Sight Unseen

      Римус вполне достойно смог принять факт потери зрения, пока не осознал, что это значит, что он никогда больше не сможет читать.       Целительница была очень любезна, держала его за руку и говорила нежным голосом, пока сообщала эту новость. Все три последующих дня с тех пор, как он пришел в сознание, Римус надеялся, что слепота была просто побочным эффектом смертельного проклятия, который со временем пройдет. Да и целители, обследовавшие его, сказали надеяться на лучшее, но готовиться к худшему, просто на всякий случай. Оглядываясь назад, он полагал, что должно быть понял правду еще тогда, но не хотел принимать её.        Это был день, когда его дух был сломлен. Но не сомнения о том, куда он отправится после выписки из больницы Святого Мунго, или как он будет зарабатывать на жизнь — оборотень и слепец — или как он приспособится к жизни без зрения, обрушили всю сокрушительную тяжесть отчаяния. То была потеря единственной постоянной радости его жизни: слова на странице, тяжесть книги в руке, ощущение ровной и гладкой бумаги под кончиками пальцев. Даже когда весь мир вокруг рушился — книги оставались: они скрашивали бессчетное количество темных ночей, даруя ему передышку и давая возможность сбежать от всего хотя бы на несколько часов. Но на этот раз они не могли ему помочь. Его единственные настоящие, постоянные друзья были потеряны для него вместе со всем остальным, включая его сына.        Андромеда пришла в его больничную палату в сопровождении представителя Министерства и заявила, что, по её мнению, это будет в интересах Тедди, если Римус передаст ей основную опеку. — Как ты сможешь позаботиться о нём сейчас? — подчеркнула она, и Римус не смог придумать убедительного аргумента, ведь он понятия не имел, где он будет жить и на что содержать себя и ребёнка после выписки.       Согласиться с ней и умолять её пообещать, что она будет регулярно приводить Тедди, было одной из самых трудных и болезненных вещей, которые Римус когда-либо делал. И после того, как она ушла, он почувствовал себя так, как будто его выпотрошили и бросили абсолютно пустым.       «Вам повезло остаться в живых», — говорили ему целители, хотя он уже не был уверен, что согласен с ними. Когда он впервые проснулся, он и вправду считал себя счастливчиком, особенно когда узнал, что сперва его приняли за мёртвого. Кто-то видел, как мимо него промелькнуло смертельное проклятие, и предположил, что он был убит вместе с Тонкс, когда рухнул на пол. Но оно только задело, и последнее, что он помнил, была болезненно-зелёная вспышка, прежде чем всё погрузилось во тьму. — У магглов есть книги со шрифтом Брайля, — сказала Гермиона, очевидно пытаясь подарить ему хоть какую-то надежду. — Это алфавит, состоящий из выпуклых точек на странице, и вы узнаёте, какая конфигурация точек представляет какую букву, и читаете наощупь.       Это была неплохая мысль, но для начала ему придется выучить шрифт Брайля, да и книги были достаточно дорогими, становясь роскошью, которую редко мог себе позволить кто-то вроде него. Он медленно пополнял свою небольшую библиотеку в течение десятилетий, и то у него была лишь малая часть книг, которые он хотел. Но теперь заветные тома, которые у него были, абсолютно бесполезны, и всё придется начинать с нуля, если он выучит шрифт Брайля. Он даже не был уверен, что есть магические тексты, напечатанные шрифтом Брайля — возможно ему придется довольствоваться только маггловскими книгами.       Находясь в ожидании, пока целители решат, что он достаточно окреп, чтобы его выписали, он всё сильнее погружался в депрессию, не способный отвлечь себя побегом в выдуманные миры книг, как делал это раньше. У него не было посетителей, кроме Гарри и иногда Гермионы, что не помогало: ему нечем было заглушить собственные мысли, которые с каждым днем ​​становились всё темнее. И Гарри продолжал навещать его, что было и приятно, и удивительно, учитывая их ссору, но он подозревал, что Гарри лишь хочет сохранить единственную оставшуюся связь с Джеймсом, Лили и Сириусом. — Вы не притронулись к своему ужину, — с упрёком в голосе сказал Гарри.       Римус почувствовал, как кровать сдвинулась под тяжестью веса в изножье, и услышал дыхание Гарри, медленное и ровное. Его остальные чувства уже стали более острыми, в попытке компенсировать зрение, или, возможно, он просто лучше осознавал их теперь. Какова бы ни была причина, он мог слышать вещи, которых раньше не замечал. Сначала это явление завораживало его, но теперь ему было всё равно. — Вам нужно поесть, — добавил Гарри. — Зачем? — Ну… — Гарри запнулся, как будто не ожидал, что Римус усомнится в этом утверждении; нормальные люди уж точно не стали бы. — Я знаю, что вы не хотите на самом деле уморить себя голодом. Вы боец, профессор, — он сделал паузу, и Римус услышал неуверенность в его голосе, когда он исправил себя. — Римус.        