Моя жизнь теперь хвостатая

Определенным моментом это светлое из-за белых скатертей и посуды помещение могло зазвенеть касаниями к стаканам и перебиранием приборов. Описать реакцию Джирайи простым «опешил» было бы неверно и могло стать вторым ударом по нему, кроме шокирующей новости. Он не мог поверить в исход событий своих долгих изысканий. Что теперь у него особо и нет причин странствовать. Что действительно может остановиться в уютном домике, зажить с Цунаде, а подвигнуть в новое путешествие его сумеет разве только нереальная жажда впечатлений, которая бы стала вдохновением. И эта резкая, скрипящая почти реакция, ошеломляла. Она заняла всю его сущность. Джирайя смотрел дребезжавшим взглядом до тех пор, пока вдруг не замкнул чувства плотным сжатием губ. — Пойдем. Он — всё-таки мой друг. Глядя на него в тот момент, разглядела Наруто, настигавшего Саске, за которым тот рвался так долго, не сумев поймать. Сумел бы в итоге Узумаки отворить дверь, за которой заключен близкий человек? В крестном сомнения не было, в нем не перемешивались разномастные чувства, не сливались в серое неразличимое пятно. Мужчина знал, чего ждать, к чему идти. Трудно сказать, где Джирайя брал решимость, стойко и не колеблясь расплачиваясь по счётам и уверенно следуя к подземельям, где были установлены решетки. Охрана выворачивала глазницы, провожая взглядом до последнего шага. Здесь местные были похожи на шиноби Анбу. Дорога казалась бесконечной, когда на тебя смотрели профессиональные убийцы и гениальные охранники. Я глотнула воздуха, выпятив грудь, всячески показывая, что им меня не задеть и не заставить бояться. Бдительность наемников сменялась гомоном, в этот раз мне не составило труда определить, кто же это был. Крикливый мальчишка круги наворачивал вокруг камеры, ему не было нужды напускным пятить грудину вперед. И без того раздувался, хорохорился птицей, горделиво выпячивая взад-вперед. Только сверкание острых зубов могло показать, что он сильнее любого ястреба, не будет виться, вопьется когда пожелает, хоть сейчас. У него и причины на то были. Орочимару оставлял следы после своего жгучего скольжения. Он прошелся по жизням невинных детей. — Ну как тебе апартаменты, гадюка беззубая? — надрывался, до того хохотал мальчишка. — Я думаю, живости не хватает. Аквариум отлично справится с задачей! И не успел он даже дунуть, выплескивая вместе с чакрой водяные валы, как мы вошли, отвлекая от процесса отмщения. Нам удалось застать данный момент великой эпопеи чудом. Именно тот факт, что мы продвигались к ученому, заставил Хозуки поразмыслить и все-таки проглотить чакру, облизнувшись: еще было время. — Гляжу, наслаждаетесь. Как сюда попали? — Суйгецу тормознул и взмывшую Самехаду, отставив наследие Кисаме к сандалии. Зловещий оскал поубавил мрачности. Каким бы хищным он ни выглядел, все же это проявление чувств. Не слепая жажда мести, что выжигает нутро, выплескивая одну ярость, точно вспыхнувший вулкан магму. Завидев меня, он хитро сощурил глаза, и его рот разошелся уже в свойственной улыбке. Мы знали друг друга не так долго, как один из нас — Хаку или Дейдару, но все же обрели некоторые узы. Как показал его поступок, для Суйгецу оказалось важным, что я нахожусь в этом же помещении. Он удержался от нанесения увечий Орочимару, хотя никто бы не воспрепятствовал: Карин бы равнодушно смотрела, равномерно мигала, нисколько не изменившись в лице, охранникам не было дела. Значит, вопрос состоял в моем присутствии. — Балуемся, — активно закивал он головой, что Карин пришлось прижать его голову к шее пятерней, дабы она просто так не оторвалась от усердия. Она горделиво улыбнулась, поправила сползшие очки свободной рукой и переняла главенство в разговоре, отодвигая Суйгецу, как он — меч: — Для ученицы Хокаге тоже имеются лазейки, не одному же Конохамару проникать куда не положено. Ее спокойствие