Флоренция, дом гонфалоньера, 15 век.
Эффект Кровотечения?! Так быстро после предыдущего?! Дезмонд запаниковал. Пусть у вас не будет орлиного зрения, пусть у вас не будет орлиного зрения, пусть… — Отец, — вдруг раздался громкий шёпот, — здесь потайная комната! Кожаный сапог бесшумно исчез из его поля зрения. Да-да-да-ДА! ПРОСТО УХОДИ! — Постарайся не оставлять следов, сын, нам нужно… Дальше Дезмонд не стал слушать, а вместо этого поспешил быстро покинуть помещение. За всеми заботами он совершенно забыл, что должным образом не прикрыл некоторые двери… И, возможно, только возможно, он выронил сумку с документами. Но это проблемы на потом, разумеется.***
До того как его объект защиты ворвался в дом агрессора, чтобы добыть свои доказательства, Дезмонд хотел навестить ещё один дом агрессора номер два, то есть дом Паццы. Теперь Дезмонд этого, конечно же, не хотел. Хотя бы потому что его вывернуло — и чем? За весь день он перекусил только фруктами! — через две улицы от дома агрессора. Кажется, ему снова нужно найти безопасное место. Дезмонд с силой встряхнул своё и без того больное сознание, чтобы пробудить воспоминание-маршрут к ближайшей гробнице.***
«Ладно, это уже становится традицией» — осторожно, стараясь не вызвать новую волну мигрени, подумал Дезмонд, не забывая оглядеться по сторонам. Гробница — совершенно другая гробница выглядела точно так же, как и в воспоминаниях его второго предка. Ужасно — Дезмонд даже сказал бы ужасающе — красиво. И слишком тесно. Не то чтобы у Дезмонда была клаустрофобия или что-то в этом роде… Просто в анимусе тоже было тесно. Но стоило ассасину двадцать первого века бросить только один взгляд вниз и все неприятные воспоминания пропали под натиском ощущениями: «О Боже, я умру, если упаду!» и «Как же высоко! Как классно!». Да, Дезмонд обожал высоту с тех пор, как Альтаир познакомил его с первой точкой обзора и ни капельки этого не стыдился. Безусловно, самое приятное во всей этой истории с тайными организациями, пытающимися захватить мир. Дезмонд моргнул, переваривая это приятное ощущения от воспоминаний. Кстати, он на удивление… хорошо себя чувствует? Если не считать мигрени. И нет, его, конечно, до сих пор преследует сильный рыбный/соленый запах и ощущения, что ему не хватает какой-то тяжести на груди (на этот раз его новый предок — женщина?.. Дезмонд отложил это в коробочку «Никогда не открывать пока подозрения не подтвердятся»). Но в целом он чувствовал себя… более-менее нормально? Следует отметить, что такого ощущения давненько не было — около двух месяцев, до Абстерго, до анимуса. Несомненно, приятное чувство. Вот всегда бы так. Но с удачей Дезмонда… Так, ладно. Дезмонд встрепенулся и встал с… мягкой тумбочки (?), на которой он каким-то образом поместился полностью. Нужно было подумать о том, что ему делать дальше.***
Спаситель мира признавал, что он не был лучшим стратегом — этим чаще всего занимались его другие братья. Он же в основном был силовиком и «подай/принеси/укради». Но Италия, в свою очередь, тоже не могла предложить слишком много. По крайней мере, Дезмонд надеялся на это. Он надеялся, что пары толчков будет достаточно, чтобы леди Фортуна на этот раз повернулась в сторону его от… объекта защиты, а не в сторону тамплиеров. Он надеялся, что к последним она повернется к ним филейной частью. Мстительный Эцио внутри него надеялся, что коварных предателей повесят там же, где и повесили его членов семьи. Альтаир просто вздыхал и ворчал на всю эту вакханалию что-то на арабском. Коннор — Радунхагейду — просто… молчал. Почти отсутствовал, на самом деле. И скрестил руки на груди, как представлял Дезмонд. В общем, как всегда делал — ничего необычного. А сам Дезмонд, как мы уже могли догадаться, предавался своей шизофрении сидя на одной из крыш Флоренции, смотрел на закат и сильно желал пачку попкорна. Нет, не потому что закат был красивым — хотя он был просто прекрасным — а потому что внизу, на земле, разыгралась настоящая драма с элементами разоблачения. Джованни Аудиторе, очевидно, решил покончить хотя бы с одним из своих врагов. И весьма успешно, как мог — немного нервно — приметить Дезмонд. Ассасин двадцать первого века мог даже чуть-чуть пожалеть гандольфрьера… но они в свое время повесили его (его предка) семью, так что… как там говорится?.. месть сладка и все такое? На самом деле Дезмонд хотел свалить в какое-то более безопасное — от ассасинов и тамплиеров в первую очередь — место. В смысле насовсем из города. Потому что он, ну, вроде бы как закончил? Вроде бы как бы всех предупредил об опасности? И вроде бы ему уже можно все оставшееся доверить банкиру-ассасину? А здесь становиться слишком опасно находиться? Но нет, Дезмонда не переставала грызть — ассасин подозревал, что это был сам Эцио, причем буквально — какая-та часть его, которая беспокоилась, что во время его отсутствия история может… повторится. Что было внесено недостаточно изменения, что он снова будет наблюдать (или не наблюдать, а узнать постфактум, что еще хуже), на этот раз от своего лица, как… Дезмонд передернул плечами. Так что да, теперь он имел удовольствие наблюдать, как один из врагов Эцио погибает на политической арене. Джованни, очевидно, особенно страшен в своей стезе, чем если бы надел мантию ассасина. Отметим этот бессмысленный факт — Дезмонд все равно не собирался касаться политики даже с помощью длинной палки — и продолжим просто… существовать? Живот Дезмонда предупреждающе заурчал. Ну, а для того, чтобы существовать, нужно было подкрепиться. Пара дней без еды (залечь на дно и все такое), это, конечно, не страшно, но все равно напряжно. Дезмонд, находясь в хорошем настроении и предвкушении теплой (как он надеялся) пищи, спрыгнул с колокольни собора Санта-Мария-дель-Фьоре.***
Следующие пару дней прошли… штатно. К удивлению Дезмонда — все его предки так или иначе прибывали в определенном месте с какой-то целью. Если быть точным, то с целью убийства, но это просто мелкие подробности, не стоящие большого внимания. В то время как Дезмонд просто находился в режиме ожидания и… Дезмонд лениво проводил взглядом очередного проходящего по просторным залам монаха в — как предполагал молодой ассасин — нескольких километрах внизу от той вершины, где он сейчас возлегал среди сокровищ, как какой-то старый дракон. Дезмонд хрустнул яблоком. И, да, закусывал. Яблоки в это время были просто замечательные. Ну, или это память Эцио делала их просто замечательными. Это не важно, главное — ощущения. А они были приятными, да. И да, Дезмонд был в таком витающем состоянии по той причине, что не хотел задумываться о некоторых вещах. На таких как, например, картина того, как Джованни буквально поставил на колени у своей могилы тамплиеров и заставил их звать папочку? Не в буквальном смысле, конечно нет, но молодой спаситель мира думал, что они были очень близки к этому мему. Потому что то, что сделал с ними его объект защиты (которому, видимо, защита Дезмонда теперь не сдалась ни в коем разе) было явно страшнее смерти. Нет, ассасин двадцать первого века не знал точно, что именно. Он просто видел последствия. И да, они, на первый — и единственный — были очень страшные. Дезмонд не хочет переходить дорогу Джованни Аудиторе, в котором, очевидно, взыграла защитная жилка. Никогда. И вот из-за этого бардака, что сейчас царит на улицах Флоренции, Дезмонд теперь не может доставить (избавиться) документы привычным уже способом — с помощью местного гонца. Потому что и тот, которого он использовал где-то неделю назад, и другие его собратья отказали Дезмонду из-за страха, что они могут попасть под еще не остывшую руку Аудиторе. А эти документы действительно было бы желательно передать объекту. Потому что, во-первых, это было бы ему — всем — полезно, теперь, когда бомба обезврежена и объект доказал, что вполне себе