***
Чонгук не думал, что чужая боль когда-нибудь будет способна заглушить всё, что кричит внутри его головы. Вязкое ощущение беспомощности сковало его полностью, он оцепенел, потеряв связь с тем, что происходит во внешнем мире. Чон не смотрит вокруг — взгляд в нутро направлен, там, где разбитый взгляд Юнги отпечатался. Тэхён, трясущийся, с красными глазами, открывает дверь кабинета (о прибытии Чонов его предупредила охрана). Гук и взгляд на него не бросает, садится без слов в своё кресло, меланхолично взглядом проходя по раскрытому ежедневнику. Хмыкает, прикрывает глаза и откидывает голову назад. Всё ничтожно. Хочется обнять Юнги. Секретарь подходит к осунувшемуся резко Хосоку, сжимает его ладонь в своей, но это не попытка успокоить, а лишь жест, говорящий: «Я с тобой». Разорвать тишину, где каждый занят своими размышлениями, кажется кощунством, но трель телефона разрешения не спрашивает. Гук открывает глаза, а его брат, чуть помедлив, отвечает на звонок, привычно, видя имя контакта, включая громкую связь. — Хосок, это правда? — встревоженный голос Ким Намджуна узнаваем сразу. — Смотря, что ты имеешь в виду, — сглатывает. — Джину позвонил Пак Чимин, не в истерике, но встревоженно и с явной грустью. Он до этого говорил с Юнги и сказал, что тот попросил объясниться за него, так как сам не в силах, — глава Чон Групп тут же вперёд поддается, слыша любимое имя. — И, я даже не знаю, как спросить… — Конечно, давайте обсудим нашу личную жизнь! Мы с Юнги вместе, да, — Чонгук произносит громче, чем рассчитывал, почти переходя на крик. Самому себе в подтверждение кричит. — Если ты звонишь узнать это: миллион раз да. Я люблю его. Его раздражает, что все вокруг сейчас живут их с Юнги отношениями. Это их не касается. Чонгук встаёт из-за стола и резко, сам не ожидая, одной рукой скидывает всё барахло с крепкой дубовой поверхности на пол. Не жалеет ничего, даже новый монитор, который с треском разбивается. Тэхён подскакивает, Намджун тактично бросает трубку, а Хосок вспоминает, как еще неделю назад брат сиял, рассказывая, как сильно и глубоко влюблён в загадочного человека. Всё так быстротечно. Гук глубоко дышит, смотря на устроенный беспорядок, и сглатывает вместе с горькой слюной желание пнуть ближайшие к себе документы ногой. Нужно успокоиться, но поводов будто нет. Ни единого. Он не знает, какие эмоции вообще испытывать, какие у него сейчас внутри засели. Слишком путано. — Я люблю его, — в пустоту, — люблю так сильно, что его боль для меня больнее. Люблю так, что мне хочется сейчас сердце своё вырвать, потому что оно саднит, оно разбито. Без него ничего не нужно. Ничего не хочу. — Гук, мы правда хотели лишь лучше сделать, — Тэхён говорит сам, зная, что у Хосока губы склеены липкой виной. — Если бы знали…. — Если бы, — мотает в ответ головой из стороны в сторону. — Ни один из нас предположить не мог, что всё так закрутится. А теперь, — морщится, потому что больно думать. — Любящий простит, Гук. Любимый тем более, — Тэ произносит после паузы, чувствуя, как Хосок ему в благодарность за силу ладонь с тыльной стороны поглаживает. — Вы не представляете, что это для него значило. Даже я до конца не знаю, — хочется осесть на пол, но Чон держится, ноги к полу приковывая. Он понимает, что ехать сейчас к Юнги будет ошибкой. Ему нужно остыть, нужно осмыслить происходящее. Нужно время наедине с собой. Чонгук придёт к нему по первому зову, как только голос Юнги снова сможет произнести его имя.***
Следующие пару дней Мин методично загружает себя. Связывается юристами, с бухгалтерией на аутсорсе, с подрядчиками. Созванивается с бывшими сотрудниками. Долго и эмоционально разговаривает практически с каждым, кто берёт трубку — всё, лишь бы не погружаться в страдания. Он знает, что выбраться будет сложно. Старается не взрываться, когда видит сообщения Гука или Джина — в какой-то момент даже скрывает уведомления, чтобы не обжигало. Папа, пожалуй, отреагировал мягче всех, и Юнги искренне цепляется именно за эту эмоцию принятия и спокойствия. Он ей завидует. В какой-то момент посещает студию звукозаписи и бессмысленно смотрит на стену почти три часа. Всё, что у него есть — это чёрная дыра в грудной клетке, которую время упрямо не хочет заполнять. Сколько должно болеть, чтобы начало заживать? Если снова больше десяти лет, Мин сойдёт с ума. Чтобы встряхнуть его, папа зовёт приехать на празднование символического новоселья Криса. Юнги практически сутки держит эту мысль в голове, думая, имеет ли он право на какие-то эмоции, кроме вины и сожаления. Ответ находится после очередного умоляющего звонка Сухо, и Юнги, приняв душ впервые с приезда в Сеул, садится за руль. Чонгук словно постоянно находится рядом, его присутствие явственно ощущается кожей. Даже сейчас Мину кажется, что этот альфа сидит на пассажирском и, улыбаясь, исподлобья за ним подглядывает. Юнги подставляется