, он жиголо, Вон, — улыбнулся Кихён. — Может, но он же мог пойти в отель или мотель — да хоть куда-нибудь. Стены слишком тонкие, Ки, и кому, как не тебе знать, что вся эта хуйня просто калечит, — запротестовал Хёнвон. Чангюн и правда казался неплохим, немного отрешённым, но Кихён мог бы это пережить. Всё же Хёну с Хосоком были точно такими же. Может, этому парню нужны люди, которым хватит терпения узнать его поближе. Но все считали, что он на голову выше, чем их прошлый сосед. Их шестёрка жила вместе ещё с колледжа. Проведя вместе всё детство, они обрели преимущества сплочённой группы друзей и поняли, что делить плату за аренду на шестерых — это очень даже неплохой вариант, ведь им нужно было сохранить деньги на вещи, которые они действительно хотели купить. — Он какой-то тихий, — сказал Кихён. — И что? — Хёнвон поднял бровь. — Мы с Хёну-хёном были такие же. Просто понадобится время, чтобы его узнать, и всё, понимаешь? Он не похож на человека, который готов сразу выложить всё о себе. — Да? Мне казалось, он вообще не моргал. Кихён обернулся и увидел встрявшего в разговор Минхёка. — Таким людям нужно время, чтобы притереться к кому-то, Мин, — пожал плечами Хёнвон. — И даже если по его глазам было видно, что он хочет что-то сказать, мы не сможем просто взять и потребовать выложить о себе всё. — В этом-то и дело, — отмахнулся Минхёк. — Некоторым нравится, когда ими интересуются. — Не думаю, что он входит в число этих некоторых, если честно, — покачал головой Кихён. Минхёк задумался так, словно эти слова действительно имели смысл. Для Кихёна же главной проблемой было то, что он не заговаривал с кем-то сам, пока не заговорят с ним. А Минхёк трындел за троих, так что никто не мог поймать момент, чтобы вставить что-нибудь о себе. Но одно было ясно: их младший сосед определённо имеет секреты. А вот какие — Кихёну и его друзьям предстоит выяснить.---------------------------------------
Прошла уже неделя со смерти Хуна — Чангюн знал, что первый год самый тяжёлый, но даже не думал, что каждый день будет чувствовать, будто лежит на земле, а кто-то на него давит сверху. Забавно, что чувствуя себя практически мёртвым, Чангюн не хотел ничего менять. Хун был главной причиной жить, был человеком, ради которого Чангюн выбирался на свет. Без него не осталось ни причины, ни надежды в существовании. Чангюн усмехнулся этой мысли, зная, что Хун влепил бы ему затрещину за то, что он хочет сдаться. «Запомни и попытайся добавить в свою жизнь красок». — Пошли нахуй твои теории, хён, — усмехнулся Чангюн, глядя на фотографию, что он взял из квартиры брата и теперь поставил на прикроватную тумбочку. Сейчас он глядел на неё и вместо грусти чувствовал пустоту. Он постучал по фотографии, словно призывая брата выйти и поговорить с ним. — Я скучаю, хён. Чангюн поднял голову и попытался увидеть что-то хорошее, но видел только плохое. Он горевал пару недель, но, казалось, этого было недостаточно. Что изменят слёзы? Они не вернут брата, неважно, как много Чангюн проплачет. Ему было сложно каждый день, кроме среды. Она напоминала ему о том, что у него кое-что осталось. Он едва ли не ждал звонка брата, который объявил бы ему, что приедет потусить на ужин и принесёт еды, так что Чангюну нужно только купить пива. Он скучал по беззаботной улыбке Хуна и его издёвках насчёт секретарши Чангюна, которая даже не скрывала, что влюблена в молодого врача. Он скучал по смеху — настолько громкому, что это начало бы раздражать, смейся бы так кто-то другой. Чангюн привык дразнить его за этот смех, в котором было столько жизни, что им можно было выращивать деревья. Он не хотел развеивать пепел, но потом понял, что мог бы вырастить дерево, как они часто шутили. Хун любил природу, и рядом с ним был парк, куда они часто ходили. Они планировали походы и действительно ходили туда, хоть и всегда расходились в мнениях. Если Чангюн просто смотрел вверх, Хуну в голову приходила мысль, что потолок слишком высокий. В следующий миг он уже брал стул и стучал потолку, желая убедиться, можно ли его так проломить. Чангюн улыбался. У него дома было немного инструментов, потому что они просто не пригождались, но однажды он купил их для одной работёнки. Без Хуна, без надежды как таковой, Чангюн потерял смысл жизни. Его план был прост. Он собирался с собой. Если бы кто-то спросил Чангюна о самоубийстве, тот бы поморщился. Застреливаться? Резаться? Смерть от чего бы то ни было была не самой простой темой для беседы. Но дни шли друг за другом, и Чангюну было всё сложнее находить причины жить. Он потратил пару дней на то, чтобы тщательно обдумать эту мысль и даже набросать на стикере плюсы и минусы, а также несколько строк о том, как сделать всё правильно, если что-то пойдёт не так. По его мнению, пути было три: повеситься, порезаться и отравиться. Резаться это слишком запарно, слишком много крови — он не хотел, чтобы кто-то потом утруждался, убирая это всё. Отравление займёт слишком много времени, да и он, по правде говоря, не любил таблетки. Повешение всё-таки было лучшим вариантом; пятьдесят три процента мужчин выбирали именно этот путь. Чангюн мог бы присоединиться с этому числу. Следующие несколько дней Чангюн посвятил планированию каждой детали. У него было складское помещение, где он хранил вещи брата и, вероятно, мог бы поместить свои — всё-таки у него было не так уж много вещей. Может быть, через пару лет владелец склада разберёт всё сам. Чангюн часто ловил себя на том, что смотрит в потолок, выглядывая хорошее место, чтобы проделать дыру для виселицы. Он смог найти и купить всё, что ему требовалось, и не получить вопросов от усталого кассира. Он шёл по плану, хотя знал, что брат его сейчас, наверное, проклинает. Добравшись до дома, Чангюн услышал крики из соседней квартиры и покачал головой. Он плохо знал этих шестерых, но любой зрячий человек бы понял, что это буйная компания. На самом деле Чангюн интересовался ими. Как они познакомились? Как они сошлись? Что их связывает? Чангюну всегда было интересно, но не очень уж сильно, потому что у него никогда не было такой большой группы друзей. Жалко звучит, что единственным его другом был брат. Иногда Чангюн не понимал, зачем Хун так старался. Он взял сверло, которое обошлось ему дороже, чем он предполагал, взял верёвку, встал на стул и стал сверлить. Сначала послышалось, что кто-то стучится в дверь; Чангюн не обратил внимания, подумав, что это дрель издала такой звук. Услышав новый стук, Чангюн прекратил сверлить, чтобы удостовериться, что это не дрель. Тук-тук-тук Он собирался проигнорировать стук, но это был кто-то упорный, поэтому Чангюн всё-таки спустился со стула и положил инструменты. Он подошёл к двери и открыл её, готовый увидеть человека с той стороны. Но он оказался совершенно не готов увидеть двоих своих соседей. — Хён… — Привет, Гюн! — Минхёк помахал рукой. Чангюн разговаривал с ним всего пару раз, приходя с работы, но он знал, что старший всех так задалбливает. Если Хосок был зелёным, то Минхёк — оранжевым цветом. Он напоминал Чангюну закат. Тёплый, приглашающий, вроде не привлекающий к себе внимания, но всё равно заметный. Тем не менее, он не раздражал, Чангюну это в нём нравилось; даже когда Минхёк замолкал, он всё ещё забирал внимание. — О, вам нужна моя помощь? — улыбнулся Чангюн. — Ага, можешь разрешить наш спор? — сказал Хосок. Чангюн кивнул, не понимая, о чём речь. — У всех нас проблемы с вкусовыми рецепторами! Кихён и Хёну-хён сделали по торту и не могут решить, чей лучше. Мне, как и Чжухону, нравится торт Кихёна, но Хосок-хён и Хёнвон думают, что у Хёну-хёна вышло лучше, — он указал на Чангюна. — И поэтому нам нужен решающий голос! Чангюн оглянулся на свою квартиру, пытаясь придумать оправдание для того, чтобы закончить сверлить. Ему ещё о стольком нужно позаботиться перед смертью, но он ведь не может сказать соседям: «Я тут планирую умирать… давайте попозже?» Прежде, чем он смог придумать отмазку, Хосок взял его за руки и устремил на него умоляющий взгляд. Чангюн вздохнул — работа