I'll kiss your open sores

Просыпаться на его груди, пожалуй, одно из самых приятных ощущений. Она мягкая, не смотря на то, что у Сайно там одни ребра да мышцы. Почему-то ему всегда так удобно рядом с ним, будто они создавались по меркам друг другу, для лучшей состыковки. Это странно, но прямо сейчас его это не волнует. Из-за плотных штор в полумрак комнаты пробивается яркое солнце. Оно тоненькой полоской освещает комнату, заползая на кровать, подсвечивая светлые волосы его мужа. Тигнари категорически не хочет вылезать из объятий. Сайно вчера приехал поздно, поэтому добрую половину ночи он один сидел в кровати, читая очередной труд по экологии. Они, кстати, занимали больше половины одного стеллажа в их коридоре. Большая часть книг в нем, конечно, зоология, ботаника и медицина, и каждую из них Тигнари читал. А ещё есть отдельный стеллаж с детективами, и несколько полок с книгами по юриспруденции, которыми когда-то зачитывался Сайно. Чувство ответственности перед своими словами (или, знаете, не словами, а мыслями, но Тигнари не видит особой разницы) заставляет его снять с себя руки Сайно и мягко сползти с кровати, стараясь не сильно ей скрипеть. Он уходит в ванную, чтобы смыть с себя сон и ночной пот, потому что никакой кондиционер не справляется с июльской жарой, тем более по утрам. Возвращаясь на кухню, он думает, что зря все это задумал. Сайно скоро проснётся, когда поймёт, что вместо Тигнари ему подсунули подушку и свернутое в рулончик одеяло, и будет не особо счастлив, что его так обманули, но пока он доволен своей затеей. Первый день отпуска должен начаться как-то необычно, наверное. Большая футболка липнет к влажной после душа коже. Тигнари, если честно, не знает чья она, у них давно вся домашняя одежда общая, потому что они слишком часто ей менялись и в итоге забыли, где и чья был изначально. Настенные часы мерно тикают у него над головой. На них всего половина седьмого. Для него это среднестатистический подъем, но Сайно в такое время иногда уже сидит в офисе, а иногда все ещё дрыхнет в постели. У него ужасно непостоянный график. Он не мудрит с завтраком, они и так слишком редко едят что-то домашнее, и теперь простые блинчики утром кажутся им чем-то ужасно необычным. Это удручает, но они оба действительно много работают, поэтому у них нет времени на такое. А блинчики, кстати, будут вкусные–соседка вчера оставила у порога баночку с вишневым вареньем, в благодарность за то, что Тигнари лечил её внучку. Он никогда не берет денег у тех, кто просит, но отказаться от такого домашнего подарка просто не может. Тем более, его никто не спрашивает. Тигнари так долго не готовил, что даже сверяется пару раз с интернетом: не подводит ли его память? Мама часто готовила ему такой завтрак, но со времен своего детства он успел позабыть какими именно они были на вкус. В студенчестве часто пытался повторить его, но никогда не получалось, поэтому он просто смирился, что никогда их больше не попробует. С матерью он в ссоре. Уже давно. Блинчики выходят не совсем круглыми и немного подгоревшими. Теперь Тигнари действительно начинает сомневаться в правильности своих действий. Возможно, ему просто стоило заказать доставку. В общем-то, так они делают почти всегда. Он возвращается обратно так же тихо, как и ушёл. Сайно все ещё мирно посапывает в постели, забросив ногу на подушку, и Тигнари даже немного обидно, что его так просто променяли на что-то такое неодушевленное. Он садится на свою половину кровати и берет со столика недочитанную вчера работу. Она, на самом деле, не такая уж интересная, но человек который её написал попросил указать на недостатки, и поэтому... ну, Тигнари не может отказать людям в критике. Особенно, в конструктивной. Проходит около получаса, прежде чем Сайно начинает просыпаться. Это происходит медленно, он будто всплывает на поверхность из глубокого-глубокого водоёма. Тигнари нравится за этим наблюдать, потому что он помнит, как раньше его можно