Итер ступает по старым половицам так, будто его ноги и не притрагиваются к ним, оставаясь где-то в незаметных миллиметрах на весу.
Сяо опускает голову на сложенные руки, наблюдая исподлобья, как Итер не торопясь протирает полки, отодвигая книги одна за другой. Вид у того совсем усталый. Больной. Он все подтягивает вязанный шарф, прикрывая им половину лица, да бесшумно переступает с ноги на ногу. Отчего ему так холодно в окутывающем тепле магазина — Сяо даже думать страшно.
— Кажется, — Итер говорит тихо, слабо, — сегодня особенный день. Останешься подольше?
— Что-то намечается?
— Почти.
Итер пару раз сухо кашляет, откладывает тряпку и садится за свой стул.
За последний месяц Сяо привык говорить больше, чем обычно, ведь Итеру это началось даваться особенно трудно и отнимало, кажется, больше сил, чем должно было. Так что Сяо просто взял все в свои руки, начиная самостоятельно рассказывать о своей жизни вне этого места. Которой, к слову, с каждым разом становилось все меньше и меньше.
Итер всегда внимательно слушал, выказывал интерес и даже иной раз спрашивал что-то, хотя Сяо почему-то казалось, что вся его жизнь сплошное одноцветное полотно, на котором из интересного ярким золотистым пятном стоял лишь Итер. Вот только ему про него же не по рассказываешь. А так хотелось бы. Сяо бы невероятно хотел рассказать про все то, о чем думает. О чем желает. Чего так сильно хочет избежать.
Но Итер ведь и так все знает. Сяо видит полное понимание в потускневших глазах напротив. В глазах, которые — да чтоб их, сломались что ли? — не светятся яркими кругами на светлом лице, а лишь поддерживают его нынешнюю бледность, прячась за большими провалами темнеющих мешков, светящихся сквозь истончившуюся кожу.
— Как ты себя чувствуешь?
Вырывается против воли, заставляя чуть съежится. Итер не любит заострять внимание на своем самочувствии. Особенно последнее время. Особенно сейчас, когда на улице во всю цветет май, заливая все вокруг по-летнему греющими лучами солнца.
Но он все же отвечает. Совсем беззлобно, просто устало и особенно безнадежно:
— Не очень хорошо. Как и должно.
Смиренно.
Сяо лишь поджимает губы.
— Знаешь, — Итер тянет руки, ища привычную кружку, в которой прятал руки, но не нашарив ничего, сцепляет ладони вместе, начиная перебирать пальцами, — есть кое-что важное. Послушай меня внимательно.
— Конечно.
В груди роется что-то неприятное. Что-то, от чего не убежать. Оно настигает медленно, заставляя кровь стыть в жилах, а потом вцепляется в горло не оставляя не единого шанса выбраться.
— Я из прошлого. Уже из несуществующего прошлого. И ты оттуда же.
— О чем ты?
Сяо не находит себе места. Уже родное кресло вдруг кажется особенно чужим, неправильным. Отталкивающим. Слишком не таким, будто кричит убегать пока еще есть шанс, пока это
что-то не утащило в себя окончательно. Пока не стало невыносимо тяжело.
— Мы встретились так поздно. Слишком поздно.
Итер говорит медленно. Прерывается на кашель, на слишком тяжелые вздохи, будто в груди у того от легких осталась лишь жалкая четверть. Сяо не перебивает.
— Тот парень. Тот, кто хорошо пел, тот, с кем я был тогда так… так рад находится рядом. Его звали не так, он выглядел, кажется, тоже по-другому, но я так уверен. Я так сильно уверен, Сяо.
Голос у Итера почти срывается на беззвучный шепот. Хочется придержать его, обнять, чтобы тот ненароком не упал. Ведь не было больше в этих чертах той пугающей необузданной силы, которая заставляла отшатываться от одного лишь взгляда. Осталась лишь съедающая болезнь.
— Это ведь, все время был ты. Тогда. Совсем другой, но точно такой же как сейчас. С самого начала.