с детьми размягчила его сердце. Он сдавался под напором щенячьих глазок. Хун стал называть его лицемером, когда Чангюн начал этим пользоваться, чтобы получить молочный коктейль. — Окей. Дайте мне только ключи взять, — сказал Чангюн. Минхёк захлопал и обнял старшего, застав его врасплох и визжа от благодарности. Чангюн лишь кивнул, немного растерявшись от такого тепла. — У нас есть решающий голос! Кихён поднял бровь, как бы спрашивая, кто это, и в этот момент в кухню вошёл Чангюн. Кихён улыбнулся и поблагодарил младшего за то, что выделил им время. — Ты же знаешь, что это пустяки, Минхёк-а, — улыбнулся Хёну. — Не-не-не, это важно! — замотал головой Минхёк. — У нас на кону неделя десертов. Чангюн посмотрел на Минхёка, пытаясь сдержать смех. Значит, ставкой на то, кто выиграет, была неделя десертов? Не так уж и плохо. — Я вижу, что ты нас осуждаешь, Чангюн-а. А ведь кормить шесть ртов это дорого, — пожал плечами Чжухон. — Поэтому когда остаётся какое-то блюдо, начинается драка! — Даже если это всего лишь десерт? — Даже десерт. Чангюн оглядел остальных и увидел, что все согласны с Чжухоном. Тогда он просто вздохнул: — Положитесь на меня. Чжухон заулыбался и похлопал его по спине, освобождая для него место за столом. Чангюн увидел синее и красное блюдо, на которых стояло по шоколадному торту. На первый взгляд Чангюн мог сказать, что они одинаковые, но на вкус они оказались разными. На синем блюде стоял торт с сырным кремом, ежевикой и шоколадной глазурью. На красном блюде стоял торт из тёмного шоколада с кофейным кремом без фруктов. Он был более богат, но так же хорош на вкус. — Какая тарелка чья? — спросил Чангюн, попробовав оба торта. — Не-а, у тебя не должно быть предубеждений, — покачал головой Хёну. — А то ты можешь выбрать торт того, кто тебе больше нравится. — Я не так хорошо вас знаю, ребят, и мне нравятся оба торта, — улыбнулся Чангюн. — Но? — Но… Но больше тот, что на синей тарелке, ежевичный, — заключил Чангюн. Хёнвон дал пять Хосоку. — Ах-ха! Мы победили! Хёну заулыбался, глядя на них, и потом поблагодарил Чангюна за то, что он выбрал его торт. Чангюн чувствовал себя немного не очень, потому что увидел, как расстроился Кихён, но Хосок обнял его. — Спасибо, Чангюн-а. Я всегда проигрывал в таких спорах, но ты прервал мою чёрную полосу. Чангюн растаял от этих объятий и даже обнял его в ответ, немного смущаясь. — Я огорчён, что ты не выбрал мою сторону, Чангюн-а, — надулся Минхёк. — Прости, хён. — Всё нормально, по крайней мере, ты оценил мой торт, хотя торт Хёну-хёна тебе понравился больше, — сказал Кихён. — Ага. Мы даже купим тебе десертов на неделю за то, что ты принял в этом участие, — Чжухон потрепал его по голове, напомнив Чангюну о брате, который раньше делал так же, заставляя Чангюна почувствовать себя в безопасности. — Ты в порядке? — нахмурился Хосок. Чангюн, не поняв вопрос, поднял глаза. — Чел, ты плачешь, — сказал Чжухон. Чангюн дотронулся до лица и понял, что действительно плачет. Он начал извиняться, но Минхёк лишь снова обнял его, повторяя, что всё в порядке, они не обижаются и всё такое. Чангюн почувствовал, как его захлёстывает тепло, и сжал рубашку Минхёка в руках вместо того, чтобы обнять его, и кивнул. Он не помнил, когда кто-либо в последний раз ему говорил, что всё в порядке, но в объятиях Минхёка было хорошо, а люди вокруг показывали ему свою поддержку — мол, сейчас, может, всё не так хорошо, но скоро всё точно наладится. Когда Чангюн направился домой, Хёнвон увидел на диване крепко задумавшегося Хёну. Хёнвон ткнул старшего, на что тот улыбнулся. — Я беспокоюсь за него, хён. — Я думаю, мы все беспокоимся, Хёнвон-а. Хёнвон закивал. — Минхёк хочет приглашать его на ужин. Он сказал, что не хочет надолго бросать этого щенка. — Он считает Чангюна щенком? — фыркнул Хёну. — Ну да… Лично я думаю, что он больше похож на кота. Хёну словно задумался над этой фразой. — Не знаешь, почему он сегодня заплакал? — Нет, реально нет, — Хёнвон покачал головой. — Я спрашивал у соседки сверху, когда мы с ней встретились в лифте, но она потупила взгляд и сказала, что он был хорошим ребёнком. — Ну да. Я не разговаривал с соседями, но Минхёк однажды говорил и услышал то же самое, только без грустного взгляда, — Хёну поправил чёлку. — Все говорят, что он очень закрытый в те моменты, когда с ним нет брата. — Брата? — Ага, — кивнул Хёну. — Сказали, что он приезжал каждую среду, и только в это время Чангюн разговорчивый и живой. Хёнвон поглядел на дверь, словно пытаясь прожечь её и увидеть, что сейчас делает сосед. Он не знал о брате, но если он приедет на этой неделе, Хёнвон может спросить его о младшем, потому что Чангюн, похоже, не любит говорить о себе. Ещё Хёнвон заметил, что парень вообще говорить не очень любит, только задаёт вопросы. Он выглядел холодным, но Хёнвон понимал, что на самом деле Чангюн излучает тепло — любой зрячий бы это заметил — но кое-что Хёнвону было непонятно. А что — он не знал. Хёнвон повернулся к Хёну и увидел, что тот опять задумался, словно так же, как Хёнвон, задавая себе вопросы.-------------------------------------------
Чангюн не знал, что на него нашло и почему он вдруг начал плакать. Но тёплое отношение соседей пробудило в нём что-то непонятное. Прошёл уже месяц, а люди говорят, что даже пусть человек умер, воспоминания остаются и всё прочее. Чангюну хотелось верить, что когда-нибудь всё наладится, но приходила очередная среда, и он возвращался к исходной точке. Он снова просил кого-либо его заменить в среду, чтобы не расстраивать детей. Сначала его начальник возмущался, но когда Чангюн ему всё объяснил, он его понял. Глядя на свою работу — надёжно закреплённый крюк — Чангюн принялся мастерить петлю. В магазине инструментов ему сказали, что эта верёвка самая прочная, её только нужно правильно завязать. Чангюн пересмотрел миллион видео о том, как правильно вязать узлы, и после нескольких тренировок он решил, что способен завязать хороший узел. Он понял, что собирается сделать это в среду — довольно уместно, ведь именно в эти дни он был счастлив. А говоря о времени, он решил как-нибудь после ужина — может, когда все уже уснут, чтобы не беспокоить других, ведь он всего лишь пытается покончить с жизнью. Он уже собрал всё самое важное и сложил на складе, где уже лежали вещи брата. Он убедился, что перед смертью хорошо покушает — заказал говядину Кобе из заведения неподалёку, куда он хотел сводить брата, но так и не нашёл время. Он уже написал записку, постаравшись сделать её короткой и без воды, не чересчур эмоциональной, чтобы тот, кто её прочтёт, не слишком распереживался. Последнее, чего хочет Чангюн — чтобы какой-то незнакомец плакал над его телом. Когда наступила среда, Чангюн убедился, что обнял всех своих пациентов, словно прощаясь без слов. Он улыбнулся коллегам, пусть некоторые и нашли это странным, ведь он никогда не делал этого просто так. Он огляделся и впитал всё в себя, даже оставил немного собственноручно сготовленного печенья новым соседям. Это был рецепт брата, которому он научил Чангюна. Он всегда говорил: «печенье — лучший способ проникнуть в людские сердца», а Чангюн смеялся, потому что это звучало жёстко, хоть он и был согласен. Доев последнее печенье и пробежавшись по плану, он оглянулся на фотографию, привезённую от Хуна, и улыбнулся. — Скоро увидимся, хён. С этими словами Чангюн пошёл в гостиную, залез на стул, засунул голову в петлю и сделал глубокий вдох. Он толкнул стул и закрыл глаза, чувствуя, как петля затягивается вокруг шеи и постепенно отрезает ему воздух. Он вернулся в то время, когда они с братом в первый раз поехали пить молочные коктейли. По правде говоря, это был подкуп, чтобы Чангюн рассказал, откуда у него под глазом синяк, хоть тот и знал, что Хун не будет давить, если Чангюн действительно не захочет рассказывать. Они сели в парке, молча попивая коктейли. — Думаю, ты бы мог его одолеть, Гюн. Чангюн взглянул на брата, пытаясь не засмеяться от настолько жалкой попытки начать разговор. — Я правда так думаю. Я