Закон парных случаев

Юрист Джаред Падалеки в своей жизни верил в не так уж много вещей. Он верил в справедливость, хотя его работа постоянно испытывала на прочность эту веру. Именно поэтому он продолжал работать в прокуратуре штата, несмотря на то что ему не единожды предлагали начать частную практику. Один раз такое предложение было связано с настолько серьезной суммой, что Падалеки даже задумался над такой возможностью – секунд на 15. Он верил, что у собак есть свой язык, и они прекрасно понимают человеческий, но предпочитают это скрывать, чтобы втайне хихикать над своими хозяевами. Слишком уж красноречивыми порой были глаза их домашней собаки Сэнди, когда Джаред просыпался с похмелья. В них было написано: "А я говорила!" – Джаред был готов поклясться. В такие дни Сэнди особо упорно рвалась на прогулки, словно понимая, что хозяину очень не помешает проветриться. Еще он верил, что его мама Шэрон лучше всех в мире готовит вишневый пирог, что Джереми Реннер – самый великий недооцененный актер на свете, а также что закон парных случаев в его отношении действует так же непреложно, как закон всемирного тяготения или закон штата Нью-Йорк о превышении скорости. Стоило Джареду узнать какое-то новое понятие, как он немедленно встречал это понятие в книге, газете или переписке в рабочем чате. Услышав какой-то интересный исторический факт, Падалеки обнаруживал ссылки на него буквально везде. Ну и как только ему в "Фейсбуке" напомнили про его бывшего сокурсника Джонни Нортена, мол, не хотите ли задружиться, как тот немедленно возник в телефонной трубке и полным энтузиазма голосом заявил, что в выходные они встречаются со всеми выпускниками юрфака Стэнфорда, которые практикуют в Нью-Йорке. И Джаред, конечно же, обязан прийти. Стоило ли говорить, что встречу назначили в "Двух бокалах", заведении, о котором Падалеки несколько минут назад прочитал в обзоре "Гастроафиши"? Джаред был настроен скептически по отношению к этой встрече, но заняться в пятницу вечером ему действительно было нечем, и внезапно он обнаружил, что все не так уж и плохо. Разве что в самом начале встречи, когда он сказал, что работает в прокуратуре, Лесли Роуз и Энн Скотт посмотрели на него с глубокой жалостью, как на неизлечимо больного. Но потом все выпили и подзабыли, кто работает за копейки на государственное обвинение, а кто получает шестизначные зарплаты, защищая нашаливших богатеев. Все эти семь мужчин и женщин покинули стены Стэнфорда 10 лет назад, а казалось, что это было вчера, и они наперебой спешили поделиться воспоминаниями о смешном или трогательном, трагичном или познавательном. Замечательный Джек Дэниелс всегда прекрасно развязывал языки и делал друзьями тех, кого раньше и приятелями-то назвать можно было с натяжкой. Джаред, к примеру, так и не мог отличить друг от дружки Лесли и Энн. Крашеные блондинки с длинными прямыми волосами, в офисных блузках и узких юбках, на таких высоченных каблуках, словно задались целью сравняться ростом с Падалеки, они улыбались одинаковыми сверкающими голливудскими улыбками, рассказывали одинаковые истории карьеры – работают в успешных адвокатских конторах и вот-вот станут младшими партнерами. Джаред в конце концов сдался и, обращаясь к одной из девушек, говорил просто: "Послушай..." Несмотря на то, что из пришедших на встречу он более-менее близко знал только Джессику, у них даже было что-то вроде мимолетного романа на первом курсе, Джареду неожиданно оказалось интересно вспомнить прекрасные студенческие деньки. Его сосед по комнате в кампусе, Чед, жаль, что он не смог прийти, поскольку практиковал где-то в Майами, так вот, Чед всегда удивлялся, как это Джаред умудрялся успешно учиться и в то же время участвовать во всех мало-мальски заметных кипежах. На самом деле никакого секрета не было, просто Джареду было интересно и грызть гранит науки, и тусить с друзьями, и он с одинаковым пылом отдавался обоим занятиям. Прошло часа два с начала встречи, Джаред опрокинул в себя очередной шот, в голове приятно шумело и опьянение как раз достигло приятной стадии эйфории. – А помните того препода по международному праву, который рассказывал, что участвовал в Филадельфийском эксперименте, а потом защищал его организаторов? – спросил его бывший сокурсник Стив, сейчас делавший карьеру на ниве авторского права. – Ну да, а Джонни тогда еще заметил, что в этом случае ему уже должно быть лет сто, – хихикнув, подхватила Лесли... или Энн. – Ага, а проф ничуть не смутился, сказал: "То-то и оно", и посоветовал нам вспомнить, в чем