под этот вымышленный взгляд, даже чуть голову наклоняет, открывая вид на покрытую уже затухающими засосами шею. Он поэтому не находил сил снять одежду — вся кожа усеяна следами того, как его любят. Мелкие синяки, яркие засосы, следы пальцев на бёдрах. Он весь сейчас словно доказательство того, что у Чон Чонгука внутри бурлит необузданная страсть. Отпустить то, что произошло, с каждой минутой кажется ему необходимостью. И невозможностью. Винить некого — крушение "Do eat" стало результатом череды ошибок, переплетением действий почти всех, кого он в последнее время видел рядом с собой. Вернись он назад и скажи буквально несколько слов Чимину, объясни он всё раньше… Знать бы, где упадёшь. Он въезжает на территорию через открытые ворота, паркуясь очень близко к ним (чтобы сбежать при любой возможности, не иначе). Тёплый воздух обволакивает, когда он выходит из прохладного салона автомобиля, и это приятно — вместо объятий. Сухо чуть ли не бежит ему навстречу, оставляя Криса одного жарить мясо. Папа выглядит чудесно, и здорово, что несмотря на ставшие привычными бриллианты, главным украшением его стала влюбленная и счастливая улыбка. Из дома выходит угрюмый черноволосый альфа, в котором Юнги заочно узнаёт Тао. Тот выносит в беседку холодное пиво. — Юнги, дорогой! — папа обнимает его. — Ты….на машине? Как? — удивленно округляет глаза. Мин поджимает губы, вспоминая момент, когда смог взять в руки руль впервые за столько лет. Несколько дней стёрли его изумление самим собой и сделали вождение привычным. Он и забыл, что боялся этого, как огня. Как смерть. — Чонгук, — считая, что такого объяснения достаточно, Юнги проходит вперёд, оставляя замершего от нахлынувшей грусти Сухо. Он знает, что сын явно не хочет его обижать холодностью. Иначе сейчас просто не может. Они располагаются за массивным столом, где и места свободного из-за обилия угощений нет. Юнги спрашивает, ждут ли они кого-то ещё, но Крис со смешинкой замечает, что этого в итоге может оказаться мало. Сидят уютно, спокойно. Лишь взгляд Тао иногда его колет, хоть разговаривают они и непринужденно, свободно. Мясо оказывается, как и полагается кулинарным творениям Криса, великолепным, и Юнги правда в какой-то момент хочется ещё. Он внезапно понимает, что ничего не ел уже почти три дня. — Чимин звонил, — осторожно начинает Сухо. Тао роняет палочки. — Спрашивал, как мы. Я сказал, что тебе лучше. — Спасибо, что соврал, пап, — без доли иронии. Тао вытирает рот салфеткой и встаёт из-за стола, что-то бросив про то, что нужно сходить за пивом. Не открытые ещё бутылки, в противовес, сверкают на солнце, заставляя Юнги сощуриться. — Почему он так отреагировал на имя Чимина? Они успели тогда повздорить? — нахмурившись, спрашивает Крис у своего омеги. Юнги приподнимает брови: он про знакомство не знал. — Да я сам не понял, — поджимает губы. — Видел, как они разговаривали, когда Чимин уезжал. Что-то напряженное было, но я не стал спрашивать Тао. — Помогу ему донести бутылки, — Юнги встаёт из-за стола, вызывая ещё большее недоумение. Но ему плевать. Он бежит в дом, находя Тао сидящим на полу кухни. Лицо его влажное — только что умылся. Тот поднимает на него голову, тут же взгляд отводя. Не по силам ему игры в гляделки. — Что случилось у вас с Чимином? — без лишних прелюдий спрашивает, садясь на высокий барный стул. Видит, как кулаки другого альфы сжимаются, словно ему больно даже от слов. — Мы истинные, — так же не смотрит, но голос звонкий, звуки чёткие. Юнги рот приоткрывает. — А он по тебе с ума сходит. В целом, я не удивлён. Хотел тебя возненавидеть, как познакомлюсь. Но не могу. Мин думает, что шафран и правда идеален для Чимина. Символ роскоши, утончённости, изысканности. Что ещё подойдёт ему так полноценно? Юнги смотрит в разбитое отвержением лицо Тао и понимает, что тому нужна поддержка. Мин сам себя не склеил ещё, но чувствует, что не имеет права бросить ситуацию на самотёк. — Мы говорили. Он пытается свыкнуться с расставанием. Назад пути нет. Я люблю другого, и Чимин это чётко понял, — взгляд Тао становится чуть светлее. — Ты же не думал, что истинность решит всё, верно? Любовь по взмаху не появится. Но мне кажется, что он даст тебе шанс. Чимин не любит быть один, ему нужен кто-то рядом. Если покажешь, что готов, если он почувствует себя на первом месте в списке твоих ценностей, у тебя будет шанс, — грустно улыбается, понимая, что именно так у них и произошло с Гуком. — Он меня чуть ли не послал в последнюю встречу. Нет, я не собираюсь сдаваться, но больно до ужаса, — Тао неожиданно для себя откровенничает. — Чимин не самый простой омега. У него много своих личных загонов, однако он заботливый и очень чуткий. Отдается любимому без остатка. Но ему нужно постоянное подтверждение того, что его тоже любят: часто быть на связи, дарить приятные подарки, проводить много времени вместе. — Ты