было разбудить любым шорохом. Он придвигается ближе и ложится рядом, укладывая голову на её законное место. Сайно перестаёт шарить рукой по кровати, а потом хрипло спрашивает сквозь полудрему: –Куда ты уходил? Что ж, его раскусили. Удивительно, но даже во сне он такой наблюдательный, аж жуть. –Завтрак готовил–отзывается он. Чувствует, как что-то неприятно упирается ему в лицо, а потом понимает, что не снял очки. Его муж приоткрывает глаза, щурясь куда-то в сторону часов на тумбочке и ворчит: –Всего семь утра, Нари, ради бога– он зевает, утыкаясь ему куда-то в макушку, – поспал бы. Он неопределённо хмыкает и привстаёт на локтях, нависая над ним. По глазам цвета ржавчины пробегает знакомая искра, и Сайно уже не сонный, до него наконец дошло. Они оба дома. Абсолютно одни. На две недели. Его отпуск в их доме такая редкость, что каждый из них воспринимается как дар свыше, не меньше. Для Тигнари пропускать пары конечно не обыденность, но все прекрасно понимают, когда он берет пару отгулов, чтобы закончить научную работу. Сайно аккуратно стягивает с его переносицы очки, почти упавшие вниз, и кладёт их на тумбочку. В следующую секунду мир начинает кружится–он прижимает его за талию и перекатывается по кровати вбок, чтобы оказаться сверху. Тигнари, между прочим, единственный, кому приходится заботится о том, чтобы волосы Сайно не лезли в рот во время поцелуев, потому что сам Сайно умеет делать только разного рода хвостики, а они, если честно, вообще не помогают. Он собирает их по плечам, стягивая рукой у шеи и становится гораздо проще видеть его лицо: недельную, хоть и светлую, щетину и слегка покрасневшие глаза. Наличие маленькой бородки добавляет ему некой солидности, но Сайно она не нравится. Подчинённые и так боятся, куда уж больше. Когда Сайно отстраняется, он видит разметавшиеся по подушке черно-зеленые волосы и ленивую улыбку на губах Тигнари. Он дразняще проезжается ногой по паху, и слышит болезненный стон снизу. У самого Сайно утренний стояк грозится стать перманентным, но его это сейчас не особо волнует, потому что за некоторые необдуманные действия Тигнари определённо должен поплатиться. Например тем, что Сайно сейчас встаёт с кровати и уходит в душ, снимать собственную эрекцию, а Тигнари, по его задумке, займётся своей сам. Не маленький мальчик уже. Самая страшная месть не в том, что Тигнари оставляют одного, а в том каким именно образом возвращается Сайно. Потому что он в одних боксерах. С мокрых волос буквально течёт, и капельки очерчивают мышцы торса, и... Наверное, стоит упомянуть, что Тигнари не совсем принял правила игры, потому что он так и не притронулся к себе. За одной провокацией следует другая, думает Тигнари. За его открытыми ногами следует голая грудь Сайно, он это уже понял. Их, конечно, Сайно тогда в полной красе не видел, но явно почувствала голую кожу под свои телом. Когда он возвращается Тигнари уже сидит на кухне, свесив ноги с гарнитура, и болтает ложкой в чашке с чаем. Рядом, на тарелке с голубой каймой, стопка блинчиков и пиалка с вареньем. Сайно, как вполне приличный человек старательно игнорирует то, что Тигнари сидит там, где не надо бы, и сам садится на стул прямо напротив. Пока тянется к турке со свежесваренным кофе, задевает его колени плечом. Тигнари от этого было бы ни тепло, ни холодно, если бы это был обычный день, но конкретно сейчас день все-таки немного необычный... Он слегка разводит колени в стороны, сразу же натягивая между ними длинную футболку, прикрывая обзор. Наверное, будь у него хвост, он специально свесил бы его пониже, чтобы он щекотал Сайно его голую грудь. Отпивает чай, отставляя его в сторону и вытаскивает из него ложку. –Нари, откуда это? – он вертит в руках пиалку, пытаясь вспомнить, было ли у них в холодильнике что-то подобное. Хотя почему он должен помнить, если дома только спит? –Соседка занесла– Сайно непонимающе вскидывает бровь–Помнишь ту маленькую девчушку, Коллеи? –Ага. –Это её