ac: АнимациЯ — Дневник
Разве это приятно, когда тебя обнимает и расцеловывает абсолютно неприятный и чужой тебе человек, вечно тискают, как котёнка, не давая посидеть спокойно? Кому угодно, только не Антону Шастуну. Весь затисканный и недовольный котик Тоша спрятался вдалеке от всех за домом, в надежде, что не дай Бог его найдут и снова заставят кому-то помочь, либо снова заобнимают и начнут расспрашивать про личный фронт, учёбу и будущую профессию до потери сознания. Тётка Наташа — это явный карт-бланш, который не умеет держать себя в руках. Антона это жутко бесило. — Грымза несчастная. — Раздражённо фыркнув себе под нос, юноша пнул какой-то жалкий одинокий невиноватый камушек. — Ты про мою мать, да? — голос Иры заставил Антона встать в очень неловкое положение. Антон начал было извиняться за свои слова, но его тут же перебили, — Та ещё прилепала, надоела жесть как, я вообще не хотела приезжать. — Устало проехавшись рукой по своему лицу, она присела на крыльцо рядом с Антоном. — А ты, э, не тут живёшь разве? — Мальчишка вопросительно повернул головой в сторону девушки, приподняв одну бровь. Не то, чтобы ему было слишком интересно, просто непонятно. — Я в городе с отцом живу, родители в разводе. Мать тут, а отец в Воронеже, работает. Ну, а я с ним осталась. Куришь? — Протягивая сигарету, спросила Ира. Курить сейчас хотелось меньше всего, пусть последний раз сигарету в руках он держал в восьмом классе, и это закончилось не с большим успехом, потому юноша решал не сдаваться курению и немного потерпеть с временем, поэтому отказался от предложенной ему никотиновой палочки. — Откуда «счастье»-то такое? — взглядом указывая на сигарету в руке девушки, кивнул Антон. — Отец отдаёт. Ему похер, а у меня свобода действий. Только от матери скрываемо, прибить грозился. Она-то думает я там по струнке хожу. — Ира сделала первую затяжку, через секунду же выпуская табачный дым в противоположную сторону от юноши, чтобы не попасть в него, — недавно совсем только дал, не осуждай, не с двенадцати лет курю. Антон пообещал себе, что никогда курить не станет.***
Антон обещание не сдержал. Держа зажатый косяк между указательным и среднем пальцем в свободной левой руке, он поминутно делал то короткие, то растянутые затяжки, выдыхая едкий никотиновый дым в открытое окно автомобиля, не отрывая глаза от неровной с бесячими кочками дороги, думая о своём внезапном появлении. Как Арсений отреагирует на него? Будет неловкое молчание, слёзы в плечи, или же он выгонит его со своей территории? Шастун на последний вариант и не решался. Арс не мог. Он не такой. Антон был уверен. Хотя нет: Антон точно знал. Попов выслушает, не прогонит, вспомнит. А Антон хотел забыть, не вспоминать. Несколько лет перед собой Шастун лез из кожи вон, терзаясь выгнать этого мужчину из своего разума. Противный злобный внутренний голос бесконечно мучил его: «Забудь его, слышишь? Забудь, не вспоминай. Он тебе нужен, ты ему — нет. Ему прекрасно живётся без тебя, как жилось те годы, что он вообще не знал о твоём существовании, до того, как вы познакомились. Нужно жить дальше…» Да, нужно. Но это просто невозможно. Пытаясь спрятаться от них, от всего этого тошного гнилого мира, Шастун отдалился от настохиревшей работы, просиживая в Германской дорогой сырой квартире, также настохиревшей, глотая грёбанный дорогущий коньяк, обжираясь до потери памяти, надеясь забыть этого человека, что подарил ему то самое идеальное лето. Вот только Антон вовсе не знал, не думал, что потеряв Попова в своих воспоминаниях, он потеряет частичку себя. Навсегда. Антон был просто в сумасшествии, его пугали будто чужие голоса в голове, отчего, слыша их снова и снова, он кричал, истошно, отчаянно, истерически, тем же чужим голосом из его головы, прогонял их. — Сука, заткнись, заткнись!