I'll kiss your open sores

Невозможно сосчитать, сколько раз он держал эти ключи в руках, скользя по ним пальцами, сколько раз он он сжимал их в ладони, сколько раз они приятной тяжестью оттягивали карман брюк. Сайно знает каждую царапину на этих ключах лучше, чем что-либо в своей жизни. Лучше чем то, что его ждет за этой дверью. Ждет его всегда одно и то же. Проходят дни, недели, месяцы, а эта квартира всегда одинакова. Она словно застыла во времени в тот момент, когда они в нее въехали. Он любит это постоянство. Кто-то сказал бы, что это скучно, и рано или поздно ему надоест бытовуха, а Сайно всегда будет верен своей любви к этой маленькой квартирке и ее обитателям, к огромной монстере в прихожей, и к фикусам на кухне. К его маленькой крестнице, и его мужу. Сколько бы он не пропадал, Сайно всегда старался никогда не пропускать ничего важного в ней. Его жизнь вся заперта в этих сорока квадратных метрах, ограниченных четырьмя стенами и железной входной дверью, и теперь, держа руку у замочной скважины, он чувствует предвкушение. Он чувствует свою беспомощность перед тем, как сильно он хочет заплакать просто от прикосновения к дверной ручке: она такая родная, такая прохладная, приятная, привычная. Правильная. Сайно абсолютно всегда жутко скучает. Он, словно преданная собака, привязан к людям и к месту, и всегда возвращается домой. Он любит свою работу, он любит людей, которые встречаются ему за все то время, что он не дома, но он всегда предпочтет тишину их пустой квартиры шуму большого города, полного ярких эмоций и новых лиц. Сайно отчетливо чувствует одиночество, он не может находиться подолгу в тишине, он не может не говорить с людьми, какими бы они не были, иначе это истощает его, высасывает все его силы. Он экстраверт, пожалуй, в самом чистом из возможных его проявлений. Но он любит тишину своей квартиры, потому что это не просто тишина–это его дом. Необъяснимо, но факт, он наслаждается тишиной, когда рядом мирно посапывает его муж, он наслаждается одиночеством, когда дома лишь он и монстера в прихожей, а крестницу только-только забрала ее мама. Сколько бы Сайно не пропадал в командировках, Тигнари никогда его не ревнует, потому что в этом просто нет смысла. Тигнари у него в принципе не ревнивый, но когда супруг пропадает в других городах месяцами, многие не хотят это терпеть. А он терпит. Потому что Сайно тоже не ревнует его, потому что Сайно на самом деле ужасно любит все контролировать, но еще больше он любит Тигнари. А любовь предполагает доверие. Они когда-то честно договорились, что если разлюбят, не станут изменять. Разойдутся по-тихому, без битья посуды и скандалов. Кавех, когда об этом узнал, назвал их ненормальными. Оказывается, в нормальных семьях такое не обсуждается. Видимо, партнеры по определению должны ненавидеть друг друга после расставания. Да и ладно. Пусть рушат свои семьи так, как им хочется. Семья... Только сейчас он подумал о том, каким далеким было это слово лет девять назад. У него не было родителей, у него не было сестер или братьев, у него не было абсолютно никого в этом чертовом городе. У него даже денег не было. Он просто сел на первый попавшийся рейс междугороднего автобуса, просто чтобы сбежать от себя, своих мыслей и двух могилок с одинаковыми деревянными крестами. Он просто не взял с собой ничего, кроме пачки печенья и наушников. Он просто бродил по улицам в свои жалкие двадцать, и желал напиться как последняя свинья и заснуть в переходе под звуки гитары бродячего музыканта, слушая переливы струн и стук капель по шиферу. Он думает о том, что девять лет–это маленькая вечность. Примерно столько он знает Тигнари. Примерно столько времени назад он проснулся от ощущения теплой руки на своем плече, мягко потряхивающей его. Тигнари тогда спросил, все ли у него в порядке. И тогда он был удивительно в порядке для человека, который проспал почти пять часов на голом асфальте под дождем. Его почти за руку притащили домой, переодели и напоили немыслимо горячим и вкусным чаем. Уложили на мягкую кровать, раздели и укрыли самым мягким на его памяти одеялом. Сайно бежал от чувства вины, но она настигла его и тут: он заставил кого-то волноваться за себя. Он не должен был. Были ли вина долгосрочной? Нет. Тигнари