мне инструкцию даёшь? — без злобы, скорее, с благодарностью. — Назвал бы это предупреждением, — смешок. — Просто если ты не готов к сложностям, не лезь к нему. Правда, он заслуживает счастья. Я не хочу, чтобы его снова разбивали. У всего есть предел, у него — тоже. — Я не разобью, — встаёт с пола, взгляд наполняет решимостью и даже кивает в подтверждение. — Всё для него сделаю. Юнги смотрит в эти чёрные глаза, пытаясь понять, верит ли Тао сам себе. Кажется, да. Этого хватает, чтобы Мин захотел ему помочь. Этим двоим крайне повезло найти друг друга. Юнги знает, что Пак никогда о подобном не мечтал, но не всегда же любовь со стуком в жизнь входит, верно? Они выходят из дома вместе, но Юнги возвращается к родителям, в то время как Тао, накидывая на ходу кожанку, седлает свой купленный в кредит байк и почти моментально трогается с места, оставляя после себя лишь резкий запах бензина. У него две точки назначения, и он не собирается медлить. — Куда он рванул? — удивляется Крис, даже привставая, чтобы посмотреть вслед. — К счастью, — загадочно улыбается Юнги. — Что вы там воду мутите? — чуть напрягается папа. — Он сам расскажет, когда захочет. Не мучайте меня, не моё это дело. О чём мы там говорили? Старшие переглядываются, но не протестуют. В конце концов, Тао уже взрослый человек, который сам ответственен за то, что делает. А делиться ли — только его выбор.***
Чимин еле переплетает ноги. Бутылка в руке безумно тяжелая, словно всё ещё полная (а уж он точно знает, что это не так). Омега бездумно гулял добрых три часа, купив вино где-то полчаса назад и методично его в себя вливая прямо на улице. Не боится полиции, не боится санкций — может, именно это ему сейчас и необходимо. Почти что полегчало. Сехун пару раз звонил ему, они даже договорились о дружеской встрече, однако Чимина это угнетает. Он каким-то чудом стоит по обе стороны невзаимной любви и терзается от этого вдвойне (считая истинного, даже втройне). Если с Юнги ситуация проще, понятнее, что делать с влюбленными в него самого людьми — вопрос открытый. А можно подсказку зала?.. Юнги. Всё ещё болит эта рана на сердце, но Чимин благодарен бывшему за всё. Особенно за то, что в итоге нашёл в себе силы быть предельно честным. Этого не хватало — кристальной ясности того, что путь закрыт. Точки. Аргумента, не связанного с самим Чимином. Конечно, он скучает. Слышать его голос, обнимать, целовать — уже привычка. Сколько там нужно, чтобы отвыкнуть? Двадцать один день? Отсчёт пошёл. Чимин не собирается хоронить себя рядом с усопшими чувствами другого человека. Тяжело, но лучше смотреть правде в лицо. Он закрывался от расставания последние пару недель, и сейчас смирение расходится по венам вместе с кровью. Но поплакать всё равно нужно будет. Вот прямо сейчас придёт домой, рухнет лицом на подушку, и мощно завоет. План идеальный. Ну просто совершенный: не подкопаешься, не подлезешь. Вот только… Знакомый аромат шафрана окутывает его почти у подъезда, сбивает сразу несколько набранных промилле. Чимин поднимает глаза с асфальта под ногами и утыкается взглядом в мощную спину, прикрытую костюмной тканью пиджака. Сглатывает. Тао, явно чувствуя его присутствие, оборачивается. Чимин не знает, плакать или смеяться. Костюм альфе не по размеру: великоват в плечах и талии (ремень затянут максимально). В руках какой-то помятый букетик непонятных цветов — Чимин даже думать не хочет о названиях, не его пьяной головы это дело. Но вишенкой на этом торте из несуразности, безусловно, являются самые настоящие усы. Ну, вернее, картонные, но весьма хорошо держащиеся на коже. Весь облик мужчины напротив вызывает в Чимине смятение, желание улыбаться и, что уж скрывать, умиление. Он заговаривает первым. — Видок нереальный, — ещё раз даже взглядом пробегается, сдерживая желания спросить, как узнал адрес. Наверное, Сухо. — У меня нет костюма, если честно, — как-то виновато произносит, свободной рукой сминая край пиджака, — одолжил только что у друга. Но я куплю! Правда! — Зачем? — хочется отпить из бутылки, но, наверное, это будет невежливо. — Тебе же не понравилось, что я как школьник выгляжу. Вот, приоделся. Даже усы раздобыл! У меня лицо детское, но попробую отрастить, может, поможет… — Боже, ты, что, серьёзно? — Конечно! И цветы. Это тебе, — вытягивает руку вперёд. — Я купил их у какого-то омеги по дороге, просто вариантов особо не было, очень торопился, но обещаю, что будут букеты лучше. Чимин ошеломленно берёт цветы свободной ладонью, подносит к лицу и вдыхает аромат. Вкусно пахнут, хоть и выглядят непрезентабельно. Он приподнимает уголки губ. Тао не хочется отталкивать, хотя несколько дней назад он бы просто развернулся на месте. Дело, пожалуй, не только в том, что он окончательно лишился Юнги. Просто истинный заставил его улыбаться, когда именно это и нужно загруженному мозгу. Да, Тао не похож на героя его розовых