удивляло. Ожидалась какая угодно реакция: усиления гнева, так и не обрушенного на Кабуто, вспышки ярости, пробуждения глубоко залёгшего гнева от потревоженной раны. Было трудно вообразить, что она станет хладнокровно смотреть и расчётливо запечатлевать происходящее. Она просто смаковала заключение недоброжелателя, и каждая минута продлевала это наслаждение. Суйгецу тоже сохранял спокойствие, граничащее с хладнокровием. Как глубоко залегало торжество, трудно было сказать, словом, как и то, насколько сильно он гоготал в душе, изобретая самые изощренные виды пыток, не виданные ни Корнем, ни кем-либо еще. — Ну вы ему, канеш, культяпки оттяпали — будто вас в банку сажал, — подметил он спокойно, лишь едва хмыкая, точно с деланой обидой. Но все же в целом они были равнодушны, разум их не погрязал в мести, бестолковом метании — ничего подобного. Они степенно и гордо издевались, получая удовлетворение. Что коренным образом отличалось бы от моего поведения, что действительно разнилось с моими поступками. Мне уже не впервой было кидаться на Орочимару, исходить ядом и ненавистью, из-за одних только его подчиненных я теряла рассудок. Забавно. Так вот что объединило давних врагов. Трудно увидеть ладящих Карин и Суйгецу, но ненависть, неважно, пассивная ли, сплотила их детские порабощенные сердца. Им хотелось нанести ответный удар, который бы можно было прощупать ударом по грудине, стряхивая вязкую кровь. Вот уж в этом мы все трое сходились. Джирайя тем временем подобрал стоявший у вахты стул, подсел к камере поближе, смотря на давнего друга как без решёток. Он мог отрешиться, не воспринять наших разговоров всерьез и не заметить, что я делаю выводы, скользя взглядами. Крестному стало важно услышать, что скажет человек, так долго убегавший и не желавший давать ответа, вспоминать о былых связях и имевшейся когда-то человечности. В этот раз Орочимару не ускользал, не уводил глаз и никоим образом не скрывался от внимания старого друга. Джирайя анализировал, собираясь с мыслями. Что же именно его интересовало спустя столько лет странствий, что еще крепилось хваткой? Стал бы он все это озвучивать тогда, пусть и действительно погрузился в зрительный контакт и изучение своих и чужих мотивов? — Болван, — заключил он. — А мог ведь стать почтённым героем, жить всласть в Конохе. Кто променяет эту участь? — Гад ползучий, — зато променивать привычку встревать в разговоры Хозуки не растерял. Для Джирайи других голосов не существовало, не было вертлявых глаз, пронизывающих холодом. Оставалось мертвецкое бледное лицо, как висящее в сумраке влажной прохлады. Старик смотрел в недвижимые куски янтаря. Взгляни он под другим углом, как писатель, сказал бы, какая ирония, что капли солнца вонзились именно в это лицо. Совершенно не подходящие по своей натуре, должные быть мягкими и теплыми, янтарные камни ведь льются светом, у него — ничего не было, ни в каком проявлении. Он даже не прожигал взглядом. По-звериному наблюдал. — Приземленному дураку хватит жалких крох, но нужно понимать, чего ты на с-самом деле дос-стоин, Джирайя. Я знал, чего дос-стигать, рвалс-ся. И я не проиграл. Напряжение пронзило не меня одну. Все насторожились, точно он снова мог загипнотизировать, как змей. Разве для него не существовало этих непроходимых прутьев, шиноби, не пожалевших бы и глотку вспороть. У него не было козырных карт, каких-либо шансов. Пойман. Покалечен. Почти убит. — А в чем ты выиграл? — не сдержалась я от припиравших к самой глотке эмоций, взорвавшись, давая гневу исходить, даже не думая промолчать. — Никто не станет тебя вызволять. Данзо не станет действовать прямо на глазах, — и тут я осеклась. В манипуляциях клана Учиха ему ничего не помешало. Последовавший ответ осадил лишь больше, хотя я и не желала верить. — Оживление по-прежнему в моих руках, Наруто-кун. — От отжег, от сам себя