-1-
Питер был тем самым несносным мальчишкой, с которым родители запрещают общаться своим драгоценным детям. Тем самым, которого учитель подсаживает за одну парту к отличникам, чтобы он исправился. Учительница биологии, миссис Магуайр, как-то сказала ему, что вздохнёт с облегчением, когда Питер сдаст выпускные экзамены, но его это нисколько не задело — с годами он научился пропускать любые нотации мимо ушей. Его маму не раз вызывали к директору, но она только разводила руками. Тереза Аткинс потеряла контроль над своим сыном почти сразу после того, как ушёл её муж, и ей оставалось лишь смиренно выслушивать советы от окружающих о том, как они поступили бы на её месте. С какого-то момента она побаивалась раздавать Питеру подзатыльники, и упрёки оставались единственным оружием, которым она умело пользовалась. Мама повторяла, что он должен брать пример со своего младшего брата Чарли — светловолосого ангела, который всегда приходил обнимать мамочку на ночь, любил складывать пазлы и рисовать и всегда без пререканий съедал отварные овощи, которые она клала ему на тарелку. Но Питер никогда таким не был: ему нравилось смотреть матчи Английской Премьер-Лиги и громко кричать, когда «Вулверхэмптон» в очередной раз забивал гол, нравилось выигрывать у других детей в догонялки, нравилось тайком пробовать пиво из папиной огромной кружки и ездить на переднем сиденье автомобиля. В отличие от Чарли, у Питера было некрасивое скуластое лицо, тонкие губы и нос картошкой, и криво подстриженный ежик пепельно-русых волос; непослушные вихры его чёлки всегда смешно топорщились, когда он прибегал домой, вспотевший после игры в футбол.-2-
Питер начал подозревать, что с ним что-то не так, когда оказался единственным ребёнком, кто отказался подготовить подарок на День матери. В конце марта классная руководительница отменила урок математики, и вместо этого они по инструкции складывали оригами из разноцветной бумаги — маленькую коробочку, в которую можно было положить сладости и написанные на ярких стикерах пожелания. Питер вместо этого начал рисовать на цветной бумаге замок и рыцарей на лошадях. К середине урока учительница заметила, что он её не слушает, и спросила: — Почему ты бездельничаешь? Нехорошо будет вернуться домой без подарка. Она рассчитывала, что ребёнок смутится и начнёт торопливо складывать коробочку, но ничего такого не произошло. Вместо этого восьмилетний мальчишка прямо посмотрел ей в глаза и уверенно произнёс: — Я не хочу ничего для неё делать. Она этого не заслужила. — Так говорить нельзя. Маму нужно поздравить. Она очень расстроится. Примерно тогда Питер понял, что сделал что-то возмутительное. Никто на него не кричал, однако сидевшие за первой партой одноклассницы то и дело косились в его сторону и удивлённо перешёптывались. Но он лишь безразлично пожал плечами и с удвоенным энтузиазмом взялся дорисовывать вокруг замка крепостную стену. После этого случая Питера несколько раз водили к школьному психологу, но он отказывался с ней разговаривать, и администрации пришлось отступиться. Вечером, когда мама забрала их обоих из школы, Чарли подарил ей открытку — на ней он с ошибками написал незамысловатое поздравление и нарисовал мамин портрет. Мама поцеловала брата в макушку и начала рассказывать ему, как прошёл день на работе, а с Питером она в тот день не разговаривала — он в очередной раз был за что-то наказан. Он наблюдал, как мама хлопочет на кухне, торопясь приготовить ужин до того момента, как поедет в соседний город на курсы рисования. Питер знал, что она едет на курсы, потому что перед поездкой туда у неё всегда настроение становилось лучше, чем обычно, и она начинала тихонько напевать или прихорашиваться у старого трюмо в гостиной. И это неудивительно: Тереза Аткинс всегда считала себя творческой личностью, «не такой как все». Она носила мужскую стрижку, свободные рубашки, которые вечно были заляпаны краской, и брюки il pinocchietto. Она много рисовала и лепила из глины и в молодости