мечтаний. Но сейчас, в этом ужасно сидящем костюме, с этими дурацкими усами, он создаёт впечатление человека, который действительно хочет быть рядом. Который будет действовать. Чимин, в общем-то, почти готов дать этому всему шанс. Один на миллион, но зато какой! Может, природа и не сильно ошиблась. — Так, Ромео, — смотрит с еле скрываемой смешинкой, — на чай звать не буду, — лицо Тао чуть тускнеет, он ловит каждое слово, — потому что чая дома нет. Но могу пригласить на остатки вина, — поднимает бутылку вверх, показывая, сколько там осталось. Тао сияет, и Чимин, наконец, тоже улыбается ему полноценно, не сдерживаясь и не скрываясь. — Только сними эту чёртову картонку! В квартире дресскод: никаких ужасных усов. И нормальное у тебя лицо. Не детское, не выдумывай. Я погорячился. — Конечно, — Тао тут же срывает с лица успевшую надоесть фальшивку, — я вообще не очень люблю вино, но если есть, ну, не знаю, кипяток… — Не любишь вино? Эх, с тобой, конечно, ещё работать и работать. Тао послушно идёт за ним, воодушевленный тем, что его не избили подаренным букетом, не пнули, не прогнали. Он рад просто быть рядом с тем, кто предначертан ему судьбой, не собираясь торопиться, не собираясь давить. То, что Чимин согласился посидеть с ним, уже окрыляет. Тао снова убеждается, что готов бороться за этого омегу. Пусть даже и с ним самим. А время покажет, действительно ли они нужны друг другу.***
Крис выходит на свою привычную вечернюю пробежку: изучает пейзажи загородного поселка, так не похожие на парк рядом с его квартирой в Сеуле. Нужно будет время привыкнуть, но он точно знает, что происходящее того стоит. Его чувства к Сухо зрелые, стойкие и осознанные. Им не нужны отношения сами по себе — им хорошо конкретно друг с другом. Это главное — не искать в партнёре недостающий паззл своей жизни, а просто наслаждаться тем, как приятно держать его руку в своей. Сухо делает очередной глоток прохладного пива, смакуя солодовое послевкусие. Юнги, переодевшийся в домашнюю одежду, что неизменно хранится в его комнате, возвращается на веранду и садится рядом, накидывая на плечи колючий плед. Он давно не оставался на ночь, но сегодня это кажется необходимым, важным. Тао пишет сообщение о том, что приедет в ночи или под утро. Когда папа притворно возмущается, зачитывая смс вслух, Юнги лишь прячет улыбку, наклоняя голову. Пусть у них всё сложится. — Милый — тон голоса Сухо меняется, и альфа знает, к чему сейчас подойдёт разговор. Они избегали этой темы, но в сумерках она сама к ним врывается. — Я уверен, что всё не просто так. Значит, это тебе нужно было. — Что? — болезненный смешок. — Разрушение жизни? — Юнги, ресторан — это не твоя жизнь. — Но то, что я обещал сохранить отцу. Не смог, пап. Предал его, и оправданий мне нет. — Юнги! — почти сердито. — Я много раз говорил, что он хотел для тебя другой жизни. Твоей собственной. Почему вина закрыла тебе уши и сердце? Юнги сглатывает. Тянет руку к бутылке, чтобы чем-то оправдать молчание, но в итоге лишь касается её. Пить больше не хочется. Ответ в голове не рождается. — Юнги, — голос смягчается, — может, это знак, что тебе пора заняться тем, что нужно твоей душе. Музыкой. Ты всё время в закромах её держишь, выпускаешь по праздникам. Он был бы счастлив, твори ты в полную мощь. — Разве не предательство — идти дальше без него? — смотрит в лицо папе. — Меня ты тоже предателем считаешь? — чуть глаза сужает. Юнги молчит. Не считает, уже точно нет. Первая мысль была, но она такая детская, вспыхнувшая и тут же угасшая. Папа имеет право на счастье, на свою личную жизнь. Да и столько лет прошло… — Вижу, что нет. Ты тоже не предатель. Ты же его не забываешь, дальше с ним в сердце живёшь. Я всё еще, — вздыхает, — люблю Джонхёна. Это моя боль, моя потеря и моя ноша. Но это не значит, что с ним умер и я. Почему же ты себя хоронишь каждый день, родной мой? Юнги теряется. Всё это время он думал о разрушении ресторана как о потере, но папа это сейчас показывает всё с другой стороны. Новый этап, новая жизнь. Отпустить груз, что больше десяти лет на плечах удобно сидит, наверное, он иначе бы и не смог. Только резко. Только с корнем. — В твоих словах есть смысл, — сдается альфа, ноги под себя подбирая. — Мне нужно принять. — Если бы отец был жив, он бы не позволил тебе отсиживаться в ресторане. Правда, Юнги, не хмурься. Я же чувствовал. Он был готов дать тебе свободу. Может, сейчас то самое время, когда ты сам дашь её себе. Пусть и вынужденно. Пусть неожиданно. — Всё хорошее только так и происходит, — улыбается. — Ты про Чонгука? — понимает. — Да, с ним вам тоже нужно разобраться. Он переживает, наверное, жутко. Себя винит. — Уверен, что так. Но я будто бы не злюсь ни на кого и на что. Просто…пусто. Не хочу, чтобы ему было плохо, мысленно к нему рвусь, но боюсь. — Жалости его? Его вины? — Да, — шумно выдыхает. — Мне самому жутко от