говорю — посмотри им в глаза. Прожги их. Если взгляд способен убить, то ты уже многих прикончил, — улыбнулся Хун. Чангюн закатил глаза и покачал головой: — Я не люблю драться, хён. — И правильно. Но иногда небольшая потасовка хуже не делает. — Понял, — кивнул Чангюн. — В следующий раз я надаю им по яйцам и врежу апперкот. — Придурок, — толкнул его Хун. Прошла, вероятно, вечность, прежде чем Чангюн снова открыл глаза. Он попытался осмотреться, понять, где его ждёт Хун, но увидел только гостиную. Он лежал там, пытаясь понять, что пошло не так, почему у него так жутко болит спина, а потом нащупал на шее порвавшуюся петлю. Он вздохнул. Оказывается, умирать — это трудно. Чангюн закрыл глаза и попытался заснуть на холодном полу, но вдруг услышал стук. Он старался не обращать внимания, но знал, что за этим стуком последует более громкий. Он встаёт, чтобы открыть дверь, и видит в подъезде Хёну, держащего в руках контейнер, в котором было печенье. — Здорово, хён, — вздохнул он. — Здорово, Гюн, — улыбнулся Хёну, протягивая контейнер. — Я просто пришёл, чтобы вернуть его. Спасибо за печенье, было очень вкусно. — Ага, я рад, что вам понравилось, — Чангюн кивнул и забрал контейнер. — Ты не должен этого делать, хорошо? Вообще-то это мы должны тебе покупать десерты. Чангюн просто кивает второй раз, не говоря ни слова. Хёну, кажется, что-то заметил, но не стал начинать разговор об этом первым. Вместо этого он попытался позвать Чангюна на ужин. — Я уже ел, хён, — Чангюн покачал головой и потянул руку, чтобы закрыть дверь. Сейчас он не станет для них хорошей компанией. Его план на среду обломился. Теперь день превратился в очередное говно, и, если так подумать, ему завтра снова нужно будет идти на работу и рисовать улыбку, как он делал последние недели, чтобы не заставлять никого волноваться. Не дожидаясь, пока дверь закроется, Хёну сунул под неё ногу. Чангюн снова её открыл и посмотрел на старшего в недоумении. — Прости. Просто… остальные ушли, у всех собеседования и всякое такое, а мне не нравится есть одному. Чангюн вздохнул и окинул старшего взглядом. Несмотря на то, что он не хотел находиться в обществе кого-то, ему не хотелось оставлять Хёну. Хун бы посмеялся над тем, в кого Чангюн превратился. — Ладно. Дай мне переодеться, и я приду. — Спасибо, Гюн! — просиял Хёну. — Я буду тебя прям тут ждать. Чангюн начал возмущаться, говорить старшему, что не нужно, что он в состоянии постучать и зайти к нему, но почему-то блеск в глазах Хёну заставил его остановиться и кивнуть в знак согласия. Хёну оглядел младшего. Поесть в одиночку для него не было проблемой — хоть какое-то время наедине с собой без соседей по квартире. Но его что-то беспокоило — казалось, с их младшим соседом что-то не так. Он не понимал что, но когда услышал глухой звук из соседней квартиры, Хёну решил, что просто обязан постучать. Но придумать причину за те секунды, пока он стучал, было непросто. Какое счастье, что для Чангюна она сгодилась. Хёну глядел на Чангюна, тупо сидевшего за столом в то время, как Хёну ел. Он никогда не начинал есть, пока остальные не примутся за еду, но не запихивать же еду младшему в рот — он и так отнял у Чангюна время. И короткие разговоры он тоже никогда не начинал, ждал, пока беседу завяжут друзья. Он больше слушал, нежели говорил. Но сейчас, сидя с Чангюном, он чувствовал, что пора заговорить самому. — Ты уверен, что ничего не хочешь съесть? Чангюн покачал головой. Хёну задумался. — У меня есть торт! И чуррос! И ещё печенье! Чангюн ничего не ответил. Хёну нахмурился, не зная, что ещё сказать. Отлично, он и правда неловкий безэмоциональный медведь. Ему не бывало некомфортно в тишине, и он надеялся, что Чангюн такой же. Он пялился в стол, когда Хёну вынул телефон и увидел присланную матерью фотографию их с отцом с коктейлями в руках. Они ходили на свидания минимум раз в неделю и говорили, что это обновляет их отношения. Хёну улыбнулся и отправил им смайлик сердца — Минхёк его научил пару недель назад. Хёну поднялся — у него уже пропал аппетит — и взял ключи. Он заметил, что Чангюн до сих пор сидел так же и даже не заметил, что Хёну вышел из комнаты. Тот прокашлялся. Чангюн наконец поднял глаза. — Ну же, — Хёну мягко подхватил его под локоть и провёл до двери. У Чангюна не было времени на протесты — они оказались в машине Хёну. Он хотел поинтересоваться, куда они направляются, но не слишком хотел разговаривать и продолжил смотреть в окно. Прежде, чем он понял, они уже двинулись, и Чангюн отключился от реальности. Хёну протянул ему что-то попить, и Чангюн поднял на него глаза, лишь чтобы улыбнуться — старший держал в руке напиток, пока тот не взял его. — Я хотел нормально поесть, но мне было не по себе есть, пока ты сидишь просто так, — Хёну вздохнул. — Не знаю, что не так, но знаю, что что-то не в порядке. И пока ты плохо меня знаешь, я тебя не виню за то, что ты не хочешь со мной говорить — просто я надеюсь, что моя компания хоть как-то тебе поможет. Чангюн опускает взгляд и видит, что ему дали не газировку, как всё это время думал. Он сделал глоток, и слёзы покатились из глаз. Это был шоколадный коктейль. Он ни разу не пил его после смерти Хуна. Он не понимал, известно ли Хёну что-то или это просто странное совпадение, но факт того, что Хёну не всполошился, увидев его слёзы, а продолжил, как ни в чём не бывало, говорить, очень расположил Чангюна к Хёну. — Мои родители всегда покупали мне молочный коктейль, когда я не хотел говорить, помаешь? — Хёну засмеялся. — Если что, я не знаю почему. Но моя мама говорила, что на их первое свидание шло не очень хорошо, и она собиралась отшить папу. А потом он отвёл её в забегаловку, где продавали её любимые молочные коктейли, и это помогло ей принять решение. Чангюн сделал глоток и вытер слёзы. Он заметил, что они стоят на какой-то парковке. Хёну продолжал: — Не знаю, что с тобой, но тебе не обязательно… говорить, — он вздохнул. — Я надеюсь, что коктейль поможет тебе так, как помогает мне. Чангюн поднял глаза и увидел улыбку Хёну. Он ассоциировался у Чангюна с синим цветом. Спокойным и умиротворённым, сильным и надёжным. И даже если он подавлен, то всё равно достоин доверия и не требует к себе внимания. Он напоминал Хуна. И впервые за долгое время, прошедшее со смерти брата, Чангюн поймал себя на улыбке в среду. После того дня Чангюн заметил, что соседи заглядывают к нему намного чаще — он не знал, рассказал ли Хёну им про его слёзы, и тем не менее, Чангюн не чувствовал раздражения. Но он всё ещё планировал самоубийство. Вместо того, чтобы ещё раз пробовать повеситься, он решил попробовать с таблетками. У него уже была полная баночка снотворного, которое ему выписали несколько лет назад, когда у него были проблемы со сном. Чангюн поглядел на баночку и увидел, что срок использования истёк ещё пять лет назад. Он пожал плечами — они и так подействуют, нужно просто увеличить дозу. Чангюн снова назначил день на среду, но в этот раз не в гостиной, а в ванной. До него дошло, что если он что-то испачкает, то в ванной будет проще всего, потому что там плитка. Что это даёт, он не знал. Он лишь знал, что ему плитка не очень нравится, пусть она и идеальна для ванной комнаты. Чангюн приготовил таблетки и вместо того, чтобы поесть где-нибудь в последний раз, он испёк новую порцию печенья брата и съел всё за раз. Даже если желудок и начал бунтовать, он не слышал. Он взял в одну руку пару таблеток, а в другую — стакан воды. Он рассмотрел себя в зеркале — в этот раз на нём были слаксы и очередная нарядная рубашка — и кивнул. Приблизив ко рту руку с таблетками, Чангюн услышал стук в дверь и так испугался, что уронил банку в ёбаный унитаз, а таблетки из руки посыпались в раковину. Чангюн заорал, ударив головой о раковину и рванул к двери — только бы это было что-то срочное нахуй, он не может ждать. Чангюн открыл дверь, спросив: — Что? Минхёка сбил с толку тон Чангюна. Он даже испугался, но времени пугаться не было. Он был нужен Чжухону. — У тебя есть аптечка? Чангюн помассировал