собиралась переехать в Лондон и обучаться в университете искусств. Но на вечеринке в одном из пабов она встретила Гэри Аткинса, повстречалась с ним несколько месяцев и вышла замуж, узнав, что забеременела. И если Питер никогда не был близок с матерью, то проводить время с папой он всегда любил. Гэри Аткинс работал электриком в «Вестердейл», и он гордился тем, что его отец может рисовать сложные схемы, прокладывать провода и разбираться в распределительных панелях с десятками переключателей. Сначала его родители отлично ладили, но когда первые счастливые годы совместного ухода за ребёнком и отпусков на океанском побережье прошли, отношения в семье начали портиться. Тереза настаивала на том, что всё ещё хочет уехать в столицу и стать художницей; Гэри был против, потому что присматривать за детьми было некому, и он был не в силах обеспечить её жизнь в столице. Работать во время обучения Тереза не хотела ни под каким предлогом — она обвиняла его в том, что он не способен дать ей то, чего она хочет от жизни. А однажды (Питер услышал это, потому что долго не мог заснуть) призналась мужу, что жалеет, что вышла замуж и родила сыновей в столь раннем возрасте. Таких слов Гэри простить ей не смог, и после нескольких месяцев препирательств он сказал, что больше не может выносить её упрёков, а Тереза, в отместку за разрушенную — по её мнению — жизнь, настояла на том, что дети останутся жить с ней. Брак с Гэри лишил её творческих амбиций, а она собиралась лишить мужа самого дорогого на свете — общества сына. Питер навсегда запомнил день, когда папа уехал. Тогда (да и все последующие годы) они жили в крошечном доме на Левендер-Уолк с небольшим задним двором, где пылилась ржавая, испачканная в подгоревшем жире решётка для гриля, а вся земля давно поросла сорной травой: никто в их семье не хотел заниматься клумбами или высаживанием живых изгородей, поэтому часть участка перед домом попросту залили бетоном. Чарли тогда был совсем маленьким, и мама усадила его завтракать, делая вид, что ничего не происходит, в то время как Питер не находил себе места и всё утро просидел на крыльце, наблюдая за сборами. Всё выглядело буднично. Если бы не несколько больших кожаных чемоданов, которые отец по очереди выносил из гостиной и укладывал в багажник авто, можно было бы представить, что он собрался съездить на рыбалку с друзьями. На улице моросил колючий, холодный дождь; под разросшимся кустом плетистой розы свернулась клубочком соседская кошка, её жёлтые глаза хитро сверкнули в темноте зелени. Наконец, папа уложил последнюю спортивную сумку на заднее сиденье и некоторое время стоял, уперев руки в бока, словно оценивал результат своих трудов: старенький автомобиль, казалось, просел, под тяжестью вещей. Он как будто не замечал непогоды и прилипших ко лбу мокрых прядей волос и так и продолжал стоять под усиливающимся ливнем прямо в рубашке. Наконец, он повернулся к сыну, опустился перед ним на одно колено и пристально посмотрел ему в глаза: — Когда ты вырастешь, Питс, ты поймёшь меня. — Папа грустно улыбнулся и взъерошил его мокрые волосы. — Я не могу находиться в этом доме ни минуты. — Ты, значит, меня бросаешь? — Нет, дорогой. Конечно же, нет, — заверил он его. — Я обязательно буду приезжать. Он действительно иногда приезжал, когда ему удавалось договориться с Терезой, а потом они с новой женой переехали в Канаду, и папа превратился для Питера в голос из телефона и почерк на праздничных открытках, с которым у него постепенно становилось всё меньше общего. Он знал, что в Канаде у него появились ещё две дочери — Кирстен и Шарлен — но он никогда их не видел, и отклонил приглашение отца навестить его в Ванкувере. Для него счастливая жизнь с папой закончилась в тот пасмурный день, когда он ещё долго стоял в промокшей куртке, облокотившись о кирпичный столб ограды, сырой и покрытый мхом, и смотрел вдаль, где в тумане давным-давно исчез видавший виды «форд фиеста».-3-