этого гнёта, от его я просто обрушусь. Хотя понимаю, что ему плохо. Надо перебороть в себе разбитого мальчика. — Не жди от себя невозможного, — свободной рукой его плечо накрывает, — он точно поймёт тебя, даже если ты придёшь через месяц. Это серьёзная потеря, и тебе необходимо восстановление. Я буду рядом. Юнги благодарен папе за каждое слово, за каждый взгляд и за каждое понимающее мгновение молчания. Ему очень повезло с родителями. Что бы ни было, оба на него очень сильно повлияли, взрастив из него пусть и не идеального, но, как он сам считает, разумного человека. Со своими горестями, со своей не всегда самой приятной подноготной, но точно полноценного. Осталось лишь до конца с себя оковы снять. Он засыпает в своей комнате практически моментально, сон его завлекает сразу, резко. Юнги застывает на пороге. Дверь распахнута, тёплый летний ветер перебирает его мятные волосы, а прядка, спадающая на глаза, совсем не мешает видеть. Его взгляд ясен и светел. Отец стоит в паре метров от него и протягивает большую ладонь, словно приглашая пойти вместе с ним. — Ну же, Юнни, — он чуть наклоняет голову, — выходи. Юнги дышит как-то дёрганно, словно разучился. Нет, он видел эти стены разрушенными несколько дней назад, не может быть, чтобы их так быстро возвели обратно. И отец…что он тут делает? Как? — Юнни, — подходит ближе. — Хватит. Выходи. — Отец, — наконец, Юнги осознает, что спит. — Отец! Он рвётся к нему, не думая, покидая "Do eat" мгновенно (и навсегда). Обнимает Джонхёна, цепляется за ткань его светлой рубашки. Получает объятия в ответ. — Я тоже люблю тебя, — шепчет куда-то в район плеча, — не сказал тогда, прости. — Я знал, что любишь, — поглаживает его по мятным волосам, — всегда знал. Не переживай. Юнги вдыхает его аромат, пропитывается им, насытиться не может. И объятия — такие живые. Такие настоящие. Он подскакивает в кровати, садится, раскрывая глаза. Понимает, что щёки влажные от слёз. Отец впервые пришёл к Юнги во сне.***
Тэхён поправляет крышку на одном из напитков — в кофейне неплотно закрыли, он боится, что горячее содержимое вот-вот испортит его новый костюм. Благо, обходится, и он уверенным шагом входит в здание, напустив на себя, обыденно, максимально серьёзный вид. Ругань справа, рядом с ресепшн, привлекает его внимание, и он, повинуясь внутреннему чувству, идёт на крик. — Я ещё раз повторяю, мы не имеем права, извините, — явно в тысячный раз произносит запуганный бета. — А я ещё раз повторяю, что это вопрос жизни и смерти. Возможно, вашей. Тэхён узнаёт голос и цепенеет, едва не уронив подставку. Ну уж нет, зря поправлял что ли? Удержал, пусть и с трудом. Мин Юнги оборачивается, наверное, учуяв его запах, и в его глазах видна решимость вперемешку с болью. — Впустите молодого человека, — тоном, не терпящим возражений, просит Тэхён. Юнги вымученно выдыхает. Они проходят через турникеты вместе и замирают рядом с лифтами. Сегодня едут особенно долго. — Спасибо, — кланяется Мин. — Если бы Гук узнал, что тебя не пустили, наверное, всем бы было плохо, — со смешком. — Так что это было спасение десятка голов. А чего не позвонил ему? — спрашивает, когда оба заходят в кабинку. — Боялся, что услышу голос и умру на месте. Тяжело. Лучше личной встречи ещё ничего не придумали. — И то верно. Юнги улыбается, когда замечает блеск кольца на безымянном пальце омеги. Наверное, в жизни каждого человека предложение — это так трепетно. А учитывая, что он знает про их пару, понять, как это важно для Тэхёна, совсем не трудно. Когда они выходят на нужном этаже, Мин с приоткрытым ртом осматривает помещения. Здесь так поразительно много людей! И каждый — в подчинении Гука, каждый — в его ведении. А это ведь всего один этаж. Как он умудряется оставаться таким чутким, как не теряет себя, отдаваясь руководству? По-настоящему сильный человек, однако. Очередное подтверждение. Кабинет и приёмная в самом конце этажа. Секретарь осторожно ставит подставку на свой стол и вытаскивает один стаканчик, протягивая его Мину. Тот в растерянности принимает напиток. — Почему-то в последнее время он заказывает свежесваренный кофе, не знаю, что на него нашло, — Юнги слегка улыбается, прекрасно понимая, что причиной стал он сам, — думаю, будет лучше, если не я пойду в кабинет. Никого к вам не пущу, не переживай. И там звукоизоляция. Альфа благодарно кивает. Хочет постучать в дверь, но закусывает губу. Рука замирает в миллиметре над деревянной поверхностью, и в итоге Юнги заходит без стука. Сердце колотится бешено, словно это их первая встреча, их первое свидание. Замок двери щёлкает позади, Юнги облизывает пересохшие губы. Ну правда, как школьник перед кабинетом директора! Массивное кресло повернуто к панорамному окну, Мин даже не уверен, что глава Чон Групп здесь. Он несмело подходит к столу и тихо ставит горячий стаканчик на край. Кресло двигается. — Сп…— Гук