Eyes opened

— Its all about to break down, searching for a way out… I'm a liar, I'm a cheater, I'm a non-believer, I'm a popular, popular monster, — на последнем слове у Эйдена перехватывает горло. Слишком свежо в памяти то, что случилось в Обсерватории и на Х13. Город за спиной жужжит как гнездо рассерженных ос, давит, пытаясь заломать под себя. Еще никогда так отчетливо Эйден не осознавал, насколько отвратительными бывают люди. Особенно, в ограниченном стенами пространстве одного города, давным давно изолированного от внешнего мира. Густые, иссиня черные тучи неотвратимо наползают на Вилледор, оттесняя закатное солнце за горизонт. За макушки деревьев за городом утекают лучи, пока Эйден с тоской разглядывает такой далекий и вместе с тем близкий лес. Где нет хитрых воротил и тупых мордоворотов, где инстинктивно зомби сбиваются в кучи возле укрытий, оставляя просторные поля и лесные просеки открытыми для путешествия и днем, и ночью. Внутри что-то зовет за стены, на свободу. Но Эйден понимает, что дорога ему теперь не светит. Биомаркер лукаво мигает зелеными делениями, напоминая о бомбе замедленного действия в крови. Где-то вдали раздаются колокола и вой сирен, напоминающий о том, что закат уже близко. По спине маршируют мурашки, поднимая волоски на загривке. Он чувствует приближение Хакона задолго до того, как становятся слышны его шаги. Странное дело — шестое чувство словно поймало его волну, почти сверхестественным образом ощущая его присутствие и приближение. После разговора в Рыбьем глазе и неловко завязавшегося узла из него, Лоан и Хакона, самым разумным решением казалось установить дистанцию и как-то дать этим двоим выяснить отношения. Предпочтительно так, чтобы Эйдена не касалось никаким краем. Он уже в курсе чувств Лоан и что никогда не сможет ответить на них взаимностью. Также как в курсе, что все, что демонстрировал Хакон, схлынуло, как волна прибоя, стоило появиться Лоан. Будто и не было ничего. Или Эйдену все только показалось? Размышления прерывает звук шагов, и юноша внутренне подбирается — потому что ожидания в голове рисуют такую уютную картину, а реальность не преминет все надежды растоптать в пыль. Хакон в кои-то веки чисто умыт и будто изнутри светится — Эйдену даже немного неловко со своим смурным настроением, и он натягивает на лицо дежурно-дружелюбное выражение. Эффект оно имеет отчего-то совершенно противоположный — Маттиас чуть стискивает зубы и начинает теребить краешек своей лоскутной шали. Нитки жалобно расползаются, распушая ткань. Такая милая нервная привычка, которую Эйден стал замечать за старым бегуном. А еще свежие пластыри на вечно выбитых и дрожащих пальцах. Может, поэтому тот отдает предпочтение метательным ножам, а не одноручному оружию. Хакон подходит ближе, и Эйден не может не заметить, насколько сильно он нервничает. — Что-то случилось? — Нет, нет, просто хотел кое-что тебе показать. Если ты не занят. И не против пробежаться до гарнизона в Гаррисоне. — Пробежаться я всегда за, — юноша встает с вентиляционной решетки, на которой сидел последние полтора часа. Облегчение Хакона практически осязаемо, хотя он и быстро сверяет время по старым часам на руке. Эйден показывает жестом, что готов, и предварительно наматывает на руку петлю «кошки», чтобы не отстать — пилигрим, может, быстрее и сильнее Хакона, но в мобильности и ловкости с ним не тягаться. Там, где бегун взлетает едва касаясь уступов, Эйден взбирается по тросу. Аванпосты миротворцев расставлены вдоль главной улицы, и юноша использует гулкие шиферные крыши в качестве трамплинов, следуя за развевающейся на ветру лоскутной мантией. Сумерки следуют за ними по пятам, рассыпая в переулки темноту. У самого гарнизона приходится спуститься на землю и бежать, уворачиваясь от жадных лап зараженных. Хакон запрыгивает на шаткие конструкции, служившие автостанцией, и прыгает как козлик по деревянным балкам. Эйден отдает предпочтение бетонному ограждению и клумбам, прокладывая дорогу к подъемнику, ведущему на одну из башен гарнизона. Наверху привычно суета и шум, на такой высоте люди гораздо смелее и свободнее, не опасаясь, что случайный взрыв хохота или упавшая мебель привлекут разносчиков. Эйден наконец нагоняет Хакона, и вместе они карабкаются на угловую вышку. — Нам вон туда, — мужчина указывает на соседнее здание с заросшей террасой. Эйден смутно припоминает, что уже был там, когда спускался с телебашни и протянул электричество с самой крыши до террасы. Хорошее место для убежища, но с земли недоступное совсем, плюс логово летунов в подвале. — Не вопрос, — пожимает плечами Эйден и берется за рукояти параплана. Ловит на себе пытливый, но неожиданно застенчивый взгляд Хакона за секунду до того, как оттолкнуться от перил и отправиться в полет. Придется все же спросить, в чем дело. Терраса, куда они приземляются, покрыта сухостоем по пояс и практически нетронута человеком — вдоль стены узкая тропка из примятых стеблей да следы подошв на стеклопакетах там, где тремя этажами выше зияют провалами выбитые окна. И туда начинает карабкаться Хакон, запустив крюк. Следы на зеркальной