Почти сразу после того, как отец Питера уехал, мама познакомилась на вечерних курсах рисования с Шэрон Хейворт, которая, как выяснилось позже, недавно переехала в Джейвик и поселилась в нескольких минутах ходьбы от их улицы. Хейворты жили в доме чуть побольше их собственного с пристроенным гаражом и маленьким садом; там было не слишком много растений — только маленькая северная яблоня и несколько кустов шиповника; под старым клёном в углу двора пристроили качели с навесом. На втором занятии Шэрон пригласила новую подругу вместе с детьми на чай, собираясь познакомить её со своим мужем. — Я не хочу идти в гости, — возразил Питер, когда мама сказала ему поторопиться и выйти одеваться в прихожую, где уже сидел на мягком пуфике Чарли, ожидая, пока мама поможет ему завязать шнурки. — Не упрямься. Тебе там не будет скучно: у Шэрон есть сын твоего возраста, он пойдёт с тобой в один класс в этом году. Мама оказалась права. Взрослые предложили ему пойти поиграть на улице, пока им не подготовят перекусить, и Питер прошёл через веранду в сад, с любопытством разглядывая чужой участок. Тогда же он увидел мальчика, который замер посреди дороги и смотрел куда-то в сторону. — Чем ты тут занимаешься? — спросил его Питер. Мальчик, нисколько не удивившись появлению незнакомца, обернулся и ответил: — Мой мяч улетел на соседний участок. А старик из соседнего дома ненавидит, когда к нему что-то падает. Он жалуется, что я несколько раз сломал его гортензии. — Ну так достань его. — Я боюсь, что он заметит меня. И там собака. — Рядом с забором действительно лежал унылый старый сенбернар со спутанной шерстью. — Тоже мне проблема, — Питер пренебрежительно фыркнул. — Ты забрось яблоко куда-нибудь подальше, чтобы он убежал, а я быстренько туда перелезу. — Нельзя так делать без разрешения, — слабо возразил мальчик, но Питер уже придвинул к забору садовую табуретку, чтобы оттолкнуться от неё и зацепиться за край ограды. План сработал. Собака действительно отвлеклась и, лениво почесав лапой бок, поднялась и побежала за упавшим в кусты яблоком, в то время как Питер ловко подтянулся, зацепился носком кроссовки за край забора и перелез на чужую территорию, приземлившись в ухоженную грядку с незабудками и испачкав грязью джинсовые шорты. Не обращая внимания на ободранные коленки, он поднял мокрый мяч с налипшей на него травой, перекинул его через ограду и забрался обратно как раз в тот момент, когда собака побежала обратно к насиженному месту, яростно лая. Сенбернар без особого энтузиазма пронёсся до угла участка и лёг обратно на нагретую солнцем каменную плиту, да и вообще вряд ли представлял серьёзную опасность, но новый знакомый явно был впечатлён: — Это было здорово! — сказал он Питеру. После этого Шэрон вынесла для них чай с печеньем, и Эштон — так он представился — в награду оставил ему те, на которых было больше всего масла и джема. И начало дружбе было положено. Уже в старших классах Эштон стал одним из бесчисленной армии подростков по всей Англии, которые прокололи крыло носа и красили волосы на дому при помощи «Панки Колор» (всего шесть фунтов — и вы выглядите как Пит Вентц!). Но Питер всегда вспоминал его тихим мальчишкой, который любил читать и восторженно наблюдал за его проделками. Он помнил, как Эштон обгонял его на велосипеде, а его светлые волосы золотились в солнечных лучах и напоминали по цвету патоку; как он боялся залезать на деревья до того, как Питер забирался туда первым и заверял его, что ветка — ни за что на свете! — не обломится; как они играли в догонялки, и Питер всегда-всегда выигрывал и только иногда намеренно поддавался, чтобы друг на него не обижался. Они вместе учились кататься на велосипеде, разбивая коленки, вместе играли в прятки на окрестных улицах, а ещё Питер просто обожал дни, когда миссис Хейворт возила их в аквапарк. Там их учили плавать в бассейне, а потом давали кататься на горках около получаса, и Питер до сих пор помнил, каким счастливым себя чувствовал, когда уставший от десятков подъёмов на горки он собирался