заключался этот эксперимент, – продолжил Стив. – Бьюсь об заклад, у нас половина курса на полном серьезе думала, что этого мужика, как там его, на машине времени забросили лет так на 30 вперед, – кивнул Джонни. – Дьюган, – неожиданно для самого себя сказал Джаред. – Фил Дьюган. – Что? – недоуменно переспросил Джонни. – Преподавателя по международному праву звали Фил Дьюган. А Филадельфийский эксперимент — это же городская легенда, – уточнил Джаред. – И вообще, она связана с телепортацией, а не с путешествиями во времени. На секунду оживленный разговор стих, затем Джонни Нортен протянул: – Ну вот умеешь ты, Пада, весь кайф обломать. Подумай сам, чем еще мистер Дьюган мог бы нам запомниться. Уж всяко не занудным бубнежом про все законы и уставы. А вот чувак из прошлого – это уже плюс. Вот скажите, какие чудики типа нашего Дьюгана вам все еще встречались по жизни? Джаред решил было, что отвечать ему, как на уроке, но инициативу перехватила соседка-болтушка. – У меня соседка коллекционирует фотографии почтовых ящиков. Хоть бы понять, чего они так ее цепляют, – протянула Лесли. Или Энн. – Когда мы полетели с ней на Мальдивы, она большую часть времени слонялась по местным виллам и пыталась найти почтовые ящики. Никогда больше с ней не поеду на отдых. Скучища. Почтовые ящики вместо дискотек. Падалеки глубокомысленно закивал, посмеиваясь, мол, и правда, бывают же такие ненормальные люди. А сам подумал, что охота за необычными почтовыми ящиками может быть куда интереснее, чем бездумное поджаривание под жарким солнцем Мальдив лицом в песок. Особенно если, к примеру, той девчонке стало известно, что в росписи необычного почтового ящика зашифровано местонахождение какого-нибудь клада... Ой, стоп, Джаред спрятал ухмылку в ладони, опершись на нее подбородком. Не зря его непосредственный начальник, окружной прокурор Эл Двайер говорил, что у него чересчур богатая фантазия. – А у нашей секретарши в фирме нет "Инстаграма"! Даже "Фейсбука" нет! Прикиньте. странная, а? – Джессика обвела всю компанию широко распахнутыми в возмущении голубыми глазами. Они были еще ярче, чем в Стэнфорде, так что казались совершенно неестественными – наверное, цветные линзы, подумал Джаред и попытался вспомнить, почему же ему нравилась Джессика на первом курсе. И Лесли, и Энн хором выразили свое недоумение этому кощунственному факту. Джаред вдохнул было воздух, чтобы высказаться в защиту людей, не застрявших в социальных сетях... и предпочел промолчать. Но тут же обнаружил, что вся компания затихла и выжидательно смотрит на него. Сообразив, что от него ждут рассказ о каком-нибудь странном человеке, Джаред развел руками: мол, не попадались ему по жизни люди со странностями. – Да ладно, – протянул Джонни, – наверняка в прокуратуре масса дел по обвинению всяких фриков. Джаред нахмурился. Ни о каких рабочих делах он точно не собирался рассказывать, тем более что девушки оказались такими фанатками "Фейсбука". Вечером расскажешь, а утром тебя выгонят с работы за разглашение строжайшего NDA. Да не в секретности дело, а в том, что ничего смешного в его работе не было. И тут он вспомнил историю, которую, пожалуй, мог бы безопасно рассказать. – У нас в старшей школе был парень, который постоянно ходил в перчатках. Причем в плотных таких перчатках, типа кожаных, не в медицинских, как те ненормальные, которые боятся всяких вирусов. Не снимал их вообще никогда. Компания сразу оживилась, как будто им дали домашнее задание, которое нужно было решить, пока заведение не закроется и их не попросят прочь. – Ого, а он с какого возраста начал в перчатках ходить? – поинтересовался Стив. Его акции на внутренней бирже Джареда сразу выросли, с рейтинга "дебил" на "полудебил", вопрос был дельный. – Толком не знаю. Он порядком старше меня был, поэтому не в курсе, как давно он эти перчатки носил. Один мой приятель даже расследование проводил, в результате все сошлись во мнении, что если этот... чудик и не носил когда перчатки, то никто этого не помнит. Кое-кто говорил, что эти перчатки вообще у парня к рукам приросли, но это такое... В духе тьмы слухов об этом парне. Когда он в душ ходил, он перчатки снимал. – А какие еще слухи были? – Джонни так вперед подался, аж на стол полулег, настолько ему стало интересно. Умеет Джаред в интригу, опять же начальство ему нередко это говорило, Двайер, любитель делать выводы о своих подчиненных. – Слухи ходили самые разные, например, что у него там страшные ожоги или следы от ранений, которые он скрывает. Кто-то склонялся к обычному витилиго. Были