Абсолютное добро Безначального Света

      Морьо обошел узловатый корень одинокого деревца, застывшего на краю лагеря, и погладил тонкий, искривленный ствол. Дерево отозвалось с неохотой: тяжело вздохнуло блеклыми листьями и замерло. Соки перестали бежать от корней.       «Здесь всё пронизано страхом. Если дерево — творение Йаванны — не признает свет эльдар, что говорить о тех, кто населяет эти земли. Всё поработил Моргот!» — и, закрыв глаза, Морьо представил, как огонь охватывает пока еще невидимую твердыню Врага, как покрывает пепел распластавшихся балрогов и запах паленого мяса распространяется далеко, до гор, до Моря. А наверху, созерцая великую битву, дрожат звезды.       «Нельо растерял свою отвагу, ослеп и не видит нашей удачи. Враг не ждет от нас подвоха, думает: мы сломаны. А мы!..» — и, не успев облечь стремление фэа в слово, Темный рубанул рукой воздух, нечаянно задев дерево.       — Оно боится не тебя, мой принц, — негромкий голос на грани мысли и чувствования раздался из темноты, — а только того безумия, которое тебе дарует Клятва.       Морьо едва не задохнулся от возмущения: витиевато и по-разному называли его и отца прислужники Ноло, но ещё никто из Первого Дома не осмеливался на оскорбление данной им Клятвы. Разве что мама…       Перед глазами полыхнул огонь её волос, напряженная спина. Она стояла перед отцом, как тростник — перед лицом бури. Отец выше на голову и огромная его тень, отбрасываемая светильниками — они заполнили собой весь зал, и на мать почти не попадало света; она, как видение, не отбрасывала тени. Горели только распущенные косы; длинные, как языки свободного пламени, они падали до пола и не свечи — сила фэа дарила им сияние. И в голосе, в каждом слове была сила. Она не говорила — била наотмашь, и сумерки вокруг неё становились гуще и гуще.       — Тебе ли об этом рассуждать?! — Морьо сжал рукоять меча, — ты всего лишь камушек, как и остальные три! Собственность Первого Дома!       В ответ — молчание. Только в больших светлых глазах девы принц увидел такую тьму, что стало не по себе. Сзади накинулись, стали душить крепкой рукой, и дерево зашипело зло корнями, листьями, ветвями:       — Я сильнее вас-с-с! Я дарую вам свет и жизнь! Ничтожес-с-с-тво… Ничтожес-с-с-с-тво… Бес-с-с-помощное ничтожес-с-с-тво!       Морьо хотел вырваться, ударить свободной левой рукой противника, но не смог пошевелить и пальцем. Неравная борьба и железный привкус на зубах — это было совсем не тем противостоянием, которого желал бы он.       Очнулся лежащим на земле; лицо пылало, перед самыми глазами — ствол злосчастного дерева. Постарался припомнить, как упал и отчего так болит голова, но в памяти только одно — горящие материнские косы.       — Клятва как река, мой принц, — сбоку зашуршало платье, и эллет протянула поблескивающий в темноте кувшин.       Морьо покосился настороженно, нащупал локтем кинжал в потаенной складке камзола и осторожно поднял голову: шея болела, как будто её уже свернули. Рядом очутились большие глаза и тонкий нос, по-детски приподнятый.       — Выпейте, мой принц, — и в горле сразу пересохло; Морьо понял, что если не сделает сейчас глоток, то просто умрет от жажды. — Ведь река спокойна. Её питают ручейки и ключи; они бурлят внутри, в омутах и заводях, но течение не выказывает этого, пока кто-нибудь от скуки не решится бросить в воду камень. Тогда появляется рябь, но по своему существу река всё также безмятежна. Вы бросаете эти камни безрассудно и постоянно…       Темный усмехнулся, припоминая, отчего упал. Он тогда посмел назвать этот вздёрнутый нос собственностью их семьи.       — Чего ж ты хочешь? Твои… братья… — «Отец, ты знал толк в загадках!» — в руках Моргота, а ты желаешь, чтобы я усмирил свой пыл?!       Дева вскочила вместе с ним, отчего плащ её распахнулся, и Морьо увидел чистые, белые, сияющие жемчужно руки. Они были красивы на темном бархате, не украшенные ни кольцами, ни морщинками, ни шрамами.       «В них равно странно видеть как оружие, так и дитя. Это руки статуй — не живых», — и Феаноринг нерешительно отдал опустевший кувшин, не сводя глаз с тонких пальцев.       — Я лишь призываю тебя к благоразумию, мой принц. Я хочу для тебя жизни, а не смерти, — и одна из ладоней поднялась выше, к самому лицу Морьо и коснулась его щеки. — А впереди — точно знаю — одна смерть. Прошу тебя, не вреди себе и братьям… На Совете сдержи себя…       Ладонь её была теплой, мягкой, и Морьо кивнул. Перед ним не было уже ни лагеря, ни темноты — только залитый неровным светом зал и отец, прижимающий мать к груди.

***

      Первым не сдержался и фыркнул Питьо. Он сидел подле задумчивого Кано, вертел в руках свежевыструганную палочку для письма, и по всему было видно, что само обсуждение его мало интересовало — поддержал бы любое решение, которое предложили старшие братья. Однако все молчали, и его стал разбирать смех.       Кано, подняв голову от плохо набросанной карты, хмуро посмотрел на рыжую макушку и тоже улыбнулся. Улыбнулся иначе: не беззаботно, как Амбарусса, а с облегчением; приподнял уголки губ, и морщинка на лбу разгладилась.       Нельо вместе с ним дрогнул ртом. Оглядел братьев, задержал взгляд на уткнувшемся в наручи и булькающем от сдерживаемого смеха Питьо. Над столом повисла одна мысль, одно решение: только у Кано и Морьо оно было пересыпано теплым поблескивающим песком, какой обычно бывает у подножья ещё не потухшего вулкана, а у Курво отдавалось сожалением и тревогой. Турко смотрел равнодушно, недовольный, но уже, кажется, смирившийся с исходом советом, а сидевший рядом Тельво под столом пихал близница носком сапога.       — Значит, мы прислушаемся к её словам?       И фэа всех взметнулось единым пламенем: «Да!»       — Пусть призовут на совет нашу леди. Послушаем, что она теперь скажет, когда всё по её просьбе, — мрачно велел Морьо. Он был теперь почти уверен, что его слова говорящий камушек разобрал, стоя снаружи у полотнища шатра.