способен ударить в ответ. Во-вторых, благодаря письму от «Марио» (Дезмонд несколько дней назад думал, что это не сработает, поэтому так стремился добыть компроматы), Джованни уже знал, кто его враги и предпринимал соответствующие действия для защиты своей семьи. (И, похоже, даже с некоторым со стороны противостоянием Медичи. Дезмонд был в восхищении.) И, в-третьих, Дезмонду было немного стыдно. Но он ни о чем не жалел. В-четвертых, Дезмонд не хотел, чтобы эта информация пропала впустую. Да и не обязательно передавать все карты в руки чужому игроку (псевдосоюзнику) — достаточно будет только несколько действительно полезных на этом этапе, а потом уж можно было посмотреть. Но вот как их передать и под каким предлогом. Например, снова использовать «Марио»? Тогда в этом случае может сработать правило профессионального фокусника номер три — никогда не повторяй один и тот же трюк дважды, чтобы его секрет не был разгадан и все такое. На самом деле то же самое с гонцами, но тогда бы Дезмонд не подставлял свою собственную шею, в отличие от них (тем более с ними ничего бы не случилось — ассасины не убивают невинных). Самому лезть никак нельзя. (За всеми этими размышлениями он прятал ту часть себя, которая просто хотела увидеть свою семью снова). (Даже если это не его семья).***
Дезмонду пришлось лезть самому. Но на полпути к палаццо он решительно передумал и, плавно развернувшись на сто восемьдесят градусов, спрятался в темном переулке. В основной по той причине, что он увидел спокойно шагающего по улицам Марио. Ага, того самого Марио, чье имя он использовал, чтобы написать предупредительное письмо Джованни Аудиторе. И, нет, это не был иллюзорный Марио, который иногда приходит во время «инцидентов» Дезмонда. Из плоти и крови, и все такое. Если только в это время уже не было изобретено клонирование. В любом случае, Леонардо смог бы изобрести что угодно, главное дать повод и инструменты. Безусловно, гениальный изобретатель. Но, в любом случае, Дезмонд, изменивший свое мнение в мгновение ока, мог спокойно придержать эти бумаги при себе. Какое-то время. А еще лучше — покинуть Флоренцию, пока ассасины не стали разыскивать таинственного самаритянина. Потому что, ну, Дезмонд точно не хотел знать, что происходит с инициативными людьми в это время. Точно не сажают в анимус в данном случае. Дезмонд вздохнул и, хорошенько разбежавшись, запрыгнул на стену. Нужно было быстро забрать деньги хотя бы из одной гробницы и купить запас еды на несколько дней пешедралом. Потому что Дезмонд сильно сомневался, что в каком либо городе можно было спокойно сесть на любую лошадь у главного выхода и ускакать черт знает куда. По крайней мере, для простолюдина — или того, кем сейчас более менее старался притвориться Дезмонд — это было очень актуально. Чертовы дворяне в десятом поколении и их репутация. Дезмонд лениво подумал о том, каково это — устроить революцию и демократию. Кстати, а в Италии сейчас вообще существует демократия? Судя по тому, какое количество тамплиеров сейчас заседает в высоких чинах — определенно нет. Ну, или какой-то подвид подставной демократии. Дезмонд действительно плохо разбирался в этом. Вот так, размышляя о всякой второстепенной чепухе, Дезмонд быстро передвигался по крышам.***
К тому времени, когда наступил закат и стражники у ворот наконец-то отошли для очередной смены караула, Дезмонд умудрился заработать не только пару нервных срывов на почве мании преследования, но еще и косоглазие. Потому что смотреть все время на крыше так, чтобы это не так сильно выделялось и при этом стараться сливаться с толпой, одновременно воспроизводя память Эцио для этого навыка было очень напряженно. Очевидно. В любом случае Дезмонд все-таки сумел покинуть стены города, которой вот-вот мог случайно стать его клеткой без большого количества свидетелей. Ура. Дезмонд облегченно вздохнул, поправив на плече местный вид туристической