потом признался, что он никогда не забудет тот день. Как он шел тогда по переулку, и слух резала фальшивая игра незнакомца, уши и хвост намокли из-за дождя, а голова нестерпимо болела после жутко долго и бесссмысленного пререкания с доцентом. Мог ли Тигнари не делать этого, если считал это бессмысленным? Нет. Иногда для него дело принципа и чести, доказать то, что он более чем прав в данной ситуации, и всем остальным стоит принять это, даже если это пошатнет их хрупкое чувство собственного достоинства. Потому что кричать на его сокурсницу за то, что она опоздала на пару, потому что ей пришлось кормить с ложки престарелую мать– бред, маразм и отстутствие человечности. Тигнари такое терпеть не может. После спора наорали и на него. Он ни о чем не жалел. Но это, все же, был самый дерьмовый день из всех возможных, потому что на улице дождь, он не выспался, а еще он ужасно метеозависимый, и... О архонты, что это за ужас? Он даже сначала не заметил, что в углу, почти у сброшенных в кучу коробок из магазина, кто-то был. Кто-то очень одинокий, мокрый, замерзший и, наверное, спящий. Горло сжало чувство беспокойства. С чего бы ему помогать, он уже сделал сегодня доброе дело, и получил за это по ушам. Он не мог хотя бы не спросить, в чем дело. Когда вместо ответа на него посмотрели воспаленные карие глаза, словно наполненные чувством вселенской несправедливости по отношению к одному маленькому человеку, брошенному в большом городе, он не смог не помочь. Не смог не утянуть горе пьяницу за собой, и не дать ему приют. Делал ли Тигнари так со всеми? Нет. Он мог дать денег или покормить бродягу, но в тот момент в нем что-то словно перещелкнуло, и вот он уже заваривает для него чай на своей кухне, а через час спит на диване на кухне, потому что отдал свою кровать гостю. Как опять же признался Тигнари, это был единственный случай, когда его синдром спасателя спас не кого-то чужого, а его самого. Сайно скидывает ботинки, которые тут же оказываются в разных частях прихожей и стягивает пальто, кидая его на тумбочку. Немного подумав, ставит обувь на ее место, а пальто вешает на крючок. Тигнари не будет злиться, что он снова только вернулся, а уже навел беспорядок. Хотя Тигнари, наверное, вообще не будет злиться сегодня. Он по-отечески оглаживает рукой лист монстеры, она сама будто льнет к его ладони, и он едва заметно улыбается. Тихо, почти на носочках идет по коридору, откуда привычной громадой смотрят на него книжные стеллажи, когда слышит тихую мелодию на кухне, и сразу же меняет курс. Ерошит вымокшие под дождем волосы, утирает мокрое лицо рукавом, натыкаясь ладонью на щетину. Черт, он не побрился? Тигнари стоит у гарнитура и что-то сосредоточенно нарезает, пересыпая в сковородку. На фоне действительно играет музыка. Он отвлекается и вглядывается в текст на телефоне. Наверное, Тигнари не слышал звон ключей. Сковородка размеренно шипит, брызгаясь маслом, а нож, поддаваясь определенному ритму, стучит о доску под влиянием четких, уверенных движений. Мужчина невольно любуется им: домашний, своенравный, независимый и до чертиков любимый. Он у себя дома, и абсолютно никого не ждет. Может быть, кроме него. Недельки через три наверное, может позже. Сайно ничего на этот раз не обещал. Его работа иногда просто не позволяет давать обещаний, чтобы потом никого не расстраивать. Говорить: "Я приеду на этой неделе", – а потом открешиваться от своих слов, будто не он буквально вчера был в этом уверен, а сегодня с утра стоял на вокзале, чтобы не уехать куда-то, а сдать билеты. И так по бесконечному, невыносимому кругу обещаний и веры в то, что он никогда не врет. Поэтому Сайно просто ничего не обещает. Не хочет обманываться и обманывать. Сайно подходит сзади, и обвивает его руками. Мужчина замирает. Вздрагивает. Бросает нож на стол и резко оборачивается. –Нари? В карих, с невероятным зеленым отливом, глазах стоят слезы. Нижняя губа смешно подрагивает, словно от обиды. Ему почти тридцать, но он все еще тот девятнадцатилетний мальчишка, подобравший его, бездомного котенка на улице. Тигнари со всей силы впечатывается головой в его грудь, прижимаясь так сильно, как только может. Футболка слегка намокает. Сайно держит его крепко, так крепко, что руки ноют, но он не