Sticks for Skates/От клюшек к конькам

      Эндрю больше никогда не попросит у мамы снотворное после того, как ему приснилось, что он оказался один на темной пустой дороге неизвестно где.       С его памятью трудно сказать, проснулся он или нет. Во сне он прекрасно видит, чувствует, пробует на вкус и слышит все. По какой-то причине это кажется реальным, помимо обычных безупречных деталей каждого его сна, и Эндрю не может сказать почему, кроме догадки.       Сон это или нет, но было бы лучше, если бы он не гулял по ночам, а его висок не пульсировал так сильно. Он ощупывает карманы и оглядывается вокруг, чтобы найти на асфальте брошенную связку ключей и куски разбитого пластика. В его брюках лежит еще один такой же набор ключей, хотя в тех, что лежат на полу, ключей несколько больше, и они испачканы тем, что похоже на засохшую кровь. Эндрю не может ничего сказать без очков и при этом ужасном освещении.       Что он может увидеть и что заставляет его сердце рикошетом выпрыгивать из груди, так это то, что оба набора ключей от одного Мазерати.       Гребаного Мазерати.       Если это сон, то он определенно не хочет просыпаться. Но сначала он должен понять, где он находится и…       Нет. О нет. Это должно быть шутка.       Вместо телефона Эндрю находит одну из тех древних моделей раскладушек, у которых нет ни доступа в интернет, ни камеры, ни фонарика.       Эти детали не из сна, в этом он уверен. Он никогда раньше не видел эту модель телефона, а ему не может сниться то, чего он не видел или не пережил.       Проходит время, и Эндрю все больше и больше ощущает это как реальность. Странную и извращенную, но все же реальность.       Телефон должен дать ему ответ.       Нет. Нет.       Никаких ответов. Только еще больше вопросов.       Почему у него шестьдесят шесть пропущенных и сто восемьдесят девять сообщений? Это нехорошо. Совсем нехорошо.       Эндрю игнорирует все это, чтобы набрать номер мамы.       Номер папы он не находит.       Какого черта. Нет. Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет, нет.       Эндрю закрывает телефон и делает ровный вдох, чтобы успокоиться и подумать. Он снова открывает телефон и прокручивает большинство неизвестных имен, пока не находит «Би».       Почему его мама записана по имени? Это становится все более странным с каждой секундой. Он все равно набирает номер и надеется на лучшее.       — Эндрю, слава Богу. Где ты?       Эндрю уверен, что окружающая обстановка ему совсем не знакома. На всякий случай он еще раз оборачивается, прежде чем ответить. — Я не знаю.       Его горло настолько пересохло, что он прочищает его несколько раз, прежде чем повторить снова.       — Я не знаю.       — Хорошо. Можешь описать, что находится вокруг тебя, чтобы я могла передать Дэвиду?       Кто такой Дэвид?       Сейчас Эндрю не спрашивает. Для этого будет время позже, когда он будет дома. Он еще раз оглядывается вокруг, чтобы найти что-нибудь примечательное.       — Ничего. Это шоссе, окруженное полями или парками. Кажется, на земле валяется разбитый телефон и ключи с засохшей кровью. Я голоден, у меня болит голова, и я думаю, что, возможно, у меня сотрясение мозга.       — Это… ладно. У них должна быть еда в автобусе. Ты видишь какие-нибудь огни впереди или позади тебя?       — Нет, просто… Я вижу два приближающихся огня. Я спрошу.       Эндрю протягивает руку, чтобы машина остановилась. Машина останавливается перед ним, и Эндрю понимает, что он стал на несколько дюймов ниже. Это определенно реально.       — Доброй ночи. — Мужчина за рулем почему-то широко раскрывает глаза. Да, уже поздно, и он заблудился, но мама и папа позаботились о том, чтобы у них с Аароном были хорошие манеры. Заблудиться — не оправдание, даже если ему все сильнее хочется выбраться из этого места и вернуться к семье. Или унять головную боль. — Не могли бы вы сказать, где я нахожусь?       — Это шестьсот девяносто пятая трасса, из Балтимора в Вашингтон. — Мужчина выглядит нервным. Эндрю задается вопросом, почему, если он никогда не видел этого человека за всю свою жизнь. — А где ваша команда? Разве игра была не в Бингемтоне?       Команда? Игра? Бингемтон?       — Спасибо, сэр.       — Вас подвезти? — Мужчина спрашивает так, будто разговаривает с бешеным животным.       — Нет, спасибо еще раз.       Эндрю слышит бормотание «какого хрена?», прежде чем мужчина ускоряется на шоссе. Он откладывает странные вопросы на потом и передает информацию маме.       — Хорошо, я звоню Дэвиду. Ты можешь оставаться на линии?       — Да, мам, — говорит Эндрю, осознав, что она не видит, как он кивает через телефон без FaceTime.       Мама бормочет что-то вразумительное, прежде чем оставить Эндрю ждать. — Команда уже в пути. Оставайся на месте. Хочешь поговорить об этом?       Эндрю наклоняет голову в раздумье. Мама говорит так странно. По опыту он знает, что лучше говорить, когда она волнуется, даже если это сон — а сейчас Эндрю может сказать с почти стопроцентной уверенностью, что это не сон. Лучше быть уверенным.       — Ты была права, золпидем был ужасной идеей. В одну секунду я летел в самолете с Рене, а в следующую я уже здесь, спящий в глуши, с телефоном, на котором нет Google Maps, с шестидесятью шестью пропущенными от людей, которых я даже не знаю, и у меня чертовски болит голова. Я бы не жаловался, если бы был в состоянии хотя бы ровно стоять. Ты поэтому так настаивала на таблетках, да?       Мамино молчание на другом конце линии беспокоит Эндрю до глубины души. Неужели он делает что-то не так?       — Эндрю, я не могу представить, через что тебе приходится проходить, но ты можешь рассказать мне о своих чувствах. Даже если по телефону. Я здесь ради тебя.       — Я знаю. Это просто сбивает с толку, и я все еще голоден. Но все наладится, когда я проснусь. То есть, если я вообще проснусь. Мне начинает казаться, что я уже не сплю. Уф, если бы только головная боль прекратилась.       — Можешь сказать, брал ли ты что-нибудь из аптечки Эбби, прежде чем убежать из автобуса? Помнишь, что тебе давали в больнице?       Кто такая Эбби и что Эндрю делал в больнице? По крайней мере, это объяснило бы его проблему с головой и горлом.       — Я был в самолете, мам, говорю тебе. Знаешь, как меняются сны? И единственное, что я принял, это снотворное, которое ты мне дала. Больше ничего.       — Эндрю, ты не принимал никаких лекарств с ноября.       Кружащиеся мысли Эндрю и тысяча вопросов, горящих в его голове, останавливаются, когда перед ним тормозит ярко-оранжевый автобус университета штата Пальметто.       — Кто-то приехал. Я сяду на автобус и позвоню тебе позже. Пока, мам.       Эндрю закрывает телефон и кладет его в карман.       — Эндрю. — Женщина с приятным лицом и опухшими глазами подходит к Эндрю и останавливается в нескольких футах от него. — Ты ранен?       Эндрю собирается спросить, кто эта женщина и откуда она его знает, но напоминает себе, что сны так не работают, когда из автобуса выпрыгивает не кто иной, как Ники.       — Ники! — Эндрю не нужно думать ни о чем другом, чтобы понять, что он чертовски давно не видел своего кузена. Он скучал по нему так сильно, что бросается к высокому парню в объятия.       — Могу я… обнять тебя в ответ? — Эндрю кивает в грудь Ники и откладывает на потом намек на страх в голосе кузена. После нескольких минут колебаний Ники обхватывает тело Эндрю и начинает шептать успокаивающие слова перед тем, как заплакать.       