подколол, — загоготал Хозуки, мне же было не до смеха. Я продолжала выпячивать грудь, как и в тот момент, когда только зашла, только теперь приходилось еще и держать голос не дрожавшим. — Больше ничего от тебя не зависит, как и от твоих рук, которых тебе не видать как белый свет, и всех перспектив, сказанных стариком Джирайей. Ты упустил свои возможности. — Пос-смотрим, Наруто-кун, кто ещ-ще проиграл. Тебе не с-столь далек Йондайме, верно? — и пусть скашивал взгляд он на Джирайю, не выдержала я. Оставаться там и дальше мне не представлялось лестной перспективой. Подвальное помещение, запах сырости, гадкая капель, периодически отбивающая по макушке, противно свистящая по чуткому слуху. Все это было неприятным. Но хотя бы предполагать, что он может вновь одержать первенство, что он знает больше, превращало этот конденсат в тошнотворный. Волнение накручивало узлы в животе, мандраж вызывал холодный пот. Я не хотела даже подумать, что Орочимару усмехнется, завидев мою слабость. Уличный воздух мало изменил положение. Я уперто вдыхала, пытаясь прочистить следы от дрожи, накатывающей рвоты. Не хотелось осесть, найти точку опоры. Просто снова суметь вернуть власть над ситуацией, которая оказалась в руках человека, лишенного конечностей. Как это возможно? Даже находясь за сводом толстых прутьев, гасящих истоки чакры на корню, не позволяя заключенному сбежать, он оказывался над положением, снова первенство. Как мне это претило. От череды глубоких вдохов мышцы свело; я прекратила жадное поглощение воздуха, смирившись с мыслью, что так просто от этого не избавиться. Из погружения в нерадостные мысли меня вывел снова Хозуки, непривычно мявшийся в жестах. Нельзя было сказать того же про манеру речи: все та же уверенность и нахальность. — Не хочется лезть к твоей раскаленной жопе, но ващет есть тут варик, — я все-таки рассыпалась ругательствами вслух. И ученый был в курсе, что сумел ужалить. Собственно, ребята тоже теперь знали. Ситуация и не думала становиться лучше. Так просто и не скажешь, что я планировала поглумиться над ученым. Вот так же, на манер Суйгецу, рассмеяться в лицо. Внутри я ощущала, что после долгого раската смеха я бы почувствовала дрожь. Орочимару тоже это знал. Прекрасно осознавал, что никакой он не экспонат в клетке, не причина для забавы. Чертов ублюдок. — Что? — вышло, будто огрызнулась, но, находясь на взводе, трудно удерживать голос ровным. Удивительно, как только я сумела сделать это при Орочимару. Следом из подземелий шла Карин, особо не спеша. Ее присутствие в этот раз мало успокаивало. Суйгецу поспешил увеличить огонь. — Да присмири истерику, еще есть над чем потешаться. Ты вот ляпнул, что за Орычем некому подвалить, но есть среди его пешек кадры, которые и в Коноху проберутся — им раз плюнуть, — мой взгляд был испытующим: куда больше мог бы дернуться зрачок, он проверять все-таки не стал. — Ваще не кипишуй, положим всех. — Это тебе не обычные крысы, — встряла Карин, — если ты про Джуго и Кимимаро, то ты же понимаешь, что ни черта не будет просто, — начала долгую перепалку, позабыв о недолго воцарившемся мире. Зажмурилась. Крепкое сжатие век тянется нитью в голове. Она дребезжит, резонанс что-то да выбивает, искрит. Облик людей рисовали как по акварельной воде. Расплывчатые силуэты, окрашенные рыжим и белым, вязались и обматывались плотным жгутом от всплывавших в памяти слов Джирайи. Что-то о лабораториях, разбредшихся подчиненных Орочимару, убежищах. Едва уловимое о рыжем юноше и мужчине с ним, что я тогда их с кем-то спутала. Неуловимо шуршали листы книг бинго, перебираемые в период гложущей тоски, когда Саске в далекое и теперь не сбыточное время покинул нас, пожелав силы. Когда бывшие одногруппники Академии, которых я обходила по палатам, лежали в госпитале и нехотя делились о пережитом. Наруто тогда мало что говорил, впервые на моей