поверхности совпадают с теми, что оставляют кеды старого бегуна. Значит, тот давно планировал приход сюда. Но зачем? Эйден озирается вокруг, но кроме двух с половиной метрового забора и старых штоков от фонарей не замечает ничего примечательного. Внутри разгорается азарт — юноша запрыгивает на забор и запускает крюк в один из штоков, одним скачком оказываясь на нужном этаже. Хакон залезает через пару минут, что-то ворча под нос. — Мелкий клоун, — слышит часть слов Эйден и показательно громко и гордо хмыкает в ответ. — Старик. Хакон бросает неодобрительный взгляд через плечо, но ничего не говорит. Стальная дверь в стене с кодовым замком бесшумно открывается, выпуская из широкого коридора яркий свет УФ-ламп, люстр и пестро мерцающих гирлянд, обвивающих все стены внутри. В убежище тепло и уютно, мягкие пуфики манят присесть, и Эйден почти приземляет зад в самый мягкий на вид, но замирает на месте. В правом углу на ветхом столике переливается огнями искусственная елка, скромно украшенная яблоками и потрепанной мишурой. Под густыми ветками даже лежит коробка в оберточной бумаге и рядом сверток, очень смутно похожий очертаниями на мачете. Пока Хакон суетливо перемещается по комнате, Пилигрим завороженно любуется новогодней елкой — в памяти всплывают бессвязные образы, с которыми Эйден не в состоянии разобраться. Они не связаны с Мией — они относятся ко времени до больницы. Очень высокий мужчина, настолько высокий, что в дверь он проходит чуть наклоняясь, везет на плечах мальчика. Праздничное дерево в гостиной богато украшено — серебрянные ветви увешаны пурпурными украшениями, элегантная белая гирлянда обвивает ствол полностью и приветливо подмигивает огнями. На полу так много со вкусом упакованных подарков, всех размеров и форм, а еще, красуясь большим фиолетовым бантом, ждет своего будущего хозяина четырехколесный велосипед. Эйден нетерпеливо ерзает, упрашивая опустить его вниз, ему очень нужно вот прямо сейчас… Юноша часто моргает, обнаруживая в руках коробку, и растерянно ловит взгляд Хакона. — Новый год — я подумал, что тебе будет приятно. О, mon cheri, не надо было?.. — Хакон прекращает соединять провода, тревожно наблюдая за реакцией. У Эйдена печет глаза и перехватывает горло. Воспоминание вот-вот исчезнет, а у него столько вопросов, задать которые некому. Он деликатно встряхивает коробку и заставляет себя улыбнуться, потому что все усилия Хакона бесценны, никакие слова благодарности не способны передать, насколько сильно ему хочется обнять и прижать того к себе. Из кое-как подключенных колонок раздается мелодия, смутно знакомый мотив вызывает трепет внутри. — Я кое-что вспомнил. Не связанное… с Мией и Вальцем. Новый год с… родителями. Моими настоящими родителями. — Это отличная новость! У нас теперь есть еще один повод выпить! — почти наигранно, но бодро восклицает Хакон, усаживаясь в большое мягкое кресло поближе к столику, на котором откуда ни возьмись появились бутыли с бормотухой с Базара. — Сегодня правда Новый год? — недоверчиво уточняет Эйден, усаживаясь на пуфик. — Он самый! Еще… — Хакон сверяется с часами и деловито вынимает пробки из двух бутылок. — Час до полуночи. — Поверить не могу, что ты все это организовал. Елка, подарки, музыка, гирлянды. Можно подумать, что ты за мной ухаживаешь, — почти обвиняюще заявляет Эйден. — Этот город имеет поганое свойство высасывать из людей радость. А ты последние дни был особенно невесел. И на этом пояснение заканчивается, словно это для них в порядке вещей — делать такие широкие жесты. Эйден принимает предложенную бутылку и делает большой и нестерпимо горький глоток напитка. Большей дряни еще поискать. Но задачу он свою выполняет и на этом спасибо. Отвлекает от вопросов — от ловко ушедшего от прямых ответов Хакона. Но Эйден не хочет все оставить так, и крепкое пойло, которое он в себя вливает, слушая праздничную музыку, только укрепляет его в решимости. — Это свидание? — спрашивает юноша прямо, смаргивая накатывающую усталость. — Это Новый год, малыш. — Хакон явно не настолько пьян, поэтому говорит четко и снова уходит от темы. — Загадывай желание, уже полночь. — Хочу, чтобы… — Эйден поднимает вверх бутылку, салютуя в воздух, — это было свиданием. Алкоголь обжигает глотку и тяжело опускается в пустой желудок. Пилигрим роняет пустую бутылку и задумчиво смотрит на огоньки гирлянды, невпопад подпевая песне, настойчиво звучащей в голове. Он не замечает, как вздрагивает Хакон и устало трет руками лицо. Cause I'm about to break down I'm searchin' for a way out I'm a liar, I'm a cheater, I'm a non-believer I'm a popular, popular monster I break down Falling into love now I'm falling apart I'm a popular, popular monster… Две последние строчки Эйден проговаривает шепотом и широко зевает. И это словно сигнал к действию — Хакон помогает ему встать, но скорее тащит на себе, направляясь в закуток с огромной кроватью и горой плюшевых игрушек. Юноша как мешок с картошкой распластывается на матрасе и не замечает, как Хакон незаметно подкладывает под руку одну из игрушек. Эйден прижимает ее к себе и счастливо вздыхает, задремывая.