Пой мне ещё

Обычно Луке нравится, когда его дом наполнен голосами людей и музыкой. Он искренне считает, что песни — это тот самый тонкий проводник, способный соединять человеческие сердца и раскрывать их истинные чувства. Но сегодня всё идёт наперекосяк: гитара в руках явно фальшивит, выдавая неверные ноты, а окружающие ни в какую не идут на контакт, замыкаясь в себе всё больше и больше. Очередная вечеринка на корабле, принадлежащем семье Куффенов, грозит обернуться катастрофой. Отложив измученный инструмент в сторону, парень внимательным взглядом обводит присутствующих, задерживаясь на парочке, сидящей в отдалении. Маринетт и Адриан неловко переговариваются о чем-то, то и дело стараясь отодвинуться друг от друга, лишь бы не выдавать той искры, что мелькает меж ними. Немудрено почему: они оба сделали выбор в пользу других людей, и сейчас боятся ранить тех неаккуратным словом или жестом. Куффен мягко улыбается. Он уже давно понял, что прелестная Дюпен-Чен не ответит ему взаимностью, сколь бы не старалась, но вот другая девушка... Кагами, кажется. Лука скользит взглядом чуть дальше, находя японку поодаль Агреста. Вот она не столь же проницательна. Хотя, возможно, Цуруги также понимает ситуацию, однако мириться с ней не собирается. Их с Адрианом руки сцепляются в нежном прикосновении, заставляя заметившую это Маринетт потухнуть. «Милая моя девочка,» — с давящим грудь сочувствием проносится в голове у музыканта, «Нужно что-то делать». Лука никогда не был профессионалом в делах сердечных. А если бы был, эта удивительная леди с голубыми глазами точно принадлежала бы ему, а не этому слепцу. Но раз уж судьба распорядилась по-другому, он просто хочет сделать её счастливой. Всеми доступными способами. Минута, пара шагов, и вот Куффен стоит перед компанией, которую впору обозвать недоразумением. Улыбается своей тёплой, словно лучик весеннего солнца, улыбкой. — Адриан, — гитарист облокачивается об один из деревянных сводов палубы, придавая себе максимально непринуждённый вид, — Позволишь украсть свою леди? На короткий миг взгляд блондина устремляется к Маринетт, и это не ускользает от внимания каждого. Неловкость концентрируется в воздухе, мешая вдохнуть полной грудью. Куффен уже начинает жалеть о своей выходке, однако японка поднимается с места, отряхивает юбку и сама двигается навстречу. — Думаю, он не против. Я как раз сама хотела подойти к тебе. Есть одна песня, которая мне нравится... — Цуруги подцепляет парня под локоть, осторожно, но крепко. Лука благодарен ей за смелость и честность перед собой и другими. Галантно провожая девушку к другому краю корабля, он присаживается на один из сабвуферов, приглашая её сделать то же самое. Атмосфера наконец-то налаживается. Всё как будто встаёт на свои места: разговоры становятся громче, задорный смех отражается от лазурной глади воды. Лука крутит колку на голове грифа, легко касаясь пальцем одной из струн. — Песня, значит? — меланхолично спрашивает парень, лукавым прищуром обводя японку. Та молчит. По Кагами сложно сказать, что у неё на уме: не лицо, а фарфоровая маска, не пропускающая ни тени эмоций. Одни только сжатые кулачки выдают напряжение, боль и обиду, сдерживаемые всеми силами. Куффену хочется прикоснуться и ослабить натяжение; если бы сидящая рядом брюнетка была одной из его струн, то лопнула бы на первом же аккорде. — Ты тоже всё понимаешь, да? — выпаливает наконец девушка, глядя в упор на музыканта. — Зачем он... Они так поступают? Парень хмыкает, выдавая краткую мелодию. Проверяет, хорошо ли настроил инструмент. После смотрит через плечо японке, поодаль, где беседуют их предметы воздыхания. — Они запутались, — честно признается Куффен, которой и не обязан, вообще-то, оправдываться за чужие огрехи. Но как есть. Лука озвучивает факт раньше и увереннее той парочки. — Сыграть что-нибудь? Ты сказала, что есть какая-то песня, — увиливая от неприятной темы, музыкант считает своим долгом скрасить вечер и для Кагами. Откуда в нём столько доброты и эмпатии остаётся только гадать. Так получилось, что они с этой девушкой в одной лодке, плывут по волнам, нещадно несущим к разбитым сердцам. Так от чего бы не плыть вместе? Цуруги улавливает настроение: смотрит взглядом осознанным, благодарным, пододвигается чуть ближе и шепчет в самое ухо Куффена название, задевая аккуратным носиком прядь выкрашенных в бирюзовый цвет волос. Лука вздрагивает, взбудоражено и задорно, укладывая ладонь на гриф и обжимая его. Пространство заполняется музыкой. Мелодия, естественно, грустная. Каждая нота пронизывает, задевает, закрадывается в потаённые уголки души. Куффен вкладывается в игру всем сердцем, и совсем не ожидает, что сидящая рядом японка начнёт петь. Её голос чарующий: глубокий, мелодичный, хоть и тихий. Кагами поёт так, что по спине пробегает волна мурашек. В тоскливых строчках слышна личная боль, все те эмоции, что она не способна выразить ввиду каких-то сформировавшихся барьеров. Лука пытается сосредоточиться на инструменте, но глаз так и тянется к солистке. Он смотрит на её личико, на грусть, сокрытую в омуте бездонных карих глаз. Поначалу девушка как бы невзначай бросает взгляды в сторону Агреста, но затем всё её внимание переходит к аккомпанементу. Меж ними зарождается неожиданная ниточка. Музыка связывает, как говорят. Песня подходит к логическому завершению, но музыкант начинает по новой. Снова льётся из-под пальцев незатейливый мотив вступления. — Пой, — одними губами шепчет Куффен, улыбаясь уголками. — Пой мне ещё. И Цуруги откликается на просьбу. Вновь тот же набор строк, те же выражения, но уже без беспросветной тоски. Весь мир ограничивается лишь ею и сидящим рядом брюнетом. Возможно, не всё так плохо? И потеряв одно, она обрела что-то совершенно иное?