Капкан с глухим, противным звуком захлопывается. Вот, говорит этот звук, теперь ты уже не сможешь безболезненно выкарабкаться из всепоглощающего тепла этого места, из здешних запахов и звуков.
— Я?
Говорит хрипло, надрывно.
— Я так долго искал тебя здесь.
— Но…
— Но мы встретились так поздно. Настолько поздно.
Свечи вокруг будто тускнеют, становятся темнее. Воздух сгущается, Сяо почти не дышит. Осознание приходит медленно-медленно, но пока все еще бьется о другие факторы. Прячется незаметно, но совсем близко.
— Нет… То есть… Мы же можем?
— Не можем.
Итер смотрит успокаивающе. В глазах — неизбежность.
— Чай, — хватается Сяо хоть за что-то, — я сделаю чай?
— Конечно, и мне тоже.
Сяо подрывается с места, пулей пролетает в коморку, путаясь в занавеске.
Облокачивается руками о столешницу, опускает взгляд. Замирает в давящей тишине, утопает в запахах. В голове лишь «почемупочему-почему?». Почему сейчас, почему с ним, почему с ними. Медленно поправляет волосы, выдыхает. Тянется к нужным баночкам, режет привычный апельсин. Во рту вяжет после пары съеденных долек. В носу свербит, глаза начинает жечь. В голове стоит одна единственная, непроизнесенная фраза.
Да чтобы вы все провалились.
Выходит в комнату с двумя кружками. Итер не поворачивается на него; гипнотизирует горящую свечу рядом и думает об одном лишь ему известном. Отвлекается лишь, когда о стол стукаются две дымящиеся чашки.
— Спасибо.
Улыбается мягко, притягательно.
А у Сяо внутри узел.
И когда наступает выжидательная тишина, Итер выдает почти жалобно, хотя голос его не дрожит:
— Прости меня.
— Ты-то за что извиняешься? — вырывается у него, как обвинение, — я тебя ни в чем не виню, — уже тише.
— А должен. Ведь это я тогда заставил тебя подойти ко мне, из-за меня ты проводишь так много времени здесь. Бессмысленно много.
— Не называй, — Сяо сжимает кружку до боли в пальцах, — это чем-то бессмысленным. Если я делаю это осознанно, значит это уже имеет смысл.
— Но это никуда не приведет.
Итер болезненно щурится:
— Слышишь, Сяо? Если какие-то действия не имеют видимого результата — они бессмысленны. Я не должен был, — он запинается, — вести себя так. Как последний эгоист.
— Нет…
Сяо почти в отчаянии хватается за кружку, как за спасительный круг. Книги вокруг вмиг становятся слишком опасными, свечи до боли яркими, запахи обжигающими слизистую. Это место…
Это место прогоняет его.
— Это было неизбежно, — шепчет Итер.
— Мы оба знали, что это произойдет, — еще тише говорит Итер.
— Я не хочу, — хрипит Сяо, почти переваливаясь через стол, — пожалуйста.
Итер сжимает зубы. Нервно сглатывает, глаза его бегают по комнате, будто что-то выискивая. Сам он теребит края шарфа.
— Не волнуйся, — голос его возвращает прежнее тягучее спокойствие, — все будет нормально. У нас еще целая вечность впереди. Я обещаю. Я найду тебя, найду тебя быстрее… И все будет хорошо.
Сяо мечется по плывущему перед глазами образу Итера. Поднимается с кресла, заставляя и того машинально встать со стула. Смотрит пару мгновений прямо в глаза. И видит там что-то настоящее. Видит там эмоции, которые люди могут испытывать. Отчаяние, страх, опасения, неуверенность, смятение.
— Я хочу, — Сяо обходит стол, не отрывая пристального взгляда от Итера, — я хочу, чтобы наша целая вечность началась прямо сейчас. Я не хочу ждать так долго.
— Но…
Итер не договаривает. Хотя и слов-то у него подходящих не было.