проглатывает слово, натыкаясь на человека, который, кажется, из его мыслей выбрался. Ну не мог Юнги просто так материализоваться! Их запахи тут же, с соприкосновением взглядов, проявляются, переплетаются. Чон встаёт, забывая про желанный кофе, про работу, про все свои переживания. Юнги здесь, он к нему пришёл. Да, бледнее, чем обычно. Да, потерянный. Но рядом. Чонгук оказывается напротив него, глазами изучает, пытается понять, реальность это или проекция его воспалённого мозга. Нет. Юнги даже искусственный интеллект, наверное, не сможет так точно передать, что уж говорить про его, человеческий. Мурашки по телу распускаются. — Я много думал, — начинает Юнги несмело, но голову не опускает. Их взгляды пересекаются, как тогда, в первую встречу на территории ресторана: глубоко и жадно. — Прости. — Что? За что ты извиняешься? — чуть ли не взрывается словами. — Мне нельзя было оставлять тебя в тишине, нельзя было уезжать просто так. — Ты совсем? — не выдерживает, подходит ближе, его ладони своими смело (и без сопротивления) обхватывая. — Ты вообще ни за что не должен извиняться. Спасибо, что вообще нашёл силы со мной заговорить. Ещё и сам приехал. Юнги, — мотает головой из стороны в сторону, сам действительно не веря в то, что это происходит. Мин Юнги извиняется перед ним! И это после сноса ресторана! Ну просто высший класс, конечно. Какой-то день «наоборот». — Нет, — давит голосом. — Я серьёзно так считаю. Это было неправильно. Когда мне плохо, я люблю прятаться в панцирь. Мне так проще. — Я понял ещё на месте и сразу дал тебе время. Ты имеешь на это право. У всех болит по-разному, — нехарактерно сбивчиво для себя говорит, торопясь. Желает успокоить поскорее. — Но и тебя оттолкнул этим. Задел. Заставил переживать. Прости, — Юнги вкладывает слишком много искренности. Чонгук задыхается в ней и в пачули. — Если ты ещё раз извинишься, я, кажется, провалюсь под пол, — сжимает его ладони, наслаждаясь любимой кожей. — Осторожнее, там тридцать четыре этажа, — улыбается Мин. — Да хоть сто. Если ты держишь меня за руку, падать не так страшно. Прости, что так вышло, Юнги. Мне нечем крыть. Ничего не вернуть, ничто не будет, как прежде. Как бы я ни пытался всё сохранить, это произошло. Мне безумно… — Гук, — осторожно освобождает одну свою ладонь из нежного плена, кладёт её на горячую от волнения щёку стоящего напротив альфы, заставляя его тут же замолчать, — это всё так неважно для меня сейчас. Да, болит. И будет болеть. Но я не готов терять драгоценные минуты с тобой из-за этого. Я с этим справлюсь обязательно, — гладит большим пальцем кожу. — И хочу, чтобы ты был рядом. Чонгук первым взгляд отводит. Секунду смотрит в сторону, а потом закрывает глаза, голову наклоняя, крепче холодную ладошку к коже прижимая. Юнги наблюдает, как альфа ластится к нему, и на душе становится поразительно спокойно. Легко. Он и правда много думал обо всём. Чонгук ничего плохого ему не сделал, никак не повлиял на то, что произошло. Просто его призрачное участие в сносе в моменте ранило, но не более. Почти зажило уже. Сейчас Юнги и правда больше считает потерю ресторана освобождением. Может, в это он поверил и не до конца, но разве кто-то торопит? Кто-то заставляет его отказаться от боли в один момент? — Прости, — открывает глаза, шепчет еле слышно, но Юнги и по губам читает, — прости, что лишил тебя его. — Это не ты, — так же тихо, — я сам из ресторана вышел. Может, уже после его разрушения, но всё же, — смешок. — Займусь музыкой. Напишу тебе много душевных песен! Не всё же тебе только мои старые треки слушать. — Я помогу всем, чем смогу, Юнги. Продвижение, студия, поддержка продюсеров, — начинает перечислять, но Юнги пальцем его губы трогает, прекращая поток. — Просто люби меня, — как просьба, приказ и отчаянная мольба. Чонгук слушается. Он освобождает вторую руку, опуская её на талию другого альфы, и прижимает к себе мягко, нежно. Наклоняется ниже, задевает взглядом выглядывающий из-под ворота рубашки еле заметный засос. О, Чонгук обязательно обновит при возможности! Юнги поднимает голову ему навстречу, смотрит чёрными глазами испытывающе и маняще. Терпкий запах пачули крепче переплетается с горьковатым кофейным, они друг другу заменяют кислород, кровь и воду. Юнги руку с щеки его на шею перемещает, сам ближе придвигается, тела их заставляет, наконец, соприкоснуться. Разряд. Чонгук облизывается, кончиком языка задевая тонкую кожу жаждущих его губ. Альфы дышат друг другом буквально. Пальцы Юнги его волосы перебирают — неторопливо, ласково. Гук своим носом едва по его проводит, а затем, почти без передышки, вовлекает, наконец, в осязаемо желанный поцелуй. Воссоединение. Осознанный выбор. Любовь. Юнги нарочито медленно движет губами, каждый момент чувствуя, через себя пропуская: от макушки до пят. Гук подчиняется его правилам и тоже мягок. Ему и не хочется иначе сейчас — внутри только безграничная теплота и нежность. Страсть настигнет их чуть позже. Благо, звукоизоляция в кабинете и впрямь хороша.Спустя пять лет.