памяти. Был собран, сдержан. Лишь улыбался сквозь боль: — Я верну его, Сакура-чан, — едва заслышав просьбу о помощи. Глупый дурак, думавший о ком угодно больше, чем о себе. Положение близилось к истерично-беспомощному. Что Орочимару лишение рук? У него был укус на двух сильных людях и множестве неизвестных подопытных. Я стала понимать, кто такой этот Джуго. В свое время он и двое стоящих со мной подростков составляли команду, созданную Саске. Их формирование «Така» присоединялось к Акацуки, они совершали преступления, по праву звались нукенинами. И пусть на руках того Саске оставалась кровь только его брата, это ничего не значило. Куча разбросанных сводок новостей, вырванные листовки и распотрошенные книги бинго. До войны и ухода Наруто на обучение к Кираби мы успели настрадаться, глядя на жестоко неизменные буквы с никак не желавшим исчезать содержимым. — Да харе рвать волосы, — открестился Суйгецу. — Все настроение погадили, я больше не воодушевлен на унижающие личность геройства. Да с какой стати этим двоим сюда заявляться? У них же посмертные дружба-жвачка-плетение-кос, я так, для словца добавил. Закинув криво обмотанный меч, из которого то и дело торчали шипы, попивающие чакру, на плечо, Хозуки гордо прошлепал прочь, отдаляясь от тюремной зоны. Окажись знакомые ему люди поблизости, он бы распознал это через меч. Мальчишка чувствует теперь чакру вряд ли хуже нашего с сенсорами. Был мотив послушаться его, успокоиться, припеваючи откинувшись на спину. Вот только Карин нисколько не разделяла его настроя. Она вновь выступала ему в противовес, хоть и была мало этому рада. — Не приведи Ками мне еще раз в жизни это сказать, но зубастый прав. Джуго мечтал о спокойной жизни, отдалении от лабораторий и причин беситься, чтобы печать больше никогда не активировалась. Ками может никак не подтверждать, но он и чертовски не прав, списывая Кимимаро. Я успела стать приближенной к Орочимару, далеко не на том же уровне, что Кабуто, но все же. Видела больше, слышала больше, не была подопытным зверем в том проявлении, что и акула. Он торчал в кабине с водой, видя остальных в редкие моменты, когда не проводились опыты. Его мнение недостаточно полное. А вот я знаю, о чем говорю. Кимимаро одержим самой мыслью существования Орочимару. Карин восприняла молчание по-своему. — Это просто был вопрос выживания, ты же понимаешь. Мне нечего было ответить. Орочимару вопреки моему желанию занимал львиную долю моего существования, находился во всех проявлениях и воздействовал как только вздумается. Я была в отчаянии. Только ощутив надежду о полной свободе. Кузина чувствовала давление от нехарактерной реакции. Касательно проблем я либо словесно бурно реагировала, либо рвалась разрешать их без особого обдумывания. Но что было делать сейчас? Медленно, надсадно прорастало понимание, что даже лишение ученого жизни ничего мне не даст. Придет призраком, коснется руками миллиона подчиненных, проявится в атаке союзников. Он хуже вируса, к которому не вырабатывается иммунитет. Просто отбиваешься, лишаясь сил. Дискомфорт побудил Карин поделиться своими чувствами в попытке успокоить. — Мы пробыли в лабораториях не так долго. На какой-то момент у меня совсем не осталось близких, не было шанса прокормить себя самостоятельно, и тогда явился Якуши. Улыбался, солнце отражалось в очках. Как только постоянно находил ракурс? За этим светом было не разглядеть сощуренных глаз, полных довольства от того, что можно обзавестись новым расходным материалом. Меня посчитали любопытным инструментом. Редкие на то время гены для всегда жаждущего бессмертия сумасшедшего, еще и источник чакры. Шрамы до сих пор видны и не сходят даже после того, сколько я живу в Конохе. Но интерес иссяк. Ко мне, к Суйгецу. Он опустошал лаборатории, выкидывал нас. Орочимару увидел Саске. Он возвел его в культ, не такой, как у Кимимаро, но