вообще идиотские версии, например, что под перчатками громадные перепонки, как у жабы, или чешуя. Или кости без мяса и кожи, как у скелета. В общем, в неформальном блоге школы из парня в перчатках пытались сделать городскую легенду. Кое-кто из младшеклашек даже шарахался от типа в перчатках, когда он мимо проходил. – Травили, наверное, бедолагу, – предположил Брайан Коста, который бы наверняка был в первых рядах преследователей, насколько помнил Джаред. Странно, что Брайан в этот раз сидел по большей части молча. Может, кто-то уже успел прищемить ему длинный язык, настоящая жизнь — это не колледж. – Да нет, – пожал плечами Джаред, – этот чувак был не из тех, кого можно травить. Хотя и держался он от всех немного в стороне, учителя его любили, тренер по регби так просто обожал, а девицы табунами следом ходили. За словом он в карман не лез, за себя мог постоять. Да если бы не перчатки, был бы королем школы, такой типаж, ну, вы понимаете. – Как его звали? – полюбопытствовала Джессика. – По-моему, Джон. Вот правда, совсем обычное имя, поэтому я точно не помню. Джек или Джим... Да нет, Джон все-таки. И фамилия какая-то простецкая, навроде Смита, – задумался Джаред. – И что, никто не пытался выяснить, что это за фетиш такой с перчатками? – спросила Джессика. – Ну, выяснить пытались, только не напрямую. Никто не рисковал задавать вопросы нашему Джонни, можно было потом месяца два в гипсе проходить. Правда, однажды мои приятели все-таки решили над ним подшутить. Когда он после тренировок ходил в душ, он снимал свои перчатки. Руки при этом полотенцем оборачивал. Ну а перчатки на скамейке оставались лежать, так эти засранцы просто взяли и спрятали перчатки. – А чудик?.. – глаза Джессики были все так же широко распахнуты. ...Парень вышел из душа как всегда – полотенце обмотано вокруг талии, второе – вокруг рук, словно муфта. Прошагал к своей скамейке, оставляя мокрый след за собой. И тут же застыл, словно наткнувшись на невидимую стену. Чудик, несмотря на свои перчатки, был в общем-то обычным, даже крутым, по классификации школы, парнем: входил в сборную школы по регби, улыбался учителям, демонстрируя лучики морщинок у красивых глаз, и этими лучиками топил все сердца, встречался с девушками, когда этого хотел... Он так уверенно шел к своему шкафчику, но вот обернулся к нервно хихикающим зрителям уже не чудик, а какой-то незнакомый человек с застывшим взглядом, и этим взглядом он мог убивать. – Отдайте, – коротко велел он. И от странного голоса, спокойного и совершенно безжизненного, у Джареда мурашки пробежали по телу. А его приятели, еще не понимая, что происходит, начали хихикать: – А ну-ка, отними! Или боишься? – Боюсь, – ошарашил их парень коротким, резким ответом. – Вы даже не понимаете, во что вы сейчас пытаетесь влезть. – Боишься! Боишься! – заголосили приятели Джареда, но уже неуверенно. Смеяться никому уже не хотелось. – И тут настигло меня странное ощущение... – Джаред задумался. – Как будто боялся он не за себя, не за то, что кто-то обнаружит его тайну, что там скрывалось под этими перчатками. Как будто что-то ужасное должно было произойти с нами, и он знал об этом. – И что случилось? – опять Джессике не терпелось. – Да все просто, я отобрал у приятелей эти перчатки и протянул чудику. Он их взял, не забирая у меня, и... и при этом коснулся меня ладонью. Голой, в смысле, ладонью. Тут-то все и произошло. Он вдруг схватил меня за руку, вперился взглядом, как лучник – в мишень, несколько секунд пожирал меня глазами... а потом заорал и упал на колени. Я так пересрался, что швырнул эти перчатки ему в лицо, вывернул руку и дал деру из этой раздевалки. Честно, не могу сейчас объяснить, чего именно я так боялся, вроде и нечего было, но я дома пролежал под одеялом, пока не пришли с работы родители. И все никак не мог успокоить сердце, которое норовило выскочить из груди и убежать куда-нибудь к канадской границе. Простыни потом пришлось в стирку бросить, так они пропитались холодным потом. – Ого, ну ты и мастак рассказывать, – протянул Джонни. – И что потом было? – Да ничего. Чудила перестал ходить на тренировки. Тренер Морган, помнится, очень ругался из-за этого, потому что чудик был реально крутым игроком. Команда наша потом пролетела на всех соревнованиях. Перчаточник только на уроки ходил, да и то не на все, говорят. Год закончил и исчез, как испарился. Странно вообще, как будто эта дурацкая хрень в раздевалке перевернула всю его жизнь, хотя что мы сделали-то... – Действительно, – сказал Нортен и потянулся к бутылке. Остальная