бабушка. Тигнари подчерпывает варенье ложкой прямо из рук и отправляет его в рот. Сайно провожает ложку тоскливым взглядом. Они возвращаются к свои местам, болтая о погоде и работе друг друга: –Недавно спорил со студентом– со вздохом начинает Тигнари– о том, можно ли отравить пациента через пиявку. Он доказывал мне, что пиявка сможет укусить человека отравленного ядом, я сказал что нет. –И? –И мы проверили–пожимает он плечами, когда Сайно закатывает глаза–Пиявка меня не укусила, и я выиграл спор. –Чем ты травился опять? –Беладонной. Теперь тяжело вздыхает уже Сайно. Да, Тигнари говорил, что у него выработанная резистентность к большинству ядов, но Сайно все равно ненавидит каждый раз, когда он ей пользуется. Даже во имя обучения молодого поколения. Особенно во имя обучения молодого поколения. Сайно одновременно не о чем рассказать, и одновременно слишком много о чем. Но не Тигнари это слушать. Так же, как ему не нравится слышать об отравлениях, Тигнари не любит и шум перестрелок, слышимый из рассказов Сайно. Он не любит пули, пролетающие у него над головой, он не любит ножи, приставленные к его животу так, чтобы точно задеть что-то жизненно важное. Поэтому Сайно никогда не рассказывает о таком. Но он может рассказать о коллегах и, возможно, друзьях. –Аль-Хайтам звал меня на ужин в ресторан, вспоминает он–Сказал, что уже не может переносить Кавеха и его болтовню, и ему нужен нормальный собеседник–Тигнари расплывается в однобокой улыбке и фыркает–Пойдешь со мной? –Не думаю, что он будет рад, –отвечает Тигнари, откусывая блинчик,– но я скоро начну тебя ревновать. –Тогда мне стоит ревновать тебя ко всем студенткам и студентам? Тигнари заливисто смеется: –В моём вкусе только хмурые блондины за 30, желательно с глазами необычного цвета и непонятной любовью ко всему пушистому и ушастому. Вряд ли таких много. –И то правда. Всё начинается когда Тигнари спрыгивает со стойки и тянется за пустой кружкой Сайно: тот не успел понять, как её содержимое закончилось. Вместе с ней он сгребает и вчерашнюю немытую посуду со стола, передвигаясь ближе к раковине и включая воду. Из крана течёт кипяток, и он спешно отдергивает руки, чтобы убавить температуру. За все время проживания вместе они так и не решили на какой температуре следует оставлять кран с водой: Тигнари не переносит горячую воду, а Сайно не понимает как можно мыть посуду холодной. Тигнари слышит лёгкий шорох за спиной, спустя секунду он уже прижат к тёплой груди Сайно, и в ухо ему шепчут что-то невнятно нежное. Они остаются так, пока последняя тарелка не оказывается на расстеленном рядом полотенце, и Тигнари не разворачивается, сталкиваясь глазами с коньячного цвета глазами. Эти глаза, кстати, обладают такими же пьянящими свойствами для лиц искушённых. Вот и Тигнари замирает, словно загипнотизированный. Сайно до ужаса близко, и это отзывается в животе приятно и тягуче. Он целует перемазанные вишней губы, слизывая с них всю сладость. Неосторожно прикусывает и красная вишня смешивается с бордовыми каплями крови, что добавляет в кисло-сладкий поцелуй привкус железа. За спиной мерно льётся вода, и Тигнари шарится где-то там в поисках вентиля, но Сайно как обычно, быстрее. Теперь отвлекающих факторов нет, и он явственно чувствует чужую руку, подложенную между поясницей и столом и вторую, сжатую на подбородке. Сайно целует его нежно, но развязно, иногда стукается с ним зубами и смеётся прямо в поцелуй. Тигнари чувствует это губами и улыбается в ответ, и они стоят, два дурака, и смотрят друг на друга в упор, тыкаясь губами в губы. Для них подсматривать во время поцелуев привычный вид извращения: иногда это смешно, а иногда возбуждающе настолько, что после такого поцелуя они не могут остановиться. Или не хотят. Тигнари не особо замечает, как они сдвигаются куда-то в сторону. За спиной уже не влажный бортик раковины, а полноценная каменная столешница, и Тигнари не возражает, когда его как котенка приподнимают и сажают на