сумки для путешественников. Благо, лишний груз — документы — он оставил в гробнице для сохранности. Зная Эцио, он рано или поздно это обнаружит и документы в конце концов вернуться в руки Джованни. В общем и целом его цель была… Дезмонд — точнее, Эцио, потому что он не был там так уж часто — не помнил точного названия, но это было что-то вроде захолустного городка с большим количеством полей и не меньшим количество фермеров. И бедняков, да. Недостаточно маленький, чтобы все знали друг друга в лицо, и достаточно большой, чтобы можно было жить и благополучно затеряться. Правда, Дезмонд не знал, насколько длинным будет путь благодаря перемоткам анимуса, но он мог примерно судить по усталости Эцио, когда он туда прибывал. Не то чтобы Дезмонд не хотел понаблюдать как дальше будут развиваться события и в какую сторону… Но учитывая, что Марио прибыл так скоро — семья ассасинов сможет так или иначе выкрутиться. И у мамы, нет, Марии Аудиторе, точно больше не будет того мёртвого, потерянного взгляда. Того самого, который создавал ощущения, что ее повесили вместе со своим мужем и детьми… По крайней мере, надежда на этот исход событий согревало сердце спасителя мира так, как итальянское солнце может согреть его кожу. Которое, к сожалению, сейчас спряталось за облаками. Дезмонд передернул плечами и, шагнув в густой утренний туман, растворился в нем, словно призрак.***
Флоренция, палаццо Аудиторе, 15 век.
Тихий стук эхом отдался по длинному, но тепло обставленному коридору. Свечи отбрасывали мягкие тени на искусные картины, на портреты предков, которые казались особенно живыми при таком освящении. — Петруччо, ты не спишь? — спросил мягкий, нежный голос Марии Аудиторе. — Нет, мама, заходи! — ответил жизнерадостный, но приглушённый дверью голос. Мадонна мягко повернула позолоченную ручку и вошла в комнату сына. И, конечно же, ее встретил привычный беспорядок, присущий всей мужской линии Аудиторе. Мария нежно улыбнулась, понимая, сколько жалоб она услышит от гувернантки. Но на этот раз привычный образ разбросанных то там, то тут книг разбавился необычно большим количеством перьев. Орлиные, как отметила женщина, с любопытством рассматривая кавардак или, как говорят некоторые, творческий беспорядок. Похоже, Петруччо снова попросил одного из своих старших братьев достать перья. Мария не могла сдержать своего любопытства — ведь ее младший сын был наделен неплохим художественным даром. В основном из-за проблем со здоровьем. Женщина печально поджала губы, но не позволила себе слишком долго предаваться плохим эмоциям. Ее ребенок был счастлив и она постарается оставить это таким, каким это есть. Через несколько мгновений нашелся и сам виновник беспорядка — Петруччо сидел в кресле перед окном и перед ним стоял мольберт. В одной руке он осторожно держал охапку перьев, а в другой кисть. Рядом с мольбертом тумбочка с красками. Мать не могла не улыбнуться сосредоточенному выражению лица ее сына. Как будто почувствовав ее взгляд, младший сын Аудиторе повернулся к ней и предупреждающе воскликнул. — Подожди! Подожди! Я еще не закончил! Мария не могла сдержать смешка, и поспешила заверить своего сына: — Хорошо, mio tesoro. Я подожду. — Мне совсем чуть-чуть осталось, только пара перышек приклеить! — И кто же это будет? Орел? Пернатый дракон, который будет охранять наш дом от воров? — не могла не подразнить своего сына Мария, закрывая за собой дверь и идя в сторону одного из кресел в углу комнаты. Мальчик рассмеялся и ответил: — Не скажу! Спустя пару минут, пока Мария с удовольствием молча наблюдала за сосредоточенным выражением своего сына, работа мальчика была окончена. Он снял холст с мольберта, повернулся в ее сторону и с предвкушением в ярко-карих глазах посмотрел на свою маму. Женщина, конечно же, встала со своего насиженного места и подошла к ребенку, чтобы посмотреть картину, сотворенную с таким старание и усидчивостью. Но не