компания тоже отмерла и начала было обсуждать что-то другое, но Джаред еще не закончил. – А знаете, что было самым странным во всем этом? Джаред обвел взглядом собутыльников: все заинтересованно смотрели на него, забыв даже о выпивке. Нет, он их не порадует. – У него были самые обычные руки. Никаких шрамов, ожогов или других уродств. Они и дальше обсуждали странных приятелей, необычные увлечения, пугающие привычки – и в некоторых рассказах Джаред, забавляясь, узнавал известные городские легенды. Но разоблачать врунишек не стал, зачем, ведь эта дружеская посиделка вовсе не тест на полиграфе. Но до конца вечера в мозгу у него вертелась только одна картинка: отчаянный взгляд зеленых глаз, превращающийся в черную воронку, засасывающую без пощады, не дающую ни сбежать, ни увернуться... Домой он пошел пешком – хотел проветриться. Перед этим он удачно отбился от предложения Джессики продолжить вечер в более интимной обстановке, хотя свой номер она все-таки вбила ему в телефон. Удалять его он не стал по рабочей привычке: никогда не знаешь, что может пригодиться в следующую минуту. По пути домой Джаред остановился на мосту над небольшой речушкой, протекавшей неподалеку от его дома. Мэтт, помнится, говорил, что этот мост напоминает ему вид какого-то европейского города, кажется, Праги. Он стоял и смотрел вниз, на мутную, отливающую металлом воду, та шла небольшими волнами и всячески искажала отражение Джареда, превращая его в непонятное, пугающее даже его самого существо с вытянутой головой и изломанным силуэтом. Он размышлял о теме сегодняшнего разговора, о всех странностях этого мира, которые ему не дано постичь в своей жизни, может быть, даже под водой этой небольшой городской речушки скрывается нечто непознанное, свой маленький Р’льех, готовый в один прекрасный миг явиться на поверхность и повергнуть всех в ужас... В общем, о чем обычно Джаред думал, слегка перебрав крепкого алкоголя. То, что в квартире кто-то есть, Джаред почувствовал сразу, работа сначала в следствии, потом в прокуратуре выработала у него чутье на чужих на грани рефлекса. А еще он сразу понял, что это не вечеринка-сюрприз и человек к нему вторгся не с добрыми намерениями. Он протянул руку и нашарил выключатель, каждую миллисекунду ожидая, что ему не дадут этого сделать, изрешетят выстрелами. Падалеки лихорадочно думал, кто же до него добрался: люди из банды Коллингсейта, а может, кто-то из сумасшедшей семейки Уорренов, так недовольных тем, что их родственничку отказали в непреложном праве бить свою жену и издеваться над детьми. – Не надо, – прозвучал тихий приказ. – Иди сюда, к столу. По еле видной дорожке лунного света, падающего из щели между шторами, Джаред неуверенно прошагал к столу. Там он увидел очертания человека, сидевшего на стуле. Падалеки попытался рассмотреть его... На него смотрело две бездны. Одна – из-под ресниц, полуопущенных, длинных, красивых таких ресниц, а вторая – из дула ружья, направленного прямо на Джареда. Падалеки застыл на подходе, глупо удивляясь, как он может рассмотреть столько деталей в темноте, но время и пространство словно остановились и сосредоточились на непрошенном госте. Он не видел как следует черт лица, но уже знал, кто это. Такое несомненно должно было произойти. Не зря он сегодня вспомнил этого парня, закон парных случаев, черт его дери. – Привет, Дженсен, – сказал он, стараясь не допустить дрожи в голосе, вроде удалось. Конечно, Дженсен, никакой не Джонни, он соврал собутыльникам по своей прокурорской привычке – никаких настоящих имен, никаких лишних деталей в разговоре с чужими людьми. – О, ты меня помнишь, – сказал Дженсен, хотя и не было похоже, чтобы он сильно удивился. – Тебя забудешь, – Джаред прищурил глаза, привыкая к темноте. Так и есть, палец, лежавший на спусковом крючке ружья, был обтянут блестящей кожей перчатки. Он не стал озвучивать, но сам-то прекрасно понимал, почему этот парень так запомнился ему и не вылезал из головы все прошедшие десять лет. Дженсен Эклз был самым красивым парнем на свете из всех, кого он когда-либо видел. – Вот только не понимаю, зачем ты сюда заявился без приглашения и целишься в меня из ружья, как будто собираешься убить, – Джаред пытался говорить как можно беззаботнее. Он и в самом деле стал чувствовать себя спокойнее, идентифицировав незнакомца. Пусть и с ружьем, но Дженсен не внушал ему чувства опасности. Тем неожиданнее и страшнее прозвучали для него дальнейшие слова Дженсена: – Я и пришел тебя убить. Ты станешь дьяволом, Джаред. Я не могу этого допустить.