хочет отпускать ни на секунду, ни на миллиметр. –Я вернулся. Он с нажимом проводит рукой по спине, пальцами пересчитывая позвонки. Хвост дрожит где-то ниже, бьет его тревожно по ногам. Тигнари расслабляется от его материальности. Музыка продолжает играть на фоне. –Привет, –слышится со стороны груди. Сайно хрипло смеется, –с возвращением. Его Нари. Он прямо здесь, рядом с ним. Прямо сейчас. Наконец-то. –Ты чего разревелся-то? Тигнари поднимает глаза и влажными от вымытых продуктов руками заправляет прядь волос за ухо: –Скучал, –он в последний раз шмыгает носом и улыбается, –безумно. Песня внезапно стихает и переключается и Сайно слышит до боли знакомые мотивы. All i am, is a man, Сайно обнимает его чуть крепче и делает шаг назад. Тигнари послушно следует за ним. Когда его муж рядом он может позволить себя расслабиться и просто быть ведомым. Он его спокойствие и спасение. I want the world in my hands Тигнари кладет голову ему на плечо и закрывает глаза. Ничего не кажется важным, кроме рук Сайно на его талии и ритма музыки. Он лезет рукой в карман домашних шорт и делает погромче. i hate the beach, but i stand Черт, у них есть соседи. Довольны ли они концертом в час ночи? Ему плевать, если уж быть абсолютно честным. in a California with my toes in the sand Песок в сандалях, на который жалуется Тигнари, невыносимая жара и сгоревший нос–их медовый месяц, проведенный частично на море, и частично в горах. Не совсем пляж Калифорнии, но он правда старался. А горы там появились лишь потому, что его муж, оказывается, на дух не переносит высокие температуры и духоту. Но Тигнари не хотел расстраивать его, когда он принес два билета на море, и после воодушевленно носился по дому, собирая вещи за двоих. Правда потом Сайно расстраивался еще сильнее, когда покрывал его всего мазями от ожогов после солнца. use the sleaves of my sweater Они правда использовали рукава свитера. Ими Тигнари грел его руки, оттирал их от дождевых капель и грязи еще на улице, в их первую встречу. Ими Тигнари утирал глаза, когда Сайно стоял на коленях у набережной с блестящим серебрянным кольцом в руках. let's have an adventure Они бездумно покачиваются под ритм музыки, двигаясь по маленькой кухоньке, едва не задевая локтями столовые приборы и горячую еду на плите. head in the clouds Черт, еда на плите, точно. Она еще не сгорела?? Тигнари на долю секунды выкручивается из объятий и проверяет еду под крышкой. Сайно замирает там, где стоял до этого со смешно разведенными в стороны руками. but my gravity's centered Тигнари возвращается обратно и оказывается прижат сильнее прежнего. touch my neck and i'll touch your Сайно прислоняется губами к шее, оставляя на ней влажный след. Составляет дорожку поцелуев от ключиц к скулам. you in those little high waisted shorts. Он запускает руку в светлые волосы и оттягивает их назад, открывая для себя блестящие глаза. He knows what i think about,–шепчет Тигнари ему в макушку. And i think about, –с заметным акцентом отвечает Сайно. Тигнари бездумно улыбается. One love. Two mouth. Губы Сайно неожиданно рядом, в паре миллиметров от его. Тигнари прикрывает глаза и пользуется своим преимуществом, вплетенными в волосы пальцами притягивая его к себе. Он губами чувствует, как Сайно улыбается, и немного подглядывает: тот бесстыже смотрит на него из под своих пышных белых ресниц и сверкает своими глазами-рубинами. One love. One house. В данную секунду Тигнари счастлив. Счастлив, что Сайно тут, что Коллеи спит в своей кроватке, что фикусы на подоконнике скоро зацветут, что его ладони все в воде от мокрых волос Сайно, что Лиза заедет к ним завтра днем, что его друг помирился со свои парнем, что еда на сковородке не успела пригореть... Дурацкое счастье по дурацким причинам. Если истинное счастье не такое, то какое оно? No shirt Тигнари опускает руку на его грудь, и чувствует его сердцебиение под ладонью. Мерное и привычное, родное. Успокаивающее, словно звук метронома. Тук-тук, тук-тук. No blouse Сайно поддевает домашнюю рубашку и скользит по ребрам, словно клавиши пианино перебирает. По горячему телу от контраста температуры идут мурашки. Тигнари полность расслаблен под его руками, он всецело его, и он абсолютно защищен им. Just us. You found out.