него, вставая между ног. Теперь он смотрит на Сайно немного сверху, потому что тот сильно ссутулился прижимаясь к его груди щекой, и это жутко непривычно, но ему нравиться. Возможно это его последняя возможность увидеть макушку своего мужа, так что почему бы не воспользоваться этим. Сайно глухо смеётся, когда его все же целуют куда-то в темечко и потряхивает своей светлой шевелюрой, когда перемещается обратно к его лицу. Сайно ведёт рукой по его бедру, почти переходя к мягкому боку, но резко тормозит, когда чувствует под ладонью что-то шершавое и определённо инородное. Он поднимает глаза в немом вопросе, когда нащупывает тонкую нить стрингов и кружево на его коже, но Тигнари только пожимает плечами. –Я хотел бы знать, когда ты успел, но не думаю что ты захочешь мне рассказывать–говорит он, продолжая оглаживать бедра, теперь задерживаясь пальцами на кромке кружева и выводя по нему узоры. –Ну почему же, –тянет Тигнари, немного откинувшись назад– в прошлые выходные ты должен был быть дома, но у тебя появились неотложные дела, и тогда миленький продавец(блондин, кстати), неплохо помог мне с приобретением. Сайно рычит ему в шею и прикусывает кадык, и парень реагирует тихим шипением, сразу замолкая. Сайно притирается бедром к его паху и Тигнари молчит ещё более напряжённо, потому что такой способ его заткнуть один из самых ужасных. И, Сайно уверен, самых действенных. Тигнари пытается придвинуться ближе, сделать грубое, но лёгкое прикосновение чуть более ощутимым, но Сайно не даёт, отстраняясь и продолжая играться с кружевом. Парень разочаровнно стонет. У Сайно глаза блестят как-то лихорадочно, когда он, проходясь пальцами по его ребрам, словно по клавишам фортепиано, снова чувствует кружево. Здесь оно обтягивает едва выступающие ребра и прижимает покрасневшие соски. Он и по ним ведёт рукой, очерчивая круги через кружево, и Тигнари жмуриться до белых точек перед глазами. Он не думал, что это будет так хорошо. Он все таки идёт следом за любопытством и поднимает кромку футболки, чтобы понять какого все-таки цвета обновка. И черт возьми, это красный комплект, ярко контрастирущий с молочно белой кожей и сливающийся по тону с уксусом на его шее и будущими отпечатками пальцев на бёдрах. Что ж, теперь он похож на быка, бросающегося на красные тряпки, отлично. Тигнари тихо хихикает, и Сайно понимает, что сказал это в слух, и, о господи, теперь ему и самому смешно. Они улыбаются, прижавшись лбами, и их руки блуждают по телам друг друга, изучают и без того давно изученное, внутренне умирают и возрождаются из пепла, словно чёртовы фениксы. Они так ужасно скучали. –Я люблю тебя. Сайно утыкается ему в плечо, пытаясь отдышаться от поцелуев и надышатся им. Обычный воздух теперь не кажется необходимым, потому что знаете, в этом воздухе нет запаха травяного чая и его геля для душа, от него не пахнет их общим стиральные порошком, и это значит, что воздух для него практически бесполезен. Тигнари шевелится первым и первым продолжает–он снимает с Сайно жалкие остатки одежды(глазами, правда), и жмётся к нему ближе, притирается. Он же говорил, что они сделаны по меркам друг друга? И он вновь хочет это проверить. Сайно понимает без слов, потому что слова это ненужная вещь, когда речь идёт о чем-то, что уже воспринимается на уровне интуиции и подсознания. Сайно задерживается с ним ещё пару мгновений, он слишком его любит, чтобы позволить себе уйти даже в соседнюю комнату, не попрощавшись и не поцеловав его смазанно в губы, запечатывая в нем всю свою нежность. Он отходит в комнату за смазкой, находит её в ящике прикроватного столика. Когда он возвращается, картинка немного меняется. Теперь Тигнари сидит на краю стола, приглашающе разводя ноги в стороны и держа их на весу, отчего те мелко подрагивают. Сайно подходит ближе, перекладывая одну из них себе на плечо. Парень отклоняется назад, уперевшись руками в столешницу. Он прикусывает губу, на которой все ещё выступают капельки крови, и