Ты — холодный Питер, но в тебе… можно согреться?

— Саша, вот скажи мне, почему такие чувствительные и тонкие люди всегда выбирают себе в пару таких черствых грубиянов, как Московский? Они прогуливались по вечерним улицам города после похода в картинную галерею, когда финн решил задать этот вопрос. Посетив выставку, на которую давно хотел попасть Александр, они взяли кофе в маленькой кофейне неподалеку и теперь шли вдоль старинных улиц, согревая руки теплом стаканчиков. Начинался мелкий дождь, но ни одного из них это не смущало. Такая погода была более чем привычна для этих городов. Вопрос прозвучал после того, как Саша в очередной раз искренне поблагодарил Вейно за составленную ему компанию. Сегодня утром Петербург неожиданно получил сообщение от друга с новостью о его приезде в город и приглашением на выставку. Он в тот же момент ответил согласием, ведь они давно не виделись, и он всегда был рад встрече с ним. К тому же, он буквально на днях жаловался в «Твиттер», что ему никак не удается попасть на эту самую выставку. Последнее время у него на работе лютые завалы. У Миши же они вечны. По крайней мере, он на это ссылается. Да и Москва не очень уж жаловал искусство, и всегда спешил поскорее перейти к более интересной ему программе. К тому же, Саша прекрасно знал, как устает Михаил. Иногда, рабочая неделя выматывала его так, что сил хватало лишь на дорогу до его квартиры на Невском. Петербург своими глазами видит черные впадины под глазами любимого, когда столице все же удается вырваться к нему на выходные. В такие дни они из дома и вовсе не выходили. У Саши просто язык не поворачивался спорить с ним о проведении досуга культурно. — Вейно… — снисходительно улыбнувшись, Саша покачал головой, — чем Михаил заслужил твой упрек на этот раз? Иногда Хельсинки случалось высказываться не особо радушно в сторону Москвы. Александр старался не принимать эти слова близко к сердцу. Михаила вообще мало кто жаловал, особенно из иностранных столиц. Немного задумавшись, он поспешил добавить: — С «грубияном» спорить не стану. Но, все же, не будь к нему так строг. Он вовсе не черствый. Блондин лукаво улыбнулся, вскинув брови, и покачал головой. Было видно, что он не согласен. Он явно имел, что возразить, но пока не решался. — По крайней мере, не со мной. Я понимаю, каким он может казаться со стороны, если встречаться с ним в деловой обстановке. Возможно, от части, он такой и есть, особенно со своими подчиненными и коллегами. Но поверь мне, когда мы вместе, все иначе. Недопитый напиток в стаканчиках начинал остывать и уже не справлялся с ролью маленькой грелки. Финн вдруг остановился, осушил остаток одним глотком и отправил стаканчик в рядом стоящую урну. Более резко, чем оно того требовало, он достал из куртки пачку сигарет и пытался прикурить одну, нервно щелкая кнопкой под мешающим ему дождем и ветром. Наконец закурив, Вейно посмотрел на друга. — Саша, скажи, пожалуйста, когда в последний раз вы выбирались куда-то вместе? Наблюдая за его немного рваными движениями и вдохами, Саша почувствовал, как легкая тревога начала расползаться по телу. — А проводили вместе досуг так, как хотелось бы тебе? Ощутив неприятный укол в сердце, Александр неопределенно покачал головой. Ему резко захотелось тоже закурить, но он не так давно снова бросил и обещал себе не притрагиваться к табаку. — Вейно… Что ты… — За последний год мы с тобой два раза ходили на балет, три на различные спектакли и сегодня вот снова были в картинной галерее, на выставке. Мне вдруг стало любопытно, водит ли тебя куда-то Московский? Не выдержав пристального взгляда друга, Саша опустил глаза на стаканчик в своих руках. Нервно ковыряя крышку ногтем, он ощутил, как жар приливает к его лицу, наверняка отражаясь розовым на его бледной коже. Ему определенно не нравилось русло, в которое заходил этот разговор. — Неужели тебе не хотелось бы иметь в партнерах человека, который разделял бы с тобой твои интересы? Который хотел бы быть с тобой рядом всегда, даже когда для него самого занятие не представляло бы иной ценности, кроме как доставление тебе радости и