Сяо обхватывает его руками крепко, зажимает в своих тисках достаточно сильно, чтобы тот не смог выбраться, но не достаточно, чтобы тому было больно. Утыкается носом в изгиб шеи, чувствуя, как та покрывается мурашками.
— Отпусти, — жалобно шепчет Итер, — не сейчас. Я не хочу, чтобы ты видел меня… таким. Ты не должен.
— Не отталкивай меня, — глухо говорит Сяо, лишь крепче сцепляя руки.
Итер не сопротивляется. Чуть подрагивает, но заметно тает в объятиях, невесомо кладя руки на спину Сяо.
Сяо впервые чувствует, как Итер дышит. Тяжело, прерывно. Сердце у того стучит далеко-далеко, совсем незаметно, тихо. Умирающе.
И Сяо даже говорить ничего не нужно. Летающая в воздухе волнительная фраза отбивает на нервах Сяо тяжелую мелодию безысходности.
Вы больше не встретитесь.
Не сейчас, не в этой жизни уж точно.
— Тебе пора идти, — говорит Итер еле слышным шепотом, — на улице уже темно.
Сяо медленно отлипает от него, застывая с руками на плечах. Смотрит вопросительно, облизывает губы.
В глазах Итера читается «нельзя».
Сяо плюет на видимый запрет. И в следующую секунду уже прижимается к мягким губам напротив. От того пахнет ягодами, апельсинами и чем-то до одури дурманящим.
Итер не отшатывается. Не отталкивает. Но и не особо отвечает.
Просто стоит, томно прикрыв глаза, оставляя лишь пару фантомных поцелуев на потрескавшихся губах Сяо. Тот задыхается, не чувствует землю под ногами и цепляется за плечи Итера с пущей силой, боясь, что тот вот-вот и пропадет навсегда.
— Теперь точно хватит, — медленно говорит Итер, отталкивая от себя Сяо почти не прикладывая усилий, — чем дольше это продолжается, тем тяжелее будет обоим.
— Но послушай.
— Нет.
Отрезает Итер. Облизывается, проводя кончиками пальцев по губам, смотрит непривычно яростно и жалобно одновременно. С мольбой.
«Уходи» — кричат его глаза.
«Я не могу» — немо умоляет Сяо в ответ.
— Тебе придется, — говорит одними губами, — давай. Доверься мне.
Итер берет его за руку, игнорируя все непреодолимое на лице Сяо, и ведет того к выходу, выглядя отчаянно, тяжело, безысходно.
— Подожди.
Уже у самых дверей оба замирают. Итер толкает Сяо к дверям спиной, хватает того за щеки и смотрит внимательно.
Сяо на секунду кажется, что его сейчас опять поцелуют.
Но Итер лишь говорит, смотря мокрым, плывущим взглядом:
— Просто потерпи. Тебя ожидает еще много, много хорошего.
— Я не хочу. Не хочу без тебя.
Сяо берет его руки на своих щеках в свои, стоически не отводит тяжелого взгляда.
— Просто потерпи, — гнет свою линию Итер, — ты забудешь меня. Я сделаю так, что ты забудешь.
— Что… нет, подожди. Нетнетнет.
— Так будет лучше. И легче.
— Только не так. Не будет лучше. Не будет легче.
Сяо почти плачет. Говорит надрывным шепотом, подстраиваясь под голос Итера и чувствует, как слезливый ком в горле становится все больше и невыносимей.
— Не волнуйся.
Отвечает Итер заботливо, хватка на щеках слабеет. Кажется, тот исчерпал на этот диалог свои последние силы.
— Твоя нынешняя жизнь только начинается. В ней не должно было быть меня.
— Итер, — Сяо почти скулит. В голове крутятся лишь обрывистые фразы сознания о том, до чего ж он докатился, чего сейчас пытается добиться. Разве можно сейчас поменять хоть что-то?
— Увидимся в следующий раз. В следующей жизни.
Говорит и толкает того прямо за дверь.
Сяо отшатывается вдыхая уличный запах, оглушается ночной тишиной. Мимолетно протирает мокрые от выступивших слез глаза и поднимает взгляд, не желая заканчивать все вот так.