Это был первый раз, когда Гарри обратился к нему по имени. Римус сам разрешил ему это некоторое время назад: он больше не был учителем Гарри, и они сражались бок о бок на равных, но Гарри продолжал называть его «профессор Люпин». Римус предположил, что это из-за того, что Гарри не хотел той близости, что подразумевает под собой обращение по именам. — Послушай, если ты беспокоишься о том, что произойдет после того, как ты выйдешь из больницы — не стоит, — голос Гарри стал тверже, вновь обретая силу и уверенность. —Ты возвращаешься со мной на Гриммо. Дом достаточно большой для нас обоих, и Сириус этого бы хотел. И я точно знаю, что он не хотел бы, чтобы ты был один, даже если бы этого всего не произошло.       Римус ничего подобного не знал. В своем завещании Сириус оставил всё Гарри, и это сделало приоритеты Сириуса совершенно ясными для него. Римус покинул Гриммо, когда Гарри начал свой шестой год в Хогвартсе, и возвращался только тогда, когда его вызывали туда на собрания Ордена. Во время одного из своих визитов Гермиона упомянула, что дом был вычищен сверху донизу, чтобы больше не было скрытых опасностей, и звучала очень довольной, сообщая о том, что портрет миссис Блэк сняли, но кроме этого, он не знал, какие еще изменения внес Гарри, и его это особенно не заботило. — Мне не нужна твоя благотворительность, Гарри, — собственный голос Римуса был тусклым и безжизненным — отражение того, что он чувствовал. Он даже не стал поворачивать голову на голос Гарри, он просто лежал на спине, его незрячие глаза были открыты, как будто он смотрел в потолок. — Это не благотворительность, — настаивал Гарри. — Я дам тебе работу, если тебе от этого станет легче. Это будет договоренность только между нами, так что у тебя не будет проблем с Министерством, пока Кингсли Шеклболт не отменит эти дурацкие законы. — Какого плана работа? — Римус горько усмехнулся. — Небольшая уборка? Работа в саду каждый понедельник, среду и пятницу? Или, может быть, хочешь, чтобы я попробовал свои силы на кухне, готовя еду? — Вообще-то, я думал о том, что ты присмотришь за домом вместо меня, — он сделал паузу, и в его следующих словах было лёгкое заикание, как будто он понял, насколько глупо было просить Римуса присматривать за чем-либо. — Ты понял, что я имею в виду. Когда я начну работать, то буду дома не часто, и даже если быть аврором не так изматывающе, как все мне говорили, у меня всё равно нет никакого опыта ведения домашнего хозяйства. У меня всегда были тётя Петунья или миссис Уизли, которые делали это за меня или говорили что делать. — Домашние эльфы не нуждаются в присмотре. — Я не собираюсь заводить домовых эльфов. Я нанял пару человек, чтобы они готовили, убирали и всё такое. Они ненамного старше меня, и потеряли своих родителей, свой дом — всё — на войне.       Римус почти улыбнулся при этом. Гарри-филантроп, взявший под своё крыло кучку нуждающихся и беспомощных бездомных. Альбус был бы горд. — Не думаю, что у меня есть особый выбор, — сказал Римус, и горечь еще не совсем исчезла из его голоса. — Ты можешь сказать «нет» и оказаться на улице через месяц после выписки. Это не очень привлекательный вариант, насколько я знаю, но это всё ещё вариант, если ты не можешь переступить через свою гордость и принять помощь.       «Это не гордость», — хотел сказать он. Его отказ остаться в доме сразу после смерти Сириуса действительно был рожден упрямой гордыней. Теперь, однако, ему было всё равно; если он окажется на улице, то не переживёт эту зиму, и это не было неприятной мыслью, хотя он знал, что должно было ею быть. Но какая-то часть его всё ещё боролась за жизнь также упорно, как и всегда, и именно эта его часть ответила. — Да. Хорошо. — Отлично, — он услышал улыбку в голосе Гарри и почувствовал, как матрас под ним снова сдвинулся, когда Гарри встал. — Целители сказали, что ты можешь уйти утром. Я тогда и вернусь.       «Можешь уйти», — подумал Римус. А не «отправиться домой». Римус знал о принципиальной разнице, даже если Гарри её не замечал. Тем не менее, он не протестовал, когда Гарри пришёл забрать его на следующее утро. Он сказал ему, откуда нужно забрать остальные его вещи, и Гарри пообещал, что их заберут и доставят на площадь Гриммо; затем он неловко предложил Римусу руку, чтобы увести его прочь.