удовольствия? Хельсинки начинал не на шутку расходиться и повышать голос, и то, что начиналось как безобидный вопрос, приобретало уже совсем иные краски. Александр оглянулся вокруг. Не смотря на то, что было еще не очень поздно, на улице они были одни. Видимо, дождь и вечный питерский ветер разогнал людей по теплым помещениям. Саша замялся на некоторое время, подбирая слова. Вейно выжидающе молчал, буравя его взглядом. — Да, возможно, ты прав. Михаил не разделяет большинство моих интересов. Но разве это так уж важно? — он попытался улыбнуться, стрельнув серыми глазами в финна. — Он их уважает, и старается не осуждать меня, например, за чрезмерную любовь к поэзии и классике. Как и я его, за эту страсть к непонятной, откровенно ужасной музыке и… — Саша махнул руками в воздухе, подбирая пример, — слишком дорогим машинам. И это далеко не все, в чем мы несхожи. Я бы даже осмелился сказать, что мы абсолютно разные. Он пожал плечами и отправил, наконец, бедный истерзанный стакан в мусорку. — Я всегда это знал. Не понимаю, к чему ты клонишь? Докурив сигарету, Хельсинки без промедления достал еще одну. Отметив это, Александр насторожился еще больше. Насколько он знал, Вейно не был заядлым курильщиком. Сам же спрятал руки в карманы своего длинного черного пальто, лишь бы не потянулись к пачке друга. — Я лишь задал тебе вопрос. Не хотелось ли бы тебе по-другому? Саша понимал, что вопрос гораздо глубже, чем Вейно пытался показать. Но он никак не мог нащупать истинную суть. Это нервировало его только сильнее. Сердце учащенно бухало в груди, то ли от разливающегося по венам кофеина, то ли от волнения. Сделав глубокий вдох, Петербург покачал головой. — Не понимаю, почему тебя это так волнует. Для проведения досуга культурно у меня есть друзья. У меня есть ты, — он искренне улыбнулся, пытаясь подвести итог разговора позитивным заключением, однако, заметив тень, промелькнувшую на лице друга, быстро спросил, — тебе это не в радость разве? Наши встречи. Ты поэтому так печешься о том, ходит ли со мной куда-то Михаил? Вейно, дорогой друг, если ты делаешь это из благородных побуждений, лишь бы я не был один, спешу тебя заверить, у меня есть и другие друзья. И семья. Уверен, Сонечка или Петергоф с радостью бы составили мне компанию. Не успел он договорить, как услышал смех. По началу тихий, еле заметный, он становился громче, а затем Вейно уже и вовсе откровенно смеялся над ним. Саша удивлено смотрел на финна и думал, что такого смешного он мог сказать. Отсмеявшись, тот сделал затяжку и с недоверием взглянул на Петербург. [soundtrack] — Иногда, ты право удивляешь меня, мой друг. И хоть чуткий и чувствительный у нас ты, а Московский порой видит и понимает гораздо больше. Ты же иногда абсолютно не замечаешь очевидных вещей. Он уже не смеялся, но смотрел на Александра с улыбкой. Правда улыбка эта была горькой усмешкой. — Думаешь, почему он меня так не любит? Не верю, что ты никогда не задавался этим вопросом. Почему старается всеми силами не подпускать меня к тебе близко? Финн вскинул брови и выжидающе смотрел на Петербург. Саша не понимающе мотал головой. — Я люблю тебя, Александр. Всегда любил. Сердце Саши пропустило удар. На улице стало откровенно холодно, и его руки, растерявшие остатки тепла, онемело и судорожно цеплялись за ткань пальто, пытаясь унять подступившую то ли от холода, то ли от осознания дрожь. Этого не может быть. Только не он. Не его лучший друг. — О, и с Москвой, к слову, у нас это взаимно, ты не подумай, я даже не сержусь на него за это. Будь я на его месте, я бы поступал точно также. Оберегал бы свою Северную зарю, как зеницу ока. Так сильно, как только умею. Как он того заслуживает. Воспользовавшись растерянностью Петербурга, Вейно сделал шаг к нему навстречу и продолжил. — Чего я не могу понять, и за что я его ненавижу, так это то, как он позволяет себе пренебрегать тобой. Как он смеет расстраивать тебя. Имея все, не ценит это. Еще шаг. — И я, в отличие от него, старался бы всегда быть рядом. Радовать тебя. Исполнять каждую твою прихоть. Быть настоящей парой тебе и партнером. Он уже мог дотронуться