Юнги выдыхает, с улыбкой смотря в зеркало. Чёлка не поддаётся его манипуляциям и постоянно спадает на глаза, но настолько въелась в его образ, что избавляться от неё уже будет чистой воды кощунством. Чонгуку всё ещё очень нравится, он говорит, что это сексуально, и Юнги совсем не хочется вернуть ставшую уже мистической легендой короткую длину: её никто не помнит, да и выглядит он с ней суровее и старше. Сейчас для него комфорт стоит на одном уровне с эстетикой. Профессия обязывает. Ещё раз придирчиво поправив ворот белой шелковой рубашки, наконец, отходит от зеркала и смотрит на запястье, проверяя время. До прилёта ещё десять минут, и он выходит из кабинки, садясь в мягкое кресло и запрокидывая голову. Шуга полон сил, хоть последние пару концертов и вымотали его. Загруженность у него сейчас перманентная, удушающая: пожалуй, даже спать ему уже банально некогда. По крайней мере, так покажется любому обывателю, который лишь следит за ним в социальных сетях или видит по телевизору. На самом деле, нет, это раньше жизнь могла иметь его во все дыры, сейчас же он лично согласовывает с ней график, и то — сокращенный, как у подростков. Ему хочется больше времени проводить с семьёй. Не выдерживая еще пары минут ожидания, Юнги решает встать. Стюард их частного самолёта не протестует, лишь поджимает губы. Упадёт — лишь его вина. Спустя томительные мгновения он быстро перебирает ногами, иногда перепрыгивая через ступеньки, ускоряясь ещё сильнее. Волосы тоже подпрыгивают, руки раскачиваются, и лицо слегка светлеет. Подогнанный автомобиль уже ждёт прямо на полосе — Юнги категорически отказался, чтобы его водитель тратил свой выходной на такой пустяк. С ним лишь один телохранитель. Шуга и сам дико соскучился по вождению, так что это даже на руку. Фанаты давно поняли, что ждать его в здании аэропорта бессмысленно, поэтому он видит стоящую толпу на выезде. Юнги знал, что в этот день их точно будет больше, поэтому предусмотрительно заказал им фургончик с едой и теплыми напитками. Сеул в марте всё ещё прохладный. Он опускает окно, машет им с искренней радостью, но не выходит — слишком торопится. В следующий раз. Едет быстро, мельком замечает плакаты, которыми фанаты украсили Сеул в его День Рождения. Улыбается. На душе тепло. Он подъезжает к «Do eat», паркуясь на выделенном месте. Почти центр города, удобное расположение, недалеко от метро. Когда они с Гуком выбирали помещение, это было просмотрено, если не соврать, четвертым. Юнги тут же влюбился, и выкуплено оно было моментально. Опять же, ожидаемо, у входа репортеры. Их не смущает, что мероприятие закрытое, что охраны здесь больше, чем гостей, и никому точно не удастся прошмыгнуть вовнутрь. Пора бы и привыкнуть. Юнги переглядывается с телохранителем — тот уже попросил подмогу изнутри. Окруженный четырьмя мощными альфами, Шуга протискивается ко входу в своё собственное заведение. — Чон Юнги, поздравляем! Подскажите… — Шуга, ходят слухи о вашей коллаборации с… — Чон Юнги, последний альбом даже спустя три месяца после выпуска держится в топе, что послужило… Юнги лишь улыбается. Для всех вопросов есть пресс-конференции, а сейчас у него праздник и полное игнорирование всего, что с ним не связано. Сегодня Чон Юнги исполняется тридцать пять. Он входит в тёплое помещение, тут же встречаемый овациями самых близких и родных людей — семьи и персонала ресторана. Юнги искренне смеётся, счастливый видеть, кажется, всех, и низко кланяется. Сехун подбегает к нему, порывисто обнимая и пытаясь забрать пальто. — Се, ну в самом деле, я сам способен, — цокает альфа, — ты лучше мне отчёт за февраль покажи! — серьёзным тоном. — Господин Чон, я… — теряется омега. — Шучу! Это чтобы не расслаблялся, — качает головой из стороны в сторону, вешая пальто на свободные плечики. — Но не надо, чтобы управляющий одежду у гостей забирал. — Хочу, чтобы остальные отдыхали, — с ноткой вины произносит О. — Ладно, я такой же всегда был, — хлопает по плечу, — пойдем! Юнги обнимает немногочисленных университетских друзей, своего менеджера, стилистов, звуковиков (прилетели буквально на полчаса раньше). Они собрались группкой, альфа полноценно благодарит каждого, однако душа его рвётся к родным. — Пап! — разносится справа, и Юнги тут же млеет. Трёхгодовалый альфа, одетый в чёрный костюм, бежит к нему в объятия. Волосы его забавно растрепались — явно он играл до этого с братом (или с бродячей собакой). Когда ребенку три года, тут реально не угадаешь. — Привет, Чон Виен, — Юнги садится на корточки и крепко прижимает к себе малыша который, не теряя момента и по устоявшейся привычке, тянет его за прядь. Весь в отца, не иначе. Гук, словно услышав, что его вспоминают, приближается к ним, улыбаясь во все свои