висок. — Ты… что есть? — Аптечка первой помощи. — А…ага, — вздохнул Чангюн, — дай мне только… — он развернулся и, не закрыв дверь, пошёл в ванную, где он уже должен был мирно полёживать, находясь на пути к брату, если б только его не побеспокоили. Вероятно, Минхёк решил, что так его пригласили в дом, и пошёл прямо за Чангюном. — Ты куда-то собираешься? Чангюн покачал головой. — А почему тогда так одет? — Просто захотелось, — пробормотал Чангюн. — Прости, что ворвался, — сказал, подумав, Минхёк. — Мы с Чжу сделали канал на ютубе, решили готовить, назвали его «Идиоты, пытающиеся готовить», — он вздохнул, идя с Чангюном по квартире. — И он что-то резал, и порезался, потому что смотрел не на свои руки, а под каким углом стоит ноут, понимаешь? Чангюн лишь кивнул и, наконец найдя аптечку, протянул её Минхёку, который во все глаза смотрел на унитаз, в котором всё ещё плавали таблетки. Чангюн поспешил смыть, надеясь, что сосед не станет задавать вопросы. По лицу Минхёка было понятно, что он хотел, но один взгляд на Чангюна заставил его засобираться домой. Но напоследок он спросил: — Не хочешь поиграть с нами во что-нибудь? Чангюн не ответил, потому что пытался понять, в чём вообще дело. Неужели он настолько жалко выглядит? Неужели у него на лице написано: «Помогите»? — Мы уже не очень уверены насчёт канала и хотели просто во что-нибудь поиграть, пока остальных нет, — он махнул в сторону своей квартиры. — Ну так чё? Чангюн сдался и кивнул. — Хён! Какого хуя ты ту торчишь так долго?! — сказал Чжухон, кажется, не заметивший Чангюна за Минхёком из-за того, что сфокусировался только на пораненном пальце. По правде говоря, порез не выглядел глубоким, но глядя на Чжухона можно было подумать, что у него огромные потери крови. — Прости, Хон, я пытался уговорить Гюна поиграть с нами, — Минхёк повернулся к Чжухону, который наконец заметил Чангюна. Он слабо улыбнулся, а Чангюн просто кивнул — Здорово, Гюн. Прости, что мой тупой друг тебя отвлекает от того, чем ты там занимался. «Вы даже представить себе не можете чем», — с горечью подумал Чангюн. — Кихён всегда клал аптечки тут и там, но после генеральной уборки на прошлой неделе мы переложили всё, и теперь ни хера не можем отыскать, — сказал Минхёк, обрабатывая Чжухону палец. Чангюн сел на их диван, стараясь не думать о том, что он облажался даже не один раз, а два. Словно мир издевался над ним за то, что он такой неудачник. Чжухон поглядел на гостя, который смотрел в чёрный экран телевизора в гостиной, и повернулся к Минхёку: — Хён, он выглядит несчастным. — Знаю, но у нас нормальная причина, — покачал головой Минхёк. — Ты порезал палец, и мы не могли найти аптечку. — Да, но разве это дело жизни и смерти? — Хёну-хён сказал, что по средам Чангюн какой-то странный, — вздохнул Минхёк. — А Хёнвон сказал, что обычно к нему в эти дни приезжает брат, но за последние недели я ни разу не видел, чтобы он к нему приезжал. — Я тоже. И Хёну-хён как-то странно воспринял то, что произошло на прошлой неделе, его что-то беспокоит, — Чжухон покачал головой. — А Хёну-хёна никогда ничего не беспокоит. Минхёк кивнул. Когда Хёну вернулся в прошлую среду, он сразу прошёл в свою комнату, не обменявшись ни с кем и словом. На следующий день он рассказал остальным, что был с Чангюном, и попросил приглядывать за ним так хорошо, как только можно, особенно по средам. Хёнвон спросил, почему именно по средам, но Хёну не ответил. Он просто странным тоном сказал, что видел, каким был Чангюн с тех пор, как попробовал их торты, и заметил, что младший всё время сидит дома и не выходит. От этого всем стало не по себе. Обычно Минхёк разряжал обстановку, но в этот раз Хёнвон раньше него сказал, что им не нужно так себя вести и надо подумать, как подступиться к мрачному младшему. Чангюн продолжал пялиться в пустоту, когда Чжухон сказал ему какую-то бессвязную ерунду. В отличие от Хёну, Чжухон говорил много, говорил за двоих, и обычно такие люди раздражали Чангюна, но он этого не чувствовал, как и с Минхёком. Его всегда восхищали люди, которые вот так много говорили и могли выложить всё, что у них на душе, чего не мог он. Он понимал, почему Чжухон и Минхёк так хорошо ладят. В то время, как Минхёк был оранжевым, Чжухон был жёлтым, и они хорошо сочетались, будучи цветами восхитительного заката. В Чжухоне кипела энергия, которая отличалась от всего, что Чангюн видел раньше. Даже увидев это вживую, Чангюн всё ещё не мог понять, как улыбка может настолько изменять лицо человека. Без неё Чжухон выглядел холодным и жутким, но как только начинал улыбаться и показывать ямочки, он становился самым милым человеком в мире. Хуну бы понравилось. Даже притом, что Чангюн продолжал втуплять в точку, Чжухон говорил без остановки, словно боялся, что если перестанет трындеть, то Чангюн развалится на части. Может, он и развалился бы. Так же, как он наслаждался тишиной с мудрым Хёну в тот вечер, сегодня он наслаждался хаотичной энергией Минхёка и Чжухона, благодаря которым он перестал думать о смерти.--------------------------------------------
Остальные четверо, придя домой, нашли Чжухона с Чангюном спящими на диване, а Минхёка — агрессивно клацающим по клавиатуре компьютера. Хосок улыбнулся, увидев спящих деток, и постарался не напугать Минхёка, потому что помнил, что когда он в прошлый раз снял с него наушники, тот закричал так громко, что соседи вызвали полицию. Теперь Хосок написал ему, что он стоит в пару шагах, увидел, что Минхёк проверяет телефон, остановив игру, и поворачивается. — Ты только что пришёл? — прошептал он. Хёнвон кивнул. — Как они? — и указал на спящих на диване. Минхёк улыбнулся. Он вспомнил, как Чжухон сегодня рассказывал про двух своих кошек, про то, как он их холил, будто дочерей. Он рассказывал про семью и про младшего брата, который уехал заграницу и, наверное, истосковался по мамкиной стряпне. Он рассказывал о том, что старается приезжать домой хотя бы раз в месяц, потому что маме без её двух мальчиков иногда становится грустно. Чангюн молча слушал весь этот фонтан красноречия, медленно засыпая, и у друзей не хватило духу отправить его к себе — им понравилось, что младший молча выслушал все их истории. Когда Чжухон с Минхёком играли, Чангюн заворочался на диване. Чжухон попытался его разбудить, потому что младший вспотел, как будто ему снился кошмар. Он что-то бурчал, и друзья не могли понять, о чём о говорит, но это было не их дело — им, по крайней мере, удалось успокоить Чангюна и понадеяться, что кошмар закончился. — Хуни-хён, — забормотал Чангюн. Чжухон повернулся к Минхёку проговорил одними губами: — Хуни? Минхёк мотнул головой и ответил так же тихо: — Брат? Минхёк тряс младшего за плечи, но тот не просыпался. Он уже готов был сдаться, когда Чангюн взял его за руки, и друзья заметили, что он плачет. — Хён, не бросай меня, — из глаз Чангюна лились слёзы, и оба были удивлены тем, что младший до сих пор не проснулся от влаги на лице, и новой информацией о брате, который предположительно приезжает каждую среду, но которого не было уже несколько недель. — Всё будет хорошо, Чангюн-а, — Минхёк попытался успокоить его. — Мы здесь, с тобой всё будет хорошо, — и аккуратно погладил его по голове, чувствуя, что младший успокоился и снова провалился в глубокий сон. Они переместились в одну из спален, где Минхёк поделился новой информацией. Хёну лишь кивнул, словно пытаясь собрать всё воедино, а Кихён, казалось, глубоко задумался. — Должны ли мы спросить, почему его брат к нему не приезжает? — сказал Хосок. — Я умираю от любопытства, но думаю, это нас не касается, — Хёнвон покачал головой. — Да, — согласился Хёну. — Я считаю, что мы должны подождать, пока Чангюн сам всё нам расскажет. Ему может стать не по себе, если мы начнём лезть в его жизнь. — Но если он нам не скажет, мы не поймём, как ему помочь, — раздражённо ответил Хосок. — Может, он не хочет, чтоб ему помогали, Хосок-а. Хосок фыркнул, а Минхёк попытался разрядить обстановку: — Мы просто обязаны завоевать его доверие, хён; Хёну-хён