до него. — Не только в постели. — Остановись. Рука Вейно, уже протянувшаяся к Саше, замерла в воздухе. Петербург вскинул руки ко рту, отошел немного в сторону и ошарашено посмотрел на друга. Видя, как тяжело дышит тот, выпуская облачка пара из приоткрытого рта, Саша помотал головой, пытаясь прийти в себя и избавиться от шока. Понимая, что разгорячился и перешел рамки дозволенного, Вейно молчал и лишь смотрел на друга, ожидая его ответа. Слова не шли, хотя Александр никогда не страдал от скудности словарного запаса и обладал немалым красноречием. Он всегда имел что сказать. По любому из вопросов, чем порой восхищал, а порой и раздражал Мишу. — Я хочу покурить, — наконец сказал он. Ни капли не удивившись и не напоминая Саше о том, что еще в начале вечера он с гордостью хвалился, что бросил, Вейно протянул ему всю пачку. Взяв одну сигарету, Александр снова отошел от него на несколько шагов. Так они простояли некоторое время вдвоем посреди улицы, молча, освещенные уличным фонарем. Мимо проезжали одинокие машины, и изредка где-то показывались торопящиеся домой прохожие. Докурив, Саша отмер. — Ты же понимаешь, что я не могу ответить на твои чувства взаимностью. — Конечно. Я знаю. Я же не идиот. Саша шумно выдохнул, снял очки и потер уставшие глаза. — Вейно… — Александр, послушай, — финн сократил расстояние до него в один шаг и взял его за плечи, — я никогда не собирался признаваться тебе в своих чувствах и уж тем более мешать твоему счастью! Я всегда все понимал и довольствовался отведенным мне вторым местом. До тех пор, пока я был уверен, что ты правда счастлив, — Вейно говорил быстро, не давая Саше сказать, — но последнее время ты все чаще жалуешься на то, что вы редко видитесь с Москвой, что он не уделяет тебе должного внимания, что тебе бывает одиноко, и я… Я просто не могу больше молчать. Я хочу, чтобы ты понял, что у тебя всегда есть выбор, — Петербург ощутил, как его плечи сжали сильнее, — если бы ты только раскрыл свои прекрасные глаза шире, хотя бы чуть-чуть оглянулся по сторонам, ты бы увидел, что есть еще люди, которые тебя любят. Ты не обязан оставаться в отношениях, где ты не любим. Дай ты мне один хоть шанс, я… — Но я любим. И я люблю. Стараясь не поддаваться панике, что тихо подкрадывалась к нему со спины, Саша мягко убрал руки Вейно со своих плеч и задумчиво вернул очки на место. Чувствуя, что финна нужно остановить, пока он не зашел слишком далеко, он неспешно заговорил. — Вот уж не думал, что ты используешь мои же слова, сказанные тебе в минуты слабости, и обернёшь их против меня. Все время от времени чувствуют себя одиноко. И да, конечно, иногда меня злят и расстраивают его выходки… Но не делай из меня жертву, прошу. Михаил любит меня, я это знаю. И ты тоже это прекрасно знаешь. — Что-то мне так уже не кажется. Знать, что тебя любят и чувствовать любовь не одно и тоже. Хельсинки немного сбавил пыл, но все же не унимался. Огромных усилий сейчас Александру стоило не повышать голос и мыслить рационально. — Тебе и не должно никак «казаться». Я понимаю, ты переживаешь за меня и… хочешь для меня лучшего. Но, дорогой мой Вейно, ты ведь не знаешь, о чем говоришь. Не льсти себе, думая, что ты ведаешь мысли и чувства Михаила Московского. Такой привилегией обладает очень скромное число людей. И хоть говорил он нарочито мягко, в голосе уже проскальзывало заметное раздражение. — Как ты можешь сомневаться, что Михаил меня любит? Даже не беря во внимание нашу личную жизнь, он ведь… Он горел за меня. — То есть, ты с ним что, из благодарности? За то, что он сделал двести лет назад? Видя, как финн высмеивает столь дорогой его сердцу жест, Саша все же ощутил, как его внутренности сжала противная холодная рука паники. — Что? Нет, конечно, я просто хочу напомнить тебе, если ты вдруг забыл, что Мишина любовь может похвастаться не только красивыми словами, но и сильными поступками. — Саша, мой милый, он горел не за тебя, а за свою столицу, за всю Россию. Будь на твоем месте кто угодно другой, он бы сделал то же самое. Не вытерпев его снисходительного и насмешливого тона, Петербург оттолкнул Хельсинки от