все же. Бредил, никак иначе это не назовешь. Тогда только и оставалось, что податься на экзамен, чунину достанется больше денег. Мне не было известно, что он планирует переворот. Но благодаря этому я обрела семью. Карин улыбалась, впервые не скрывая чувств. А я не могла унять мыслей. — Так вот почему ты невзлюбила тёме, — меня хватило на короткую усмешку. Узумаки не требовала большего, сгребая в охапку сгибом локтя. Куноичи ниже меня ростом прислонила мою голову к своему плечу, направившись ко входу в тюрьму. Не став спускаться вместе со мной — чего я поначалу стала опасаться, — она лишь отворила крепкую дверь, вызвав реакцию охранников. Синхронное обращение взглядов потупилось от очевидного бурного проявления эмоций: — Хэй, старик, мы уходим. Еще застанешь с нами гниение змеи, увидим все вместе, застанешь наше освобождение! Он скинет шкуру, — горланить Узумаки всегда были мастаки. Совершенно не похожая на себя скованную и закрытую от людей, улыбалась от баловства. Все же у нее с Суйгецу было куда больше общего, чем она показывала. Впрочем, это относилось и ко мне. Карин умело скрывала родство. Но это не мешало ей сейчас тащить меня в город, собирать народ, закрывая глаза на то, что и без того недавно устраивали встречу. Узумаки знала не хуже Цунаде о происках Джирайи по Конохе, его будущему обустройству. — Отметим заселение, подарим нужные вещи — все будут только в выигрыше, — заверяла она меня с крайне довольным видом. — Еще скажи, что позовем даже Суйгецу. — Да толку. Еще что зови, что не зови — всегда появляется. Он как плесень. Лучшее сравнение, скажи. Желания противоречить сестре не было совершенно никакого. — Мы ведь тогда и без Конохамару сидели, — продолжала она уговаривать, в упор не замечая отсутствие сопротивления. — Этот засранец заслуживает взбучку вместо гулянки, но Сакура точно переубедит меня в обратном, так что не будем зря тратить силы. — Сакура? Да ну. Она первой оттянет его за уши, подвяжет шарфом к столбу и даст посмотреть, как мы едим. — Что я слышу, методики Хатаке Какаши, — кузина рассмеялась, не став противоречить. Краткий момент найденного общего языка разрастался в очередную трату денег. Подобный способ купли хороших эмоций того стоил. Никто не спешил отказываться, и родители Сакуры начали ширить улыбки по-новой. — Доча, ну ты взгляни, сколько женихов, — слащаво протянула Мебуки, несколько раз подмигнув. Кизаши мог только рассмеяться. Порой люди удивлялись, как родители нашли в друг друге семейное единство протяженностью в два десятка лет. Наруто сразу же заявил: «Так ведь мама ничем не уступает отцу в шутках». Как и всегда, он верно подмечал детали; оказавшись ошеломлённой, я даже не успела ревностно отреагировать на то, как ему прижилось называть мою семью своей. Мало кто из знакомых понимал суть взаимодополнения, как они сходились в юморе и жажде разбавлять спокойствие шуточным задиранием, и уж не сразу могли разглядеть, как точно их противоположные черты нашли себе достойную нишу. Для ещё такого далекого семейству Харуно мальчику потребовалось всего-то единожды вслушаться и лукаво посмотреть, чтобы расплыться в тёплой улыбке, предзнаменующей поразительный вывод. Видящая как сквозь и разгадывающая недругов Ино распознала куда позже. А поделилась лишь после ухода Саске, когда связи протягивались поначалу хлипкими нитями. Это не соперничество закрыло глаза, просто Наруто превосходил распознание таинство душ. Даже в этой реальности для убеждения в действительности того, что в теле подруги другой разум, ей потребовалась клановая техника. Станься вдруг так, что я оказалась на исходной точке не с Наруто, а другим человеком, Узумаки бы понял. Я отряхнула руки, капли воды, попавшие на момент промывания овощей, разлетелись. — Что-то больно долго ты плещешься, Наруто-кун, — с улыбкой подошла со спины Мебуки, поправив передник. — Это