Когда они наконец расходятся, Эндрю видит множество людей вокруг них. У всех опухшие покрасневшие глаза, и все держатся на осторожном расстоянии от Эндрю.       И мужчина рядом с женщиной, которая его приветствовала, тот, у которого на руках вытатуированы языки пламени.       Эндрю узнает его, но какого черта здесь тренер Дэвид Ваймак, и почему Аарон так далеко от него?       — Миньярд, быстро в автобус. — Предупреждение в голосе Ваймака заставляет Эндрю вздрогнуть. — Скажи сразу, если ты планируешь снова бежать, чтобы я связал тебя. Если сегодня я потеряю еще одного игрока, клянусь Богом…       — Я буду с ним, тренер. — предлагает Рене. Нежная улыбка стерлась с ее лица, волосы стали короче, а по щекам текли невысохшие слезы.       Неужели она плакала из-за него?       Ваймак не выглядит убежденным, но он приказывает собравшимся снаружи садиться в автобус. Эндрю следует за Рене, пока не находит Аарона. — Где Кейт?       Все замирают на месте, будто Эндрю спросил что-то запретное. Он действительно хочет знать, почему их маленькая команда фигуристов вдруг стала вдвое больше, все они принадлежат Пальметто, а Кейт нигде не видно.       — С Лисичками, — отвечает Аарон тоном, который Эндрю не может правильно определить.       Эндрю не знает, кто такие Лисички, и догадывается, что объяснение будет долгим, поэтому он забирается в автобус и идет к последнему ряду, чтобы остальные могли сесть поудобнее. Рене садится в ряду впереди, Ники рядом с ней, а Аарон проходит на несколько рядов вперед. Он как будто стал меньше, это видно по Эндрю.       В свете автобуса он видит, что, кроме женщины, все лица ему знакомы: Элисон Рейнольдс, Даниэль Уайлдс и Мэтью Бойд из Пальметто, Кевин, хотя у него татуировка на лице, и он не хромает, и, конечно, Ники и Аарон.       У них у всех синяки и повязки, и Эндрю не может не задаваться вопросом, что случилось. Вот почему у него так болит голова и горло?       — Аарон?       Все одновременно оборачиваются, но Эндрю смотрит только на настороженную позу брата. При их редких ссорах, что же такого случилось, что он едва может находиться рядом? Неужели Аарон тоже переживал из-за того, что Эндрю пропал? Он все равно говорит: — Сядешь со мной?       Остальные обмениваются взглядами друг с другом. На лице Аарона отражается слишком много всего одновременно, но в конце концов он идет и садится рядом с Эндрю, хотя между ними остается большая дистанция.       — Я могу быть уверен, что ты не набросишься на него или на кого-нибудь еще, пока я буду за рулем? — спрашивает Ваймак, стоя на проходе и скрестив руки.       — С чего бы мне это делать?       Остальные отводят взгляды от Эндрю. Странная женщина — должно быть, Эбби — подходит к Ваймаку и берет его за руку. — Должно быть, он все еще в шоке. Я проверю его.       Ваймак неохотно кивает и идет к водительскому сиденью. Эндрю придвигается ближе к Аарону, чтобы женщина могла сидеть и не упасть, когда автобус начнет двигаться. Она также держится от него на расстоянии.       — О Боже. Эндрю, я могу дотронуться до твоего лица? — Эндрю рассеянно кивает, слишком занятый соединением точек и попыткой понять, что происходит.       Так много людей и то, что рассказал ему человек на шоссе, плюс университетский автобус указывает на спортивную команду колледжа. И Эбби… Эбби…       Конечно! Это, должно быть, Эбигейл Уинфилд, медсестра команды, если только что-то еще не изменилось.       — Тебе дать обезболивающее? — спрашивает Эбби, прикасаясь к лицу Эндрю.       Эндрю снова кивает, горло саднит после того, как он так много говорил, хотя оно уже болело с тех пор, как он… проснулся? Появился?       