домой, натягивая одежду на пахнущее хлоркой тело. Иногда Шэрон после этого решала их побаловать и покупала рассыпчатое миндальное печенье в кафетерии и чашку сильно разбавленного молоком кофе на двоих. Какое-то время он проводил значительно больше времени дома у Эштона, чем с собственной матерью. Он очень любил Шэрон, ему казалось, что именно такой должна быть мама: чуть полноватая, весело щебечущая женщина, которая умела вкусно готовить и частенько радовала сына внезапными подарками. Даже заботиться о чужом ребёнке было для неё не в тягость, и она с радостью принимала Питера у себя. Это были чудесные дни — когда мама не могла забирать его из-за работы, и ему не нужно было возвращаться домой сразу после уроков. Шэрон всегда-всегда ждала их у входа в школу; она узнавала расписание и приходила заранее. В машине она разрешала им на полную громкость включать радио, пока они недолгие десять минут петляли по разбитым городским дорогам. После обеда их отпускали играть наверх. Комната Эштона всегда была его любимым местом, как будто их уникальный мирок был сконцентрирован в четырёх стенах. На одной из стен висела огромная карта мира, от которой Питер всегда был в полном восторге, а рядом с ней — плакат с премьеры «Миссия невыполнима: 2». Они оба обожали этот фильм и пару раз в месяц пересматривали его на ДВД-проигрывателе, пока кто-то из них случайно не поцарапал диск. Дома у Хейвортов был замечательный по меркам тех лет компьютер, и иногда они проводили целые вечера, играя в «Диабло» и «Контр-Страйк», а Шэрон причитала, что они не успеют сделать уроки, но Эштон всегда уговаривал её не выключать его, повторяя «ещё десять минут, ну пожалуйста, мамочка». Сам он не слишком увлекался видеоиграми и обычно молча наблюдал, как Питер расстреливает пришельцев и сдерживается от того, чтобы громко выругаться, если герой умирал; но если игра была, в понимании Питера, классной, то она автоматически становилась классной и для него. И, конечно же, десятью минутами дело не ограничивалось, и Питер, к крайнему неудовольствию мамы, приносил все уроки домой не сделанными. Хороших воспоминаний было много: просмотров кино, дней рождения, барбекю, когда их семьи собирались вместе… Но всему этому неожиданно пришёл конец. Питер долго винил себя в том, что разрушил всё собственными руками. Дело было в том, что учительница попросила их оставить номера родителей для заполнения журнала, и он оставил номер Шэрон; он не хотел оставлять номер мамы, потому что она стала бы кричать на него, если бы ей позвонили. Но, конечно же, очень скоро всё выяснилось. Учительница, дозвонившаяся до Шэрон после того, как Питер в очередной раз подрался с одноклассником из-за места в очереди в столовой, выяснила, что к чему, и вызвала Терезу в школу. Питер никогда не видел свою маму такой рассерженной и всю дорогу домой, которую они провели в гробовом молчании, он сидел, насупившись, и ожидал привычной оплеухи. Но наказание оказалось совсем другим. Он слышал, как приходила Шэрон и они с мамой долго о чём-то совещались, и после её ухода мама объявила Питеру, что с этого момента из школы его будет забирать соседка, а про походы в гости он может забыть до тех пор, пока не исправит свои «скверные оценки и такое же скверное поведение». Наказания хуже он не мог себе представить, и это был один из редких случаев, когда он безутешно плакал. Обычно готовый на всё, чтобы никто не увидел его плачущим, Питер несколько часов громко всхлипывал в неосвещённой комнате, намочив слезами подушку. К вечеру мама, как ни в чём не бывало, позвала его ужинать, и пока он с раскрасневшимся лицом размазывал вилкой остывшее картофельное пюре, она пресекала все его попытки как-то оспорить наказание. В начальной и средней школе Питер и Эштон были неразлучны, и по-прежнему проводили друг с другом всё свободное время. Но после своего двенадцатого дня рождения, пока Хейворты были на каникулах на Майорке, Питер сблизился с Нейтом Батлером, и всё пошло под откос.