у Сайно нет сил на это смотреть. Первый палец входит мягко, но Тигнари и на нем сжимается в маленький комочек, ожидающий боли, Сайно целует его в лоб и покрывает мелкими поцелуями все его лицо, успокаивая то ли себя, то ли мужа. Пальцы Сайно тонкие и смуглые, с чуть более светлыми ладонями, у него широкие костяшки и короткие ногти. Он снимает с них золотое кольцо, оставляет его на мраморной столешнице, и эта картинка чётко отпечатывается у Тигнари в голове: широкое кольцо, такое же как у него самого, с множеством царапин (Сайно не снимает его во время работы) и гравировкой на внутренней стороне, лежащее на чёрном глянцевом камне. Ему приятно знать, что Сайно не позволяет себе его снимать когда либо, кроме таких особых случаев. События развиваются медленно, но словно незаметно, и теперь Тигнари нетерпеливо ерзает на краю столешницы, дожидаясь когда Сайно нацелуется вдоволь, потому этого ему уже катастрофически мало. Белая футболка сбилась у него на животе, намоченная с краю естественной смазкой. В дверь стучат. Тигнари слышит это краем уха, между ударами своего сердца. Сайно отстраняется, тяжело дыша, и оглядывает свою работу помутневшим взглядом. Да уж, такого нельзя пускать к людям. Но и сам он выглядит не лучше: потный и красный, в одной футболке да кружевных стрингах. Они безмолвно решают этот вопрос ещё пару секунд, когда Тигнари спрыгивает со столешницы и уходит в спальню, а Сайно направляется к двери. В подъезде стоит бабушка–косвенная виновница произошедшего сейчас и маленькая девчушка. Сайно не дал бы ей и шести лет, но он знает, что Коллеи почти десять, и она определённо не на шутку обиделась бы на него за это. Она стоит, переминаясь с ноги на ногу и смотрит на него восхищённо-шокированно. Сайно вспоминает, что не надел футболку. Если бы в нем оставалась хоть толика стыда и совести, он, возможно, покраснел бы или хотя бы извинился. У Коллеи в руках её зелёный рюкзачок, и это предвещает большую беду в виде посиделок с ней. Нет, вы не подумайте, Сайно любит детей, но... если бы она пришла минут на десять раньше, то было бы гораздо лучше. Потому что чуть дальше по коридору Тигнари, слышащий их разговор, натягивает первые попавшиеся спортивки. Поверх своего белья, которое нещадно трет его стояк и накидывает сверху халат. Потому что он не появляется перед детьми в трениках, на которых едва не проступает мокрое пятно в районе паха. Когда девочка усаживается на диван в кухне, на плите снова закипает чайник. Тигнари почти сразу отворачивается от окна и, приветливо улыбаясь, пододвигает к ней завтрак и мисочку с конфетами. Сайно мимоходом убирает бутылочку смазки со стола, и встаёт на том же месте, где они оба были пару минут назад, невзначай прикрывая возможный беспорядок. Девочка рассказывает о школе и своих друзьях, упоминает соседку по парте–ужасно энергичную и весёлую девчушку с россыпью веснушек на носу. Говорит, что ей нравится биология, и Тигнари победно ухмыляется–это своего рода давний спор о том, кем она станет когда вырастет. В разные периоды малышка восхищалась сначала дядей-полицейским, боровшимся с преступниками, а потом и дядей-доктором, который хоть и в теории, но спасал людей. Последнее время в нем Тигнари выигрывает. Они снова говорят о своей работе, но теперь только хорошее и, наверное, бытовое–о новой кофемашине, о студентке, подарившей шоколадку за зачет (Сайно хмурится и Коллеи не совсем понимает почему) У Тигнари на шее бордовый засос, но он терпеливо объясняет, что врезался в вешалку в гардеробе своего университета. Коллеи хорошая девочка, и она ему сочувствует. Сайно где-то у стойки мерзко хихикает, когда она предлагает ему заклеить болячку пластырем, чтобы быстрее заживала. Тигнари отнекивается, оправдываясь тем, что на нем и так все быстро заживёт. Они проводят весь день играя в настольные игры, перебрасываясь историями и слушая невпопад вставленные шутки Сайно. И, знаете, это их лучший выходной за последние пару лет.