себя. Если до этого момента Александр пытался сохранять самообладание, и держать эмоции под контролем, то теперь он уже откровенно злился. — Пусть так. А ты? Выставляешь себя кандидатом получше? А что сделал для меня ты? Мм? Помог взять меня в блокадное кольцо? Послышался резкий вдох. Вейно отшатнулся, как от пощечины, и зажмурился. Лишь через несколько мгновений он медленно выдохнул, опуская плечи, и открыл глаза. — Зачем ты так. Ведь я… извинился за это уже тысячу раз… И готов извиняться до конца жизни, если он когда-то наступит. Но ты же знаешь, я не мог сопротивляться влиянию… — Я тоже когда-то был столицей, и я знаю, как это тяжело, сопротивляться влиянию и давлению власти. Однако, это не невозможно. А еще я знаю, как кружит голову и пьянит ощущение власти над другим человеком, воплощением. Былая паника отступила, пропуская вперед всепоглощающую ярость; Саша нутром ощущал, как холод теперь же превращался в огонь, разъедающий его сердце и сметающий все преграды на своем пути. Жар от его пламени мешал нормально дышать, думать трезво, и он терял контроль над эмоциями и тем, что он говорит. — А может, ты даже хотел этого? Хотел помучить меня? Наказать за то, что я выбрал Михаила, а не тебя? Ждал повода и был только рад воспользоваться этой возможностью, оставаясь под тенью Рейха. Ведь ты там будто особо и не при чем был, правда? Главный злодей всегда был Берхард. Получается, что даже тогда, даже в этом, ты не был на первом месте. Повисло гнетущее молчание. Сашина грудная клетка часто вздымалась от его жадных вдохов. Столь неожиданно обуявшая его ярость теперь столь же стремительно отпускала его. Немного кружилась голова. Он несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь прийти в себя. Тишина и морозный вечерний воздух помогли немного остудить пожар внутри. Говорить снова никто из них не спешил. Вейно понуро опустил голову и умылся ладонями. — Ты никогда не сможешь простить меня за участие в твоих страданиях, да? Он еще немного помолчал и поднял глаза к небу, будто пытаясь найти там совет. Высказавшись, Саша остыл и уже начинал чувствовать свою вину за сказанное. — Не отягощай свою нежную душу такими неприятными чувствами, как ненависть и желание мести, мой друг. Я делаю это за нас двоих все эти годы. Сделав еще один глубокий вдох, Александр шагнул навстречу Вейно. Взяв его за руки, Саша вымучено улыбнулся. — Прости. Прости меня, пожалуйста, и забудь мои слова. Мне не стоило этого говорить. Ты задел нечто больное во мне, и я просто разозлился, наговорил тебе всякого сгоряча. Финн с вновь зародившейся слабой надеждой сжал его ладони в своих. — А чего разозлился-то? Знаешь, что в моих словах есть правда? — Нет, — Саша покачал головой, отпуская его, — нет в этом никакой правды, кроме, разве что, одной. Я люблю Мишу. И случись такое, что его бы вдруг не стало, в тот же миг не стало бы и меня. Мы разные люди, с разными вкусами, интересами и взглядами на многие вещи. Иногда, мне кажется, будто мы с абсолютно разных полюсов. Но мы одно целое. Разные планеты одной солнечной системы. И ты спрашивал меня, не хотел ли бы я по-другому. Мой ответ — нет. Ни за что. И никогда. Вейно обдумал его слова и кивнул. Заглядывая в свою пачку сигарет, он что-то недолго прикинул и протянул ее Саше. — Будешь? — Нет, спасибо. Я же бросил. — Точно. Бросил. Финн от чего-то усмехнулся. Зажигая последнюю сигарету, он сжал пустую пачку и выбросил ее в урну. Выпуская дым, он смотрел куда-то вдаль, избегая Сашиного взгляда. Казалось, что в нем не осталось сил, даже на то, чтобы поддерживать разговор дальше. Маленький огонек внутри еле тлел. — Но я не отказался бы от чего-нибудь горячего. Я определенно замерз. Петербург примирительно улыбнулся, заглядывая ему в глаза. Ледяные в свете фонарных ламп, даже они, казалось, были лишены всяческого тепла. — И мне кажется, что ты тоже. Чаю? — Не уверен, что он поможет мне… согреться. Финн посмотрел на часы и достал телефон. — Мне пора в аэропорт. Не хочу опоздать на рейс. — Уже? Так скоро? Но я думал, ты останешься хотя бы на несколько дней. — В другой раз. «Я тоже так думал».