прав, это нас не касается, и даже если мы очень хотим узнать, что произошло, мы не можем выбивать из него это. Тогда он просто замкнётся в себе, понимаете? Остальные согласились, но Кихён в течение всего разговора молчал. Минхёк поглядел на друга, который уставился в пол. И толкнул, словно спрашивая, что с ним. Кихён огляделся и увидел устремлённые на него четыре пары глаз — это было слишком. Он вспомнил, как несколько дней назад спускался по ступеням, чтобы вынести мусор, потому что тогда была его очередь. Он не хотел подслушивать — те женщины просто говорили слишком громко. — Слышала про брата Чангюна? — спросила одна из них. — Да, бедный ребёнок. У меня сердце кровью обливается, — ответила её подруга, стоявшая рядом. — Да-да, Хун был неплохим парнем. Всегда помогал мне, когда у меня было много пакетов. — Угу, вот же братья, — кивнула подруга. — Я не говорила с дитём, но уверена, что он опустошён. — Ох уж эти водители, — первая покачала головой. — Вот поэтому я всегда говорю моим детям не водить в сонном и пьяном виде — потому что может произойти вот такое. — Это была не его вина. Я слышала, что водитель грузовика первым подрезал Хуна и выехал на красный, чтобы быстрее доехать. С этим женщины ушли, оставив на сердце Кихёна тяжёлый груз. Когда он поделился этим с остальными, у Минхёка глаза уже блестели от слёз, а Хосок, похоже, тоже был близок к этому. Хёну кивнул: — Мы не можем объявить ему, что знаем об этом. — Я понимаю, но скрывать мы тоже не можем, хён, — повернулся к нему Хёнвон. — Если мы так сделаем, он будет чувствовать себя преданным. — Вот что я не могу понять, так это то, почему он всегда такой именно по средам. — Я помню, он говорил, что его брат раз в неделю к нему приезжает, — вдруг подорвался Хёнвон. — По средам. Может, поэтому он каждый раз такой. — В этом есть смысл… он думает о том, что должен пройти через это в одиночку. — А что насчёт его родителей? — наконец сказал Минхёк, перестав сопеть. — Я слышал, что у него есть только брат, — Хёнвон покачал головой. — А теперь он один. Они вернулись в гостиную к умиротворённому Чангюну, который много нёс на одних своих плечах. Хёну подошёл, чтобы погладить его по голове, и увидел, что Чангюн подаётся телом к его руке, слабо улыбаясь. Хёну улыбнулся в ответ и решил, что однажды младший точно им откроется. Чангюн проснулся в незнакомом месте. Будильник не звонил, комната была не его, и что-то щекотало шею. Он медленно повернулся и увидел Минхёка, положившего голову ему на плечо и овившего руками его тело. Он попытался скинуть его, не разбудив, но Минхёк обнял его сильнее — будто это вообще было возможно. Кто-то посмеялся — Чангюн поднял голову и увидел Кихёна с кружкой в руках. Чангюн умоляюще посмотрел на него. Кихён закатил глаза и помог ему освободиться от хватки Минхёка, положив под того подушку. Чангюн выдохнул, а Кихён пригласил его за стол. — Который час? — Четыре утра. — Почему ты не спишь? — Чангюн поднял глаза на старшего. — Я уснул раньше вас, потом захотел в туалет, вернулся — а вы заняли моё место, — пожал плечами Кихён. — Поэтому я заварил чаю… он обычно помогает. Кихён глядел на Чангюна, а тот — на него, чувствуя вину за то, что уснул здесь без разрешения. Он обернулся на диван, где они сидели с Чжухоном и Минхёком, но Чжухон теперь спал на полу в то время, как Минхёк делил диван с Чангюном. — Как долго я проспал? — Мы пришли домой где-то в десять, и ты уже спал, — Кихён задумался, — поэтому, наверное, где-то в полдесятого? Чангюн кивнул, и Кихён протянул ему кружку, словно его об этом просили. — Я говорил что-то странное? — спросил Чангюн. — В смысле странное? — Ну, бормотал во сне? Кихён глубоко вздохнул, не зная, говорить ему правду или нет. — Если да, то всё нормально, хён. — Минхёк сказал, что ты просил хёна не оставлять тебя, — Кихён отвёл глаза. Чангюн задумался, придав этому много значения. Он видел довольно яркие сны, обычно крутящиеся вокруг того, что брат уходил от него, не оглядываясь. Но в отличие от остальных ночей, Чангюн помнил руку, успокаивающую и укачивающую его руку, которая заставила его почувствовать невероятное облегчение. — У вас, наверное, много вопросов. — На самом деле не очень, — Кихён мотнул головой. — Мы, конечно, хотим поинтересоваться, но не будем этого делать, потому что это не наше дело. Тебе решать, открываться нам или нет, мы не имеем права заставлять тебя и вмешиваться в твою жизнь. — Может, когда-нибудь, хён, — с грустью посмотрел на него Чангюн. Он вернулся в свою квартиру и посмотрел на фотку на прикроватной тумбе. Он посмотрел на Хуна и вспомнил, что его последнее, о чём он просил Чангюна — попытаться добавить в свою жизнь красок и не зацикливаться на чёрном и белом. Он не знал, как жил, когда Хун был жив, потому что он всегда был рядом, но как жить без него он тем более не знал.-----------------------------------------
Они ужинали, когда услышали царапанье по замку, словно кто-то пытался вставить ключ в дверь. Они никого не ждали, потому что все шестеро уже были дома. Хосок даже посчитал головы, чтобы убедиться. Хёну вздохнул, видя, что никто не собирается двигаться и узнавать, что происходит, и поднялся сам. Он посмотрел в глазок и ничего не увидел, пожал плечами и попытался открыть дверь. Но та не поддавалась. Хёну нахмурился и надавил на дверь со своей стороны, чувствуя, что что-то блокирует её с той стороны. Он собирался приложить всю свою силу и толкнуть дверь, но потом услышал хныканье с той стороны. Когда ему всё-таки удалось приоткрыть дверь, он увидел чёрную макушку человека, сидящего на полу. Он дотронулся до его спины: — Чангюн-а. Молчание. Хёну звал соседа по имени, и это услышали остальные, собравшись вокруг Хёну. Он пролез в небольшую щель и, сев перед Чангюном, взял его руки в свои и потряс, чтобы привести его в себя, но младший не двигался. Хёну собирался поднять его с пола, и вдруг Чангюн открыл глаза. По запаху и раскрасневшимся щекам Хёну понял, что младший пьян. — Что ты делаешь на полу, Гюн? — улыбнулся он. — Ключи убежали, хён, — надулся Чангюн. Хёну услышал чей-то смех и увидел через щёлку подслушивающих друзей, которые старались не слишком надавливать на дверь, под которой сидел Чангюн. — Куда они делись? — Вон туда, — Чангюн указал на конец лестницы. Хёну поднялся, чтобы принести ключи, и протянул их младшему: — Я вижу, ты выпил. Ты разве не маловат? — Это ты староват, хён, — заныл Чангюн. — Ну, в общем-то да, — усмехнулся Хёну. — Но разве это твоя дверь? — А разве нет? Хёну покачал головой. — А почему? — Потому что ты живёшь вон там, — сказал Хёну, указав на его дверь. Чангюн поднял голову и вдруг засмеялся. Друзья поняли, что никогда раньше не слышали такой свободный смех младшего. Если так подумать, им ни разу не удалось его рассмешить. Ни разу. Максимум, что они получали, — улыбка с ямочками, поэтому сейчас они наслаждались видом смеющегося, пусть и пьяного, младшего. Хёну взял его за руку, что Чангюн позволил ему сделать. — Я тебе помогу. — Не-не, не хочу. Чангюн выставил ногу, заставив Хёну потерять равновесие и приземлиться на задницу. Чангюн захихикал, указывая на младшего: — Хёни упал! Хёну даже не нужно было смотреть на друзей, чтобы понять, что они во все глаза разглядывают милашку-соседа. Он встал и поднял Чангюна, несмотря на все его протесты, обернул руку вокруг его талии и положил его руку себе на шею. Чангюн не хотел идти, поэтому Хёну буквально тащил его к нему домой, дал Хосоку ключи, чтобы он открыл им дверь. Так как Чангюн больше не лежал у двери, остальные пятеро вошли за Хёну в квартиру младшего. Они осматривались, думая положить Чангюна на диване и оставить замерзать без одеяла, но потом все-таки направились в спальню, хоть это и было самым настоящим вмешательством в личное пространство. Чангюн на тот момент уже отключился, чему они были только рады. Хёну подхватил Чангюна, а Минхёк взял одеяло и обернул ему вокруг плеч на случай, если ему станет холодно, и погладил по голове. Хёну прокашлялся, и все посмотрели