о чем так задумался? — Какая у вас хорошая семья, — миска ещё переливалась в раковине, поблескивая от крупных капель. Родное лицо расцвело, разгладились линии морщин, кайма губ тронулась. — Это вовсе не повод строить из себя мокрицу, — легкий хохот совсем омолодил её крохотную фигуру. — Лучше угостись. Пока соберётесь, уже начнёт вечереть. — Ма-ам, да хватит намекать, что я вожусь, — протянула Сакура, подобрав палочками фунчозу, она повозила ей по посуде, исходящей паром. Овощи дружно подпрыгнули, и действительно захотелось перекусить. — Я же не ради себя стараюсь. Теперь только Конохамару носился на пару с тормозящим его Энмой, Сакура вдвойне нервничала и огрызалась. Карин между делом огрызалась на него с хитрой улыбкой. Мы же с Саске никак не упускали момента, чтобы подтрунивать. Цунаде и Джирайи на нашем празднестве не оказалось. Довольные скрытыми своими поступками — заключением договора покупки жилья и даже тем, что не объявились, сколько клоны их ни искали, — они вернули себе потерянную юность. Чёрные глаза Джирайи наливались маслом, и тёплые его взгляды замыкались на образе Сенджу. Он не упускал возможности идти с ней, не оставив расстояния и в ребро ладони, пропускал пряди сквозь пальцы и задерживался в Резиденции. Не явились не только молодожены в перспективе, работа настигла девятую команду, Киба не вырвался из крепкой хватки Ханы. Деревню беспокоили только сбежавшие племенные псы, рассыпанные по территории сворами. О многом мы узнали позже, только наполнив животы едой, а улицы — гомоном.

***

Несколько дней царило затишье. Сквозь плотную пелену тишины и безделья прорывались басистые нотки госпожи Цуме, голос которой превосходил любого рослого мужчину. Любопытство перевалило меня за окно, позволяя беспрепятственно следить. — Чего подглядываешь? — огрызнулся взъерошенный Киба. — Нечего отвлекаться, — его наезд был прерван матерью, готовой взяться за шкирку. — Один раз уже проворонил, теперь работы невпроворот. — Нужна помощь? — долгая леность имеет два исхода: рост в геометрической прогрессии или же чрезмерная активность. Нос так и норовил куда-то залезть. — Не помешает, — нехотя признал Инудзука, искоса поглядывая на стоящую рядом женщину. Сборы не задержали стоящую в неполном составе семью. Накинув ветровку и сандалии, я ловко спикировала с места обозрения, подняв при падении немало пыли. — Если с тем же геройством примешься за дело, я награжу тебя, — грозное осаждение главы клана невольно заставило повести плечами. Не помогло вечно активное желание наживы. Я поспешила разузнать, в чем причина шума и вылазки. Цуме не оказалась лестной в выражениях, Киба тоже ёжился и кривился лицом, но не ставил слова поперёк (хотя бы потому, что это было едва осуществимо при плотности речи). Вольеры с щенками оказались отворены, как доложили ей соклановцы. Они не стали долго раздумывать: едва подросшие, ими руководит елозящий хвост, никак не разум — поспешили прочь радостным бегом. Охранявшие территорию суки дернулись, движимые материнским инстинктом, однако долг заставил их остаться на месте. Они могли позволить себе только протяжный вой, чтобы привлечь внимание хозяев. К тому моменту, как стала ясна причина переполошившейся стаи, время было упущено. Ответственным за вольеры в тот день оставался именно Киба. — Я уже говорил, что затворил их все! — рыкнул он от нетерпения, сумев-таки заговорить. — Поговори мне ещё, — матери не надо было кричать, чтобы ее тон стал угрожающим. Не испытывая никакого удовольствия от становления свидетелем разборки и от участия в ней, я все же не удержалась от комментария. — Киба мог ошибиться. Но понятно, если с одним или двумя замками. Невозможно забыть обо всех. — Я не ошибаюсь, — процедил он сквозь зубы. — Ты меня ещё мелким наставляла, и уже тогда я исправно повторял за тобой. С какой стати мне сейчас так облажаться? — Кобели