Но перед ним лишь пустой, темный и старый продуктовый магазин. Он смотрит на него почти сумасшедше. Судорожно вздыхает, трет глаза, подходит ближе. Щупает пошарпанную белую дверь, проходится вдоль здания, смотрит в окно, видя прилавки с различными булками и сладостями.
Сяо вам не сентиментальная девица, чтобы устраивать здесь концерт, но черт. Как же щемит в груди. Как же ему сейчас тяжело дается просто не закричать на всю сраную улицу, распугав всех ночных прохожих и бездомных собак.
Итер больше его не впустит.
Это был последний раз.
***
Но Сяо не собирался сдаваться без боя. Игнорируя всю глухую боль под ребрами, игнорируя вообще все вокруг он делал все возможное, стараясь не забыть. Не забыть самое важное, что было в его жизни.
Он пишет имя Итера везде. В блокнотах на полях, на запотевших окнах, маркером на подоконнике в квартире, на столах и тумбах. Вырисовывает родные буквы у себя в голове каждое утро, покупает все нужное и заваривает каждый день привычный чай, заставляя квартиру пахнуть апельсинами и травами. Зажигает свечи по вечерам, покупает кучу старых книг, которые даже не читает. Просто складывает их на полки, которые специально освободил, временами берет и листает пожелтевшие страницы, освежая в памяти как длинные пальцы изящными движениями оглаживали каждую букву, рассказывая про происхождение той или иной книги.
Но с каждым днем образы в памяти становятся все мутнее. Сяо с трудом вспоминает черты лица, текстуру волос, тягучесть голоса и россыпь родинок на руках. Он все думает об образе, который с трудом пытается сохранить у себя в голове, но уже к середине июля привычная, родная картинка стирается из его памяти почти подчистую.
К началу осени он очень много удивляется.
Открывает старые блокноты, все силясь понять чье имя выведено на них, стирает эти же буквы с подоконника и столов, искренне не понимая, что на него нашло. Старается вспомнить, но в голове лишь вакуум, которым наполнен весь прошедший год.
«Из-за переезда и первого года на новом месте. Сильные стрессы и недосып — вот и причина провалов в памяти» — констатирует одна знакомая с соседнего факультета. Да, думает Сяо, дивясь самому себя, и вправду, кажется, переволновался.
Полки, заполненные книгами, так же вызывают искреннее непонимание. Сяо не любит читать, да и книги на полках он не открывал, кажется, ни разу. К тому же те довольно старые, а некоторые так и вообще на не родном языке. Он думает об этом, режа апельсин и по инерции кидает его в заварник. Смотрит пару секунд, думая, а зачем ему, собственно, апельсин в чае с лимоном. Пока думает, безвольно жует пару долек и подавляет какое-то щекочущее чувство в груди.
Он будто должен чего-то дождаться.
Удивляться самому себе вот уже на протяжении половины осени, конечно, ужасно веселое занятие, но вместе с этим в груди стоит какое-то неприятное чувство ожидания. Чувство, будто что-то не скоро, но должно произойти. Будто он что-то должен помнить. Чего-то ждать.
Мысли эти вертятся в голове слишком часто для простых совпадений, но он все еще старается игнорировать эти нападки, вдевая наушники и включая музыку по громче.
На улице он вдевает только один наушник. Вторым ухом тем вечером он слышит надрывное мяуканье рыжего кота, смотрящего на него неестественно человеческими голубыми глазами. Как вообще такое может быть, думает Сяо, но почему-то совсем не удивляется. Он смотрит на кота, чувствуя с ним какое-то особенное родство, будто их что-то вообще связывает.
Смотрит и думает, что да, кажется, их и вправду кое-что связывает.
Кое-кто.
Кто-то, кого Сяо не должен забыть, кого должен дождаться. Кто-то, чье дело сейчас продолжает этот рыжий, до невозможного осознанный комок шерсти.
Сяо не помнит.
Но обязательно дождется.
Конец.