на него, держащего фотографию с прикроватной тумбочки. — Это, наверное, его брат, — прошептал Минхёк, и Хёну кивнул. — Молодой. Они отметили, какое гордое лицо было у брата и как сиял Чангюн. — Хён, — вдруг зашипел Чжухон. Пятеро друзей огляделись в поисках шестого и не нашли его в комнате. Убедившись, что Чангюн мирно спит, они поставили на место фотографию и вышли из спальни один за другим. Пройдя в гостиную, они увидели Чжухона, глядящего на дыру в потолке и держащего в руках рваную верёвку. Чжухон побледнел от своего предположения, не желая думать, что оно может оказаться верным. Хёну затаил дыхание, Минхёк был готов сорваться на плач, Хёнвон глядел на верёвку невидящим взглядом, у Кихёна тряслись руки, а Хосок уставил взгляд в пол. Хёну повернулся в сторону спальни, где Чангюн наверняка спал, и погрустнел от мысли, что всё это произошло в нескольких шагах от них с человеком, о котором он с друзьями очень заботился. Положив верёвку на место, чтобы не вызвать подозрений у Чангюна, опустошённые Хёну с друзьями вернулись в квартиру. — Вы же не думаете, что он… он… он… — Минхёк даже не смог закончить, но остальные поняли, что он пытался сказать. Все хотели сказать «нет», но сказать так и думать так на самом деле — две разные вещи. И пока они пытались переварить увиденное, никто не решался сказать об этом вслух, ведь тогда пришлось бы смириться с реальностью. — Я бы хотел думать, что он этого не делал, но отчаяние может довести до вещей, о которых раньше никогда не думал, Минхёк-а, — вздохнул Хёну. — НЕТ! — крикнул Чжухон. — Не говори так, хён. Чангюн может и не выглядел таким уж счастливым, но он не мог… он… Кихён подошёл к нему и положил руку на плечо, чтобы успокоить. — Я не хочу делать поспешных выводов, Хон, но бежать от правды мы тоже не можем, — сказал Хёну. — Если всё дошло до такого, значит ему и правда было очень тяжело, — кивнул Хёнвон. Все замолчали. Они не могли вернуться к ужину после того, что произошло — аппетит совсем пропал от мысли, что Чангюн пытался покончить с собой. Они возили ложками по тарелкам — обычно Кихён из-за этого начал бы ворчать, но разве сейчас подходящее время? Ему было всё равно. Он думал о Чангюне, который мало говорил сам, но его глаза, если вглядеться, молили о помощи. Когда они с тяжестью на сердце собрались ложиться спать, Минхёк попросил всех прийти в гостиную. Кихён немного смутился, потому что они редко вот так собирались, и обычно собирались затем, чтобы разобраться, кто как выполняет работы по дому и какие счета оплачивает. Но сейчас Кихёну казалось, что они будут говорить не об этом. Минхёк вздохнул, увидев, что друзья один за другим расселись. — Помните, когда я пошёл к Гюну за аптечкой? Хёнвон поднял бровь: — Это когда вы с Чжухоном решили отупеть и начать вести канал на ютубе? — Не начинай, — Минхёк взглянул на него. — Вообще, да. Все кивнули. — Я помню, что мы пошли к нему в ванную, потому что он хранит её там, видимо, — начал Минхёк, глубоко вздохнув. — На самом деле он меня не приглашал, но я просто пошёл за ним, потому что мне было любопытно. Пока он искал аптечку, я увидел на полу пустую баночку, — Хёнвон перестал дышать. — Я подумал — как странно, зачем тут валяется баночка? Потом я увидел кучу белых таблеток в унитазе. Кинул он их туда или нет — я не знаю — но по-моему это были не просто какие-то мультивитамины, — он глядел друзей, которые не издавали ни звука. — Давайте примем то, — Кихён жестом указал Чжухону молчать, — что он делал то, что он делал. Мы знаем причину и догадываемся, что за способы он пробовал. Как мы можем положить этому конец? — Может, предложить ему пожить с нами, чтобы мы могли за ним приглядывать? — поднял голову Хосок. — Плохая идея, — покачал головой Хёнвон. — Он поймёт, что мы что-то знаем. И потом, тебе известно, что он работает все дни, кроме среды, поэтому нет нужды приглядывать за ним постоянно. — В тот день была среда, хён, — тихо сказал Чжухон. Хёнвон повернулся к Чжухону и непонимающе посмотрел. — В тот день, когда я порезал руку, и Минхёк-хён заметил таблетки. В тот день была среда. Хёнвон нахмурился, но прежде, чем он успел открыть рот, Хёну его перебил: — Если так подумать, в тот день, когда мы с ним поехали за коктейлями, тоже была среда. — Значит, мы знаем дни… — начал, вздохнув, Кихён и поднял глаза к потолку, прогоняя слёзы. — Почему же ты так поступаешь, Чангюн-а. — Как сказал хён, отчаяние может довести до чего угодно, — сказал Хёнвон. Засидевшись до глубокой ночи, они придумывали план предотвращения очередной попытки самоубийства Чангюна. Во-первых, они решили, что кто-нибудь должен оставаться дома каждую среду, чтобы младший был под присмотром. Была ещё идея ворваться к Чангюну и запереть его в туалете, чтобы у него не было выбора и он согласился жить с ними. Все дружно отбросили эту мысль. Часами раздумывая над лучшим вариантом, они все пришли к выводу, что следует начать с того, что следовало сделать ещё когда они узнали о брате Чангюна. Нужно было начать с правды.------------------------------------------
Чангюн проснулся с ужасной головной болью. Такими темпами начальник его уволит за то, что он не продолжает играть свою роль, но ему было всё равно. Он огляделся и понял, что лежит в своей кровати, хоть и в той же одежде. Он понюхал свою рубашку и сморщился от смеси запаха спиртного и курева. Сходив в душ и очистив зубы, он направился в гостиную, задёрнул шторы и насладился темнотой. Он размышлял о том, как можно в третий раз осуществить свой план, как вдруг в дверь постучали. Чангюн уже знал, кто это, потому что в дверь могут стучать всего шесть человек. Он не хотел это признавать, но иногда ловил себя на том, что с нетерпением ждёт этот стук. Держа в руке кофе, Чангюн поднялся, чтобы открыть дверь, готовый поприветствовать того, кто за ней стоит. Ему улыбнулся Чжухон: — О, здорово, Гюн. Как думаешь, сможешь зайти к нам на минутку? Чангюн непонимающе посмотрел на соседа. Что-то было не так, но его мозг из-за похмелья не смог это обработать. Если бы он уделил внимание улыбке Чжухона, то увидел бы, что она не такая яркая, как всегда — теперь это было что-то между гримасой и оскалом. Чангюн пошёл в квартиру и увидел шестерых соседей, сидящих в гостиной. Он огляделся, немного не понимая, что происходит, потому что все крайне редко находились дома одновременно. Кихён протянул ему чай и жестом пригласил сесть на диван. Чангюн медленно сел, словно готовый бежать, если произойдёт что-то, что ему не понравится. Но он знал, что соседи его не обидят, хотя подпускать к себе людей (которые не были его братом) он прямо до пизды боялся. Чангюн молча ждал, надеясь, что один из соседей что-то скажет. Он ненавидел неловкое молчание — особенно если молчали из-за него. Прямо сейчас на него глядели шесть пар глаз, и это было слишком. Чангюн прокашлялся. — Эм… что такое, хён? Минхёк повертел головой, словно хранил секрет, который не мог выдать, но очень хотел. Чжухон сидел на полу, перебирая пальцами. Хёнвон, судя по лицу, скучал. Хосок и Хёну кусали губы, а Кихён избегал смотреть на Чангюна. — Ну чего? — тот закатил глаза. — Я занят и хотел бы вернуться к своим делам. Кихён вздохнул. — Помнишь, ты говорил: «когда-нибудь»? Чангюн кивнул. — Когда-нибудь — это сегодня, Гюн. Чангюн понимал, к чему они ведут. Так так было со всеми, с кем он был знаком — он знал, что в танго танцевать должны оба, что бы это ни значило. Хун тоже ему говорил о том, что он не может всё время получать от старшего брата и ничего не давать взамен. В их случае ему достаточно было эмоций. Хун ждал не подарков или чего-то ещё, а доверия брата. И Чангюн доверял ему свои мысли, доверял, и его слушали, доверял, и его понимали. И Чангюн знал, что Кихён и остальные просят того же самого. — Что вам известно? — пробормотал Чангюн, уставившись на свои колени. — Мы знаем о твоём брате, — начал на этот раз Хёну, взглянув на Кихёна. Чангюн перестал дышать. — Мы знаем, что он… ушёл. И что вы были действительно близки. Соседи говорили, что