тридцать два (винира, ну да ладно, почти как настоящие). Юнги закусывает нижнюю губу и еле сдерживается, чтобы её не облизать. Так его альфа красив с новой укладкой, ну слов нет. И этот любимый фальшивый пирсинг! Боже, он уже предвкушает, как будет касаться его языком…. В реальности они дарят друг другу лишь невинный поцелуй в уголок губ. На людях они обычно не позволяют себе слишком интимное. Не стесняются, просто не считают нужным. Кому надо — попросят хоум видео. Но пока, вроде как, смельчаков не находилось. В ресторане шум и гам. Все оживленно разговаривают, Юнги утягивают в круговорот поздравлений, весёлых историй и даже дискуссий. — Опять Тао с телефоном убежал, — цокает Джин, словно это и не его альфа в том числе на «очень важные» разговоры половину вечера потратил. — Его только повысили, не может игнорировать поручения, — оправдывает своего парня Чимин. — Страховщики вообще страшные люди, я вам скажу. — Ой, — шутливо отмахивается Тэхён, — я тогда могу даже не начинать. — Уж изволь, — в тон ему отвечает Сокджин, зная, что Тэ может рассказывать про Чонов и их тараканов вечность. — Ты лучше скажи, мне Джун не соврал? Вы за вторым собираетесь? — тут даже Чимин глаза округляет. — Сплюнь! — шикает на него секретарь Чон Групп. — Это всё Хосок мечтает, а я не хочу, я не готов! Куда там, я от прошлых родов не отошёл за столько лет. — Хорошо, что мы с Тао в этом моменте сошлись, — выдыхает Пак, — завели только кактус, больше размножаться не планируем. — Ну зато какой у вас кактус шикарный! А как цветёт! — поддерживает Джин. Сам он эту тему не любит, и двое других омег это знают, тут же понимая и переводя разговор в другое русло. У Сокджина оказалось слишком много проблем со здоровьем на фоне зависимости и её лечения. Они с мужем обошли, кажется, всех врачей, но пока прогнозы не утешительные. В любом случае, если что, они оба готовы взять ребёнка из детского дома. Чонгук с Юнги, например, безумно счастливы. Да Виен даже похож на них каким-то чудом стал! Может, и массовая галлюцинация, но в нём и правда угадываются черты обоих родителей. Юнги в моменте сбегает от толпы и подходит к детскому уголку, наблюдая за играющим Виеном. Чонгук, следивший, естественно, за каждым передвижением мужа, тут же обнимает его сзади, положив голову на плечо. — Смотри, ну весь в меня! — ребенок старательно складывает кубики друг на друга. — Ну точно в строительство пойдет, не иначе! — Нет, он в меня, — хмыкает, — очень даже похоже на веранду у дома папы. А Чон Групп у нас строит одни высокие железобетонные башни. — Ну, из одной такой башни я принца своего с шестого этажа украл, так что, может, они и хороши, м? — носом шеи невесомо касается, пачули родной вдыхает. Встав и отчего-то отряхнув маленькие ручки о бывший когда-то чистым пиджак, Виен осматривает строение со всех сторон, а затем, словно так и планировалось изначально, ногами его пинает, разрушая вмиг. — Как ты и говорил, он точно в тебя, Гук, сто процентов, — напускная серьёзность, — ну один в один, посмотри, какой довольный! — Это не честно! — смеётся Чонгук. — Виен, ты отца зачем подставляешь? — А? — ребёнок поворачивает к ним голову. — Ничего-ничего, играй, золотце, — кивает ему Юнги. К Виену присоединяется двоюродный брат, омега Чахун. Хосок лично приводит сына к уголку и просит вести себя прилично — гостей он уже успел подоставать. А вот Виен его успокоит. Минус на минус, как говорится... Вечер идёт тягуче, медленно. Говорятся речи, вкусная еда наполняет желудки, стаканы осушаются один за одним. Гаснет основной свет, из дверей кухни выкатывают трёхъярусный торт (с кофейной начинкой, конечно же). Вспышки камер, классическое, но такое потрясающее в многоголосье «Happy birthday». Крис, работающий в ресторане уже практически год на позиции кондитера, впопыхах снимает фартук, находя среди гостей Сухо и тут же переплетая их ладони. Омега смотрит на творение с восхищением, о чём тут же шепчет любимому на ухо. Чонгук перехватывает тележку с тортом и лично подкатывает его ближе к своему мужу. Виен обнимает Юнги за ногу и удивленно смотрит на невероятную по красоте сладость — хочется откусить сразу и побольше. — Загадай всё самое сокровенное, Юнги! — кричит из толпы улыбающийся Джин. Но Юнги и без того видит это самое сокровенное в свете тридцати пяти свечей. Тени на лице Гука пляшут непонятные танцы, его глаза полны нежности, обожания и всепоглощающей, безразмерной любви. Юнги загадывает то же, что и последние пять лет: пусть он будет рядом. Потому что без него всё остальное — такая шелуха. Именно благодаря Гуку у Юнги сейчас есть всё то, что он имеет. Успешная музыкальная карьера, множество фанатов, новый ресторан, оказавшийся вовсе не хуже того, что был снесён, разросшаяся в момент семья, замечательный сын. Юнги любит его и ценит каждую секунду. Человека, который в нужный момент сказал ему: Do it.