Эбби неуверенно поглаживает его по ноге и поворачивается к своей аптечке. Она протягивает Эндрю таблетку и бутылку воды. — Что-нибудь еще болит?       — Я в порядке. — Эндрю говорит серьезно, но по автобусу все равно раздаются звуки рыданий.       Эбби делает несколько глубоких вдохов, прежде чем снова повернуться лицом к Эндрю. — Бетси сказала, что ты голоден. У нас есть немного закусок. Я принесу.       Эндрю кивает в знак благодарности и ждет, пока Эбби не окажется в передней части автобуса, чтобы наклониться к Аарону и прошептать. — Почему все плачут?       — Ты что, блядь, издеваешься? После того, как ты взбесился из-за Кевина и сбежал, теперь ты не помнишь? — Эндрю отодвигается, когда ярость его брата нарастает. — Джостен умер, ясно? Его похитил его гребаный отец, а ФБР нашло его по кусочкам. Все плачут, потому что любили его, а мы только что потеряли пропуск на финал, что хорошо, потому что у меня наконец-то будет время позаниматься, даже если я не смогу, когда все будут ныть. Это ужасно, да, но у тех, кому на него похуй, еще есть своя собственная жизнь.       Эндрю не знает, что на это ответить, поэтому он оглядывается вокруг и обнаруживает, что даже Кевин, который всегда выглядит красиво и картинно идеально, заглушает плач, зарывшись в скрещенные руки, сложенные на коленях.       Нет, нет. Эндрю сейчас не время раскрывать свою влюбленность в нового хореографа.       Его семья важнее. Он снова поворачивается к Аарону. — Я знаю, что ты сердишься на меня, даже если я не понимаю почему, но что бы я ни сделал, мне очень жаль. Я не хотел тебя пугать, и я не знаю, что Ники делает здесь, но я рад, что он не в Германии.       Аарон несколько раз ошарашенно смотрит на него. Прежде чем он смог обрести голос, перед ними появляется Ники.       — Это передала Эбби. — Он протягивает пачку печенья, которую Эндрю съедает в мгновение ока. Он очень проголодался.       Это определенно не сон, скорее параллельное измерение.       Закончив, он вытирает руки о спортивные штаны и снова придвигается ближе к Аарону. Он похлопывает по месту с другой стороны, чтобы Ники тоже придвинулся ближе.       — Ты зарежешь меня, если я это сделаю? Не думаю, что смогу выдержать в этом году еще больше насилия.       — Зарезать тебя? Чем?       — Ножами в твоих повязках?       — Какие повязки? — спрашивает Эндрю, задирая рукава своей толстовки, чтобы показать Ники свои руки… обтянутые черной облегающей тканью.       Только тогда он замечает незнакомый вес внутри них. Он запускает внутрь два пальца, чтобы достать тонкий короткий клинок.       Как бы ни было круто носить с собой ножи, он снимает нарукавники и бросает их на колени. Он машинально подтягивает рукава куртки и останавливается, когда кузен и брат смотрят на его руки широко раскрытыми глазами.       На внутренней стороне обеих рук — множество тонких и толстых параллельных шрамов от запястья до того места, которое закрывают рукава. Он оттягивает манжеты куртки вниз, чтобы прикрыть их, и только тогда Эндрю приходит осознание.       — Думаю, я не совсем правильный Эндрю, но если вы объясните мне, как устроен этот мир, я расскажу, как я здесь оказался. Пока моя семья будет рядом, я не против перемен.       Ники снова разражается слезами и с неожиданной силой прижимается к Эндрю. Эндрю отпускает его и гладит по спине своего кузена. В конце концов, он начинает задавать вопросы, а через некоторое время и Аарон тоже. Сначала он боится, но постепенно ему становится легче, пока все трое не устают и не засыпают один за другим.       Эндрю еще многому предстоит научиться, но у него есть чертов Мазерати, и он серьезно сказал: неважно, где он находится, пока он может удерживать свою семью рядом.