он приезжал к тебе каждую неделю по средам. — Приезжал, — улыбнулся Чангюн. — Может, это глупо, но знаете, я до сих пор жду его сообщений по средам. Что он мне скажет купить пива, а сам поедет за едой. Или… или что мне нужно перестать жить в моём свинарнике, или… или что мне нужно одеваться не только в чёрное, потому что я работаю с детьми. Чангюн почему-то смеялся, он понимал, что его понесло, и теперь ему неважно, кто был в комнате. Он почувствовал руку на своей руке, поднял голову и увидел Хёнвона, который переместился с пола к нему на диван. — Чангюн-а, это не глупо — скучать по кому-то, — покачал он головой. — Иногда бывает классно, когда по тебе скучают, и я уверен, что брат тоже по тебе скучает. Слёзы угрожали закапать, когда он только зашёл в квартиру, а сейчас он был уверен, что уже всё лицо в соплях. Он никогда не думал о том, что Хун по нему скучает, потому что был слишком занят своими чувствами. Конечно, он скучал по брату, по его присутствию, но он не знал, что скучал по чьему-нибудь присутствию. По поддержке. — Мы не заставляем тебя рассказывать нам всё, Чангюн-а, — вздохнул Хосок. — Но мы бы хотели знать хоть немного из того, через что ты прошёл… Иначе мы никогда не поймём, как тебе помочь. — Мне не нужна помощь, хён, — Чангюн покачал головой. — Я просто скорблю. Разве это не нормально для человека, который потерял близкого? — Скорбеть — это нормально, но пытаться умереть тоже — нет, — отрезал Кихён. Хёнвон метнул на него взгляд и прошипел его имя, а остальные лишь опустили глаза, не зная, что сказать. — Я не понимаю, о чём вы, — нахмурился Чангюн. — Не буду тянуть кота за хвост, Чангюн, — Кихён поднялся с места. — Прошлой ночью мы зашли в твою квартиру… увидели верёвку и дыру в потолке, а Минхёк — он указал на парня, — видел таблетки в унитазе. Я как бы знаю, что ты горюешь, но это не значит, что ты должен губить собственную жизнь! Ты думаешь, твой брат был бы счастлив, если бы тебя сейчас увидел?! Чангюн поднялся, поравнявшись со старшим забыв про чашку чая и потому уронив её на пол. — НЕТ! Ты, блять, не знаешь, что значит «горевать»… иметь всего одного близкого человека и без всякого предупреждения его потерять! Если бы он был здесь, я бы всю эту хуйню с собой не творил! — он вскинул руки. — Мне это тоже не особо нравится, хён, но я задыхаюсь. Каждый раз мне такого труда составляет подниматься по утрам, и я не… я даже не могу на его фотографии смотреть без слёз! Каждый раз, когда приходит среда, я гляжу на телефон и жду этого ебаного уведомления о том, что он уже едет — это звучит жалко, потому что именно так он и умер. Всё… напоминает мне о Хуне, и я не знаю, как долго смогу держаться. Чангюн глубоко вздохнул — сложно было говорить сквозь слёзы. — И это не так легко, хён. Прошли месяцы, но для меня это было как будто бы вчера. И пока Хун меня, наверное, материт за то, что я делаю с собой… я просто хочу воссоединиться с ним и покончить с этим. Он был всем для меня. На последнем предложении у него сорвался голос. — Ты идиот! — Кихён схватил его за руку. — Твой брат не хочет, чтобы ты вот так просто с ним «воссоединился», — он передразнил Чангюна. — Он хочет, чтобы ты жил! Он хочет, чтобы ты жил той жизнью, которую у него самого так рано забрали. Чангюн потёр свою руку, оценив несерьёзный тон Кихёна, который пытался разрядить наряжённую обстановку. Он знал, что не должен был делать то, что делал, а если точнее — он знал, что Хун был бы расстроен. Ему не пришло в голову ни одной нормальной причины, почему все его попытки суицида были такими провальными, кроме как то, что это Хун, возможно, приказал кому-то наверху остановить Чангюна и прекратить этот дебилизм. Приняв поражение, Чангюн откинулся на диван: — Я больше не знал, что делать, хён… мне было больно; все говорили, что будет лучше, но лучше мне не становилось. — Может, пока не стало, Гюн, — Хёну дотронулся до его головы, и Чангюн поднял глаза. — Тебе будет больно, потому что его больше нет, но со временем ты забудешь боль, а с тобой останутся только воспоминания. И вместо грусти и пустоты ты почувствуешь радость и облегчение… но для этого нет срока. Однажды ты задолбаешься и перестанешь плакать — разница в том, что теперь ты не один; мы с тобой, и всё будет хорошо. «Всё будет хорошо» «Когда-нибудь ты встретишь своих людей» Чангюн помнил, как его брат всегда говорил, что всё будет хорошо, даже если весь мир против него. Он всегда уверял Чангюна, что когда сам был младше, его не принимали одноклассники, но потом он нашёл своих людей — через время. Чангюн был так занят, оглядываясь на прошлое, что не видел того, что было прямо перед ним — друзей и людей, которые о нём заботились. Другие соседи не разговаривали с ним каждый день, но всё равно спрашивали, как у него дела, когда они встречались в лифте. Дети на работе старались подбодрить его, потому что «он был какой-то грустный в последнее время». И его соседи, если так посмотреть, напоминали Чангюну о Хуне, со всеми его цветами и тенями. — Смотри, мы не заставляем тебя открываться здесь и сейчас, — Чжухон похлопал его по бедру. — Но мы хотели бы узнать тебя получше, понимаешь? Ты прикольный малый, немного странный, но быть нормальным тоже не всегда хорошо. — Дебил, — засмеялся Минхёк, ударив его по руке. — Вот это ты его подбодрил, конечно. — Это правда, — надулся Чжухон. — Все нормальные люди меня бесят. Какого хера все должны быть нормальными? Чжухон и Минхёк продолжили спорить о том, что такое быть нормальным, а Хёнвон сжал руку Чангюна: — Мы хотим сказать, что когда бывает трудно, ты всегда можешь зайти вместо того, чтобы справляться со всем в одиночку. Мы знаем, что ты привык… ну, накручивать себя по средам, поэтому если тебе станет лучше, приходи к нам, и мы поможем тебе отвлечься. Минхёк может болтать часами, и ты даже не заметишь, как зайдёт солнце. — Ага! — воскликнул Минхёк. — Вы что, не работаете? — усмехнулся Чангюн. — Кто-то ездит на работу, но Чжухон с Минхёком работают из дома, — покачал головой Хёну. — Чжу пишет песни, а Мин рисует. — Я не хочу вас обременять, хён. — А ну заткнись, — Кихён шлёпнул его по руке. — Ты нас не обременяешь. И я клянусь Богом, что если увижу, как ты продолжаешь вот так развлекаться, то буду бить тебя по голове, пока ты не поймёшь, что с собой делаешь. Чангюн улыбнулся. Когда его уносило не туда, Хун тоже говорил, что будет его колотить, пока всю дурь не выбьет. В течение всей этой беседы лишь Кихён назвал его придурком, как это делал Хун. Кихён был вспыльчивым, немного пугающим, но за всеми этими грозными речами крылся заботливый человек. Он напоминал Чангюну красный цвет. Хоть иногда он и бывал немного раздражающим, но во всём пылал страстью — и в готовке, и в заботе о близких. Его энергия разгоралась, когда дело доходило до того, о чём он беспокоился. — Что ж, эта серьёзная посиделка затянулась, — поднялся Хёнвон. — Кто хочет коктейль? Чжухон с Минхёком подняли руки, а Хосок даже запрыгал. Чангюн захохотал — они как дети. Все повернулись, чтобы посмотреть на него, не веря, что младший и правда смеётся. Это вызвало у всех улыбку; телилась надежда, что всё налаживается.-------------------------------------
— Хён. Хёну промычал и взглянул на него. Они сидели на скамейке в парке неподалёку, пока остальные пятеро заказывали коктейли картой Хёну. — Почему коктейли? — По-моему, я тебе говорил, что так сошлись мои родители, а ещё коктейль помогает мне самому разговориться, — улыбнулся Хёну. — Да? — Я имею ввиду, тебе может показаться, что я неразговорчивый. Минхёк с Чжухоном всех нас переговорят, — Чангюн усмехнулся. — Но когда я был помладше, я держал всё в себе и взрывался по нескольку раз в год… это было нездорово, но теперь я исправился. Моя мама очень нетерпеливая, но мой папа постоянно таскал меня за коктейлями и дожидался, пока я буду готов говорить. Он говорил, что с мамой это всегда работало, а значит, должно работать и со мной, потому что мы очень похожи. Чангюн кивнул. — Мой хён… он… он всегда мне покупал коктейль, когда я ввязывался в драку. Я сам не драчун, но связывался с драчунами. Из-за того, что мой брат так делал, я старался стать пацифистом. — Почему они с тобой дрались? — Хуни-хён говорил, что это из-за того, что они меня не принимали, — пожал плечами Чангюн. — И я всё время сидел тихо и не говорил с теми, кого не знал. С тех пор, как я стал работать с детьми, мне стало полегче, но я всё равно оставался тихим… со всеми, кроме Хуна. — Чангюн-а, я не хочу этого говорить, — Хёну шмыгнул носом, — но ты и сейчас тихий. Чангюн в шутку его толкнул, хотя Хёну был намного больше него, и его невозможно было сдвинуть с места, но Чангюну это удалось. — С тобой-то я разговариваю. — Ну, я это понимаю, — Хёну пожал плечами. — И со всеми моими друзьями тоже, что уже хорошо. Чангюн улыбнулся, увидев приближающегося Минхёка, который сразу обнял его за шею: — Хороший денёк, да? — Сейчас ночь, хён. — Какой хороший день! Чангюн покачал головой и просто согласился, потому что день действительно прошёл хорошо.-----------------------------------------
Сказать, что всё начало налаживаться после душевного разговора Чангюна с его соседями, — это ничего не сказать. Тем не менее, у него всё ещё были минуты слабости — как правило, по средам — вот только теперь у него было шесть старших братьев, живущих за дверью напротив, которые могли отвлечь его, чтобы он перестал себя накручивать. Чангюн ночевал у них по выходным, а оставшуюся неделю работал. Он всё ещё брал выходные по средам, и Чжухон с Минхёком всегда были дома, как им приказал Хёну, и не отказывали младшему поиграть с ними, отвлекая его от внутренних переживаний, когда те брали над ним верх. Мало-помалу он стал заглядывать на склад, где лежали вещи брата. И хотя он всё ещё оплакивал старшего брата, его смерть перестала так давить на него, как раньше. Шесть парней проверяли его каждый раз, когда он был дома. Было ли это из-за их тревоги и волнения — Чангюн не знал, но всё равно был благодарен. Он снял петлю с потолка и купил новую мебель, чтобы украсить квартиру, — не без помощи Кихёна. Он купил дополнительный матрас на случай, если кто-нибудь из хёнов захочет поночевать в более тихом месте. По большей части, это было для Хёну, который заглядывал чаще всего. В другие дни это был Хёнвон, который говорил, что иногда остальные ведут себя слишком шумно. Кихён готовил ему ужин, остатками которого Чангюн потом обедал. Остальные шутили, что Кихён буквально стал его мамой. Они не знали, что Чангюн заплакал, когда Кихён впервые принёс ему остатки, чтобы ему было чем пообедать завтра. Хун тоже так делал, когда ему удавалось приехать на выходные. Он всегда готовил на целую роту, и в холодильнике лежала куча всего, поэтому Чангюн даже не злоупотреблял вредной едой, хотя сам по себе питался одним фастфудом. Каждый по-своему заботился о Чангюне. Хёну — через тишину, Хосок — через улыбки и крепкие объятья, Минхёк — через отвлекающие беседы, забирающие всё внимание, Хёнвон — через свою непринуждённость, Кихён — через подколы и вкусные блюда, а Чжухон — через нежный, говорящий вместо слов, взгляд. И пусть его жизнь стала непростой после смерти Хуна, он понял, что полезшие к нему однажды шесть соседей помогут ему. Чангюн потихоньку учился жить. — Гюн! Нас трясёт! — Хосок колотил в его дверь, хотя у них уже давно были ключи от квартиры Чангюна. Тот побежал открывать и увидел запыхавшегося Хосока, а за дверью в их квартиру — Минхёка, дразнящего Чжухона игрушечной змеёй, и Хёнвона, просто стоящего рядом спиной к Чангюну, наверняка с ухмылкой на губах. — Здорово, хён, — улыбнулся Чангюн. — Здорово! Ты меня слышал? — Хёну-хён отметил это в моём календаре, — кивнул Чангюн. — А Чжухон-хён напомнил в чате. — О, класс, класс! Хосок продолжал молча смотреть на Чангюна с улыбкой. — Ну… что-то ещё, хён? — Не-не, — Хосок мотнул головой. — Я жду, пока кто-нибудь не отберёт у Минхёка змею, чтобы я смог зайти обратно. Я тоже их боюсь. — Она ненастоящая, хён, — хихикнул Чангюн. — Я знаю, но всё равно… что если она оживёт? — прошептал Хосок. — Минхёк не потомок Гарри Поттера, поэтому этого не случится. К ним подошёл Хёнвон и приобнял Хосока: — Да, хён. Если хочешь знать, Минхёк — магл, — он оглянулся через плечо, — ещё и урод. Хосок надулся, и не успел он что-то ответить, как на лестнице появился Хёну. Хосок прошагал к другу и спрятался за ним — тот лишь покачал головой, не желая знать, что происходит, и кивнул Чангюну. — Мы уйдём через десять минут, хорошо? Скамейку уже привычно было и видеть, и сидеть на ней. Они выходили за коктейлями минимум раз в неделю, и уже все работники знали их предпочтения. Чангюн почувствовал, что кто-то сел рядом — вместо Хёну это вдруг оказался Хёнвон. — Ого, Хёну-хён, ты похудел, — улыбнулся Чангюн. — Замолчи рот, — толкнул его в шутку Хёнвон. Чангюн рассмеялся и поглядел в парк, ища остальных пятерых парней, которые должны были ходить где-то недалеко. Минхёк всё ещё дразнил Чжухона своей змеёй, но теперь Хосок тоже был жертвой; Кихён говорил по телефону, а Хёну валялся на матрасе. Как можно было спать в таком шуме, Чангюн не понимал. — Ты нормально, Гюн? — Да, хён, — Чангюн взглянул на Хёнвона. — А что? — Просто хотел удостовериться, — покачал головой тот. — Ты напоминаешь мне слоновую кость, хён. — Эээ… — Хёнвон нахмурился. — Ты про цвет? — Ага. — Оооо, — Хёнвон почесал тыльную сторону шеи, — спасибо? — Мой хён Хун всё время ассоциировал людей с цветами. Я для него был чёрно-белым, а он для меня — как радуга. Я привык привязывать людей к цвету в соответствии с их аурой и личностью. — И я цвет слоновой кости? — улыбнулся Хёнвон. — Угу. — Это хорошо или ты меня сейчас оскорбил на этом своём языке? — Это хорошо, — усмехнулся Чангюн и покачал головой. — Знаешь, мне показалось, что сначала я не очень тебе нравился, но, думаю, ты не виноват в том, какой ты есть. Тихий и внимательный, и всё же тёплый и простой… да, простой. Хёнвон легонько ударил младшего. — Ну ладно, ладно тебе. Ещё по тебе можно сказать, что у тебя много разных историй, потому что за твоими глазами можно увидеть много пережитого дерьма… — Эй, ты сейчас сказал, что я старый? — Нет. Хотя… да… — Придурок. — Я в курсе, — улыбнулся Чангюн. — Но когда я впервые тебя увидел, ты казался элегантным и таинственным, словно ты таишь в себе много секретов из прошлого…. Это напомнило мне цвет слоновой кости — он не похож на безупречный и чистый белый. Именно поэтому он выделяется. — Это лучший комплимент, который я когда-либо получал, Гюн. — Что ж, я умею заговаривать зубы, как считаешь? Хёнвон снова его ударил, свалив в этот раз Чангюна на землю, и бросился прочь. Чангюн побежал за ним, но из-за своей выносливости догнать старшего не смог и сдался, ложась на матрас к Хёну. Чангюн поднял голову к звёздам и слушал смех вокруг. После смерти Хуна он чувствовал одиночества и именно поэтому хотел покончить с собой. Теперь, слыша чужой смех и чувствуя тепло лежащего рядом тела, он ощущал себя счастливым, как никогда. Пусть остальные и знают друг друга целую жизнь, а его лишь неполный год — они не дают ему этого почувствовать, рассказывая смысл всех историй, если он чего-то не понимает, когда они упоминают прошлое. Теперь он знает, что он не один, что никогда не был один. И может, Хун больше и не с ним, но он видит его в каждом из шести соседей, которые стали его сводными братьями. Все детские драки из-за непринятия Чангюна теперь его не волнуют, потому что, как и предсказывал Хун, он встретил людей, которые не просто поняли его, но и приняли, несмотря на то, что он другой. Хун всегда говорил, что Чангюн чёрно-белый, и несмотря на то, что цвета жизни немного потухли после смерти Хуна, он видел боковым зрением шестерых парней разных цветов и разных теней, которые почему-то хорошо сочетались вместе, став красками, которые Чангюн видел раньше. И лежа на матрасе, ощущая ветер и слыша отовсюду чужой смех, он попытался выполнить обещание, которое дал брату перед тем, как тот умер, — наполнить свою жизнь красками.