вообще мало исполнительны, — съехидничала Цуме, однако стали заметны перемены, она все же начала сомневаться. Устраивать затяжного молчания не входило в планы суровой женщины. Она ринулась с места, не подавая знака, продолжив розыски щенков. Злобный на мать, Киба был едва ли вполовину болтлив, если не меньше. Как выяснилось, взрослых особей не составило найти труда. Привязанные к детям Инудзука, они быстро находились именно за счёт установленных связей. Более младшие же щенки, которые пока не отыскали в клане товарища, были очевидной загадкой. Пока Цуме призвала своих питомцев, с которыми бок о бок воевала, и сурово свистела, вызывая подобие зависти, я опрашивала прохожих. Животные инстинкты мало помогали: молоком пахли и обычные дети, так что, наткнувшись на них, я бросила затею и доверилась Кибе с Цуме. — А чего ты без Акамару? — непроизвольно я перешла на шёпот, не желая привлекать внимания. — Если ты ещё не понял, мама не в восторге от самцов. Только приученные к ее руке имеют авторитет. После того, как мне не помогли со взрослением Акамару, он стал последним в ее списке. Я понимающе кивнула, пытаясь хоть что-то ещё придумать. Киба ловко отскочил к зашевелившимся кустам, откуда высунулась радостно рычащая морда. — В нашем полку прибыло, — огласила Цуме, заметив, что щенок оказался в руках сына. — Осталось шестнадцать. Было искреннее желание перестать удивляться, но расширенные глаза не повиновались. Это только несвязанные с детьми щенки. Раньше я будто не оценивала масштабов клана. От размышлений меня отвлёк Киба, подсунувший питомца. Сам он начал ворошить карманы куртки, пока не извлёк поводок и шлейку. Ему предстоит вести целую свору, и он подготовился. Когда крепёж был зацеплен, мы двинулись вслед ушедшей Инудзука. Поиски привели к утроению результата. Цуме оборвала поиски. — Этим же вечером я выведу девочек, мы сами разберёмся. Киба, свободен. Киба только сжал поводок крепче и огрызнулся, сумев смолчать. — Мальчик оказался не столь проворен, чтобы получить награждение. Ступай. Я осталась подавленной и недовольной, поэтому в противовес Кибе начала сердито бурчать, ещё не отойдя от Инудзука. Хотелось громко показательно топать. Да она ненавидит мужчин и ни во что не ставит собственного сына! — О, поверь на слово и внимай, проблема вовсе не в мизандрии этой стервозы, — терпеть не могу, когда я на взводе, а Кьюби убеждает, что это не начало проблем. — Безупречная система безопасности Конохи снова справляется с задачей. — Хочешь сказать, кто-то проник на территорию клана Инудзука? — Было бы за чем у них охотиться. Щенков и тех раскидали. — Но это же очевидное ослабление сил. Может, кто-то собирался напасть в будущем? — Это тебе не Учиха. Среднячков редко задевает. Чужаки проникли в Коноху, а собачники, если и подверглись нападению, явно кем-то другим. Для меня все оставалось спокойным. Стороннее присутствие не ощущалось, в Конохе было полно шиноби, перебивших по запаху и чакре. Кто вторгся и как давно, оставалось тайной. Не исключалась возможность того, что это были козни Данзо или приглашённые по политическим соображениям шиноби. Напряжение спало, и только Кьюби и Иннер продолжали переговариваться. В очередной раз за последнее время я направилась к дому Сакуры. Дверь отворила растерянная мать, бледная, точно с сошедшей с лица кровью, глаза ее метались при взгляде. — А, Наруто, — сказала она поспешно, чуть дрогнув. Былого азарта и легкости голоса как не бывало. Сердце заныло, видя родного человека таким. — Девочек нет. Им пришлось вместе с Саске направиться в больницу… Не став слушать до конца, я лишь схватила в крепкой хватке эти дребезжащие тонкие плечи и отпустила, последовав дороге друзей. Обстоятельства складывались самым неприятным образом, и я должна была знать, что ещё произошло. Тем вечером я уже не слышала у своих окон Цуме и Ханы.