…Пожалуйста…— кричал парень, понижая тон с каждым словом. От этих криков драло горло, чертовски горело, горечь в горловине смешивалась с ядовитым алкоголем, от чего лучше не становилось. Хотелось напиться до смерти, чтобы вообще ничего ни чувствовать, ни слышать. Жизнь его ничего не стоит. Ничего не стоит и его смерть. — Я же мог…Я же мог бы увидеть его, к нему приехать, твою мать, я же… «Не можешь, нет, ты не можешь, ты ни черта не можешь! — перебивал Антона дьявольский голос. — Ты только и можешь сидеть здесь и изнываться, как тебе плохо, какой ты ужасный! Ты хоть раз сделал что-нибудь, чтобы увидеть его? Нет. А почему? А потому что ты боишься. Ты боишься увидеть его, боишься его глаз, его разочарования. Ты боишься его» — мерзопакостно, злобно, гадко смеялся этот дурной истерический голос, заставляя кричать ещё сильнее, подавлять жестокий смех. Больше всего Шастун боялся себя. Боялся наделать больше глупостей, каких допустил сейчас. Антон просто не мог. Он просыпался, думая о Арсении, сидел за кухонным столом, думая о Арсении, заполнял рабочие бумаги, к счастью не наделав не одной ошибки, думая о Арсении, он засыпал, думая о Арсении, мать твою! Он хотел хотя бы увидеть его снова, убедиться, что он настоящий, что его изящные голубые океаны в глазах ему не приснились. Увидеть его, обнять безмерно, не отпуская его никогда-никогда. Теперь он его точно не отпустит. Он не промахнётся снова. Он должен был остаться тогда с ним, в деревне, в его уютном доме, с таким же уютным добрым хозяином дома, а не это вот всё: деньги, донельзя требовательные строгие слова отца, бизнес — все это было совершенно не нужно, отчасти противно. «Бизнес — для нас это главное. — Пронёсся эхом голос кричавшего отца, пронеслись слова, которые он нервно выкрикивал пару лет назад. — Твоё счастье сейчас — наша клиника, будучи твоя, приносящая нам невьебительные доходы, о которых ты только мечтать и мог! Все эти годы ты купался в деньгах, и вот твоя благодарность за это? Мы известны по всей Европе, к нам ездят из других стран, надеясь на твою, сынок, помощь. В чём несчастье? Люди нуждаются в тебе, ждут от тебя помощи, блядь!» — Последние выражения раздались в голове максимально громко, будто сейчас, сидя в машине у Антона, орал ему, что заставило Антона вздрогнуть. «Бизнес — это главное». «Люди нуждаются в тебе». Будь они прокляты. «Ты купался в деньгах, и вот твоя благодарность?» «Твоё счастье сейчас — наша клиника». Но вот только Антон совсем несчастлив. Ему не нужны деньги. Ему нужно счастье. Настоящее счастье. Ему нужен мужчина с сияющими глазами цвета морской волны, с тёмными волосами, яркой запоминающейся улыбкой и с домашними голубями во дворе, с именем Арсений Попов. Из радиоприёмника машины играла песня какой-то классной русской группы. В песню Шастун вроде бы не вслушивался, но его уста сами беззвучно пропевали строчки: — Я стараюсь не думать о нём*, не вспоминать даже, Но осенние мысли роятся в моей голове. В каждой песне дождливой калибр воды очень важен, Как костры-разговоры на Волге и ночь на Неве.***
Антон с тёткой просидели у Наташи ещё час. В разговорах с Ирой он узнал, что оказывается у девушки есть парень, о существовании которого мать, конечно же, не знает, и тот должен приехать к Ире на днях. — Обещай мне, что не скажешь никому. Это должны знать только ты, я, мой отец и парень, — слегка кивая головой на каждое произношение ей слово говорит Ира, шёпотом нежно, но с какой-то серьёзностью и угрозой. — Понял? — Да понял я, понял. «Надо мне больно рассказывать это кому-то, информация пиздец важная», — хихикнул про себя Антон, но на лице оставалось всё то же уверяющее девушку напротив лицо, выставив ладони вперёд и всем видом своим показывая, что ему стоит доверять. — Но у меня к тебе тоже, — Антон между словами шмыгнул носом, — разговор. У тебя же были отношения там, все дела. — Готовясь обсудить странные чувства от вида Арсения и мыслей о нём с только недавно знакомой девушкой, словно знакомы они уже несколько лет, с самого детства, произнёс Шастун, как-то неуверенно. — У меня есть…одна знакомая девушка. И когда она находится рядом со мной, то внутри меня что-то, понимаешь, горит. Будто органы сжимаются в один комок, и не понятно, приятно ли это или наоборот — странно. А знакомы мы всего несколько часов. Это самое странное. — Антон покосился на Иру, поджав губы. Ира смотрела на него, прислушиваясь к каждой фразе, чуть схмурив брови. — Мне кажется, ты торопишься. Вы торопитесь, — сделав акцент на местоимении, покачала головой Ира, улыбнувшись. — Пока это симпатия, тебе нужно это обдумать, может твои чувства обманывают тебя. — Не уверен, что я ей интересен. Сегодня вечером мы гулять идём, я вообще не представляю, что в таких ситуациях делают! — расплёскивая руками в стороны, Шастун слегка-слегка прикрикнул от безвыходности. — Антон, ты откуда вылез? Из какой мелодрамы? — Осуждающие глаза Иры бегали по антоновскому лицу, а её рука с хорошим маникюром, — Антон не разбирался, но цвет был прикольным, — несильно потрепала по его плечу. — Такое бывает при первом знакомстве, успокойся, это норма. Но не нужно вешать картину раньше, чем её успели нарисовать, — после сказанных собой последних слов девушка была не совсем уверена, что последняя фраза соответсвует ситуации, но ей было не ебать до этого. — Наберись терпения, Антош, живи как раньше, это может пройти, чувства могут быть обманчивыми. — Шастун со смягчением в душе тонко вздохнул. Наверное, Ира была права. Арсений, под псевдонимом «она», был красивым, были красивы его глаза, голос. И это лишь факт. — Местная значит, да?..— Задумчиво ответив на шастуновское «гулять идём», догадалась Ира, хоть это и так было ясно. — Ир, тут такая проблема…— юноша прикусил нижнюю губу, решив сказать девушке правду о том, что они говорят вовсе не о красивой девушке, которая заинтересовала Антона, а о неком другом, — Это не совсем так девушка..Знаешь. Это парень. Ира застыла на месте, кажется, даже притаила дыхание, изогнув правую бровь, ничего не вдупляя. — Парень? — Девушка нерешительно откашлялась, — что там у тебя в животе приятно крутит, повтори? — Я сам ещё не знаю, что это. — Запустив пятерню в кудрявые волосы, после этого действия он всплеске своих непониманий устало потёр лицо уже двумя руками. Хотел бы Антон себе нервы, как стальные канаты, да вот Бог решил послать его нахуй. — Меня к парням никогда не притягивало, а он…Он словно другой, понимаешь, другой! Я не хочу влюбляться в него, Ир. Я не хочу проблем, не хочу, чтобы были проблемы у него. — Тош, ну чего ты как маленький, ты чего придумываешь-то? Кажется, ты уже границы перешёл. — Приобняв обессиленного бедняжку за худые плечи, она вздохнула на последних словах. — Кто он хоть, друг твой? — Он не мой. И пока не друг. Не важно, — съязвил Антон, за что ему было стыдно и неловко. Девушка ему помогла, всё-таки, — Извини. Спасибо тебе. — Прибавил после коротенькой паузы мальчишка, подняв свою опущенную на пол русую голову, благодарно улыбалаясь новой знакомой. Антон не ждал такой доброты от девушки. Он был благодарен ей как никогда. Только его друзья поддерживали его так. Ира явно была бы хорошим другом. Друзья… Друзья! Шастун забыл сказать друзьям, что доехал. «Не позвонишь, когда приедешь — вьебу через экран телефона. Мало ли что. Лучше я убью тебя сам, чем ты умрёшь где-то в ёбанном залупье», — вспомнились слова Позова, которые он говорил по телефонному звонку, когда Шастуны ещё ехали в машине. Антон вдруг активно завозился, ища в кармане штанов свой телефон. — Что такое? — Будто бы проснувшись, спросила Ирина. — Друзьям позвоню щас, что доехал. Иначе мне «пиздец через экран телефона», — показав кавычки пальцами, театрально закатив глаза и изображая строгий голос друга, Антон усмехнулся. Девушка рассмеялась. Смех её был заливистым, искренним, хотя Антон вроде ничего такого смехотворного не сказал, на его взгляд. Но смех Иры был до безумия заразительным, так что Шастун не сумел сдержать смешок. Найдя в контактах номер близкого друга, не успел Антон нажать на заветную кнопку вызова, как номер того же Поза уже высветился на экране, говоря Антону, что он опоздал. Антон, аккуратно взяв трубку, ожидал обещающей нецензурной лекцией. — Антох, только не говори мне пожалуйста, что ты уже несколько часов как в деревне? — Умоляющим голосом просит друг, не убивая надежду, что Антон про него не забыл. — Извини, Димочка, так получилось. Только не давай пизды, пожалуйста, — наигранным смешным склоняющим голосом пропищал Антон. — Мам, ну не надо, пожалуйста, я так не буду больше! — Антон услышал, как на заднем фоне хихикала Ира. — Всё в хахайки играешь? Ладно, я понял, — и снова этот обиженный тон, ну ёптвоюмать! — Ладно, ладно, Димк, прости, неудачно пошутил, м-да, — лыбится Шастун, извиняясь перед другом. Димка был ему самым близким другом, он был ему как брат. А Антон так с ним поступает, ай-яй-яй, Антон. — Доехал я, не помер. Вы там как, чё? — Макар уже уехал, я с родителями дома отшиваюсь. Щас, вроде как, на пару часов свалили куда-то, а мне делать нефиг. — Жалуется Дима. Даже жалко его становится, один там, бедный, среди облезлых надоедливых книжек. К себе бы его забрать, да Позовы-старшие явно будут против, Антон этих гадов знал, как свои заношенные браслеты с кольцами. Друзья ещё пару минут о чём-то говорят, говоря всякую ерундовину, постоянно смеясь, а потом ещё пару минут прощаются, соревнуясь, кто больше раз скажет «хуй, пока». Спустя двадцать минут Антон уже оказывается в доме у тётки, выговорив её хотя бы отдать ему ключ, но тётка, повозившись, решилась пойти домой вместе с племянником, ещё полчаса прощаясь с подругой. Но ключ всё же отдала. Сидя на диванчике в доме на кухне, Шастун пил заваренный только что чай с мятой и смотря куда-то в окно. Туда-сюда пролетали птицы, вдалеке по дорожке редкостно ходили люди, в основном бабушки, с пустыми вёдрами в руках, со скоростью полёта птиц бегали соседские незнакомые Антону дети. Просидев так более трёх минут, Антон поставил несчастную, почти нетронутую чашку с любимым чаем на стол и поплёлся в комнату, освобождённую для него. На кровати валялся рюкзак мальчишки. Подойдя к нему, Антон извлёк из него некоторые лёгкие вещи: книгу, наверное, всё-таки не нужную, целлофановый пакетик с ручками, карандашами и ластиками и скетчбук. Но последняя вещь не последовала за другими на кровать, а так и осталась в схватке правой руки, «дожидаясь» действия хозяина. Кивнув собственной мысли в голове, Шастун взял в руки кулёк с принадлежностями и тетрадь для творчества, вернулся на кухню. Практически разбросав всё по деревянному лакированному столу, Антон пододвинул к себе измученный скетчбук, взял в руки простой карандаш, отпил короткий глоток чая. Пальцы мальчишки сами выводили что-то на белой бумаге, делая какие-то каракули. Оторванных от скетчбука клочков бумаги он насчитал штук пять. Проходит десять минут, двадцать, полчаса, Антон также тупит над чистым белоснежным листком бумаги. Досадно начертив какой-то неровный круг по центру листочка, Шастун выводил на нём набросочные линии. Вышла будто человеческая голова. Восторженно ахнув, Шастун-младший резким движением склонился над уже бывшем белом листке, выводя все более и более точные полоски карандаша, не давя на него сильно. Антон вовсе не заметил пролетевшие полтора часа. Тётя дома так и не появилась. Дорисовав своё творение, он на шатающихся ногах потопал в комнатку, бессильно упав на кровать, бросив тетрадь куда-то на маленький столик рисунком вверх. Оттуда глядел тёмноволосый мужчина выраженными голубым ярким карандашом глазами. Только ощутив под телом мягковатый старый матрас, тело Антона тут же покрылось волной бессилия и апатии. Почему-то безумно хотелось спать. Несколько минут Шастун лишь смотрел на белый потолок, не думая совершенно не о чём. С моментом его веки тяжелели, забитые нервами мысли забылись, исчезнув куда-то прочь, и спустя какое-то миновавшее время Антон видел только темноту, поглощающую весь разум мальчишки, утомлённый мрак затягивал лишние мысли. Он не знал, когда проснётся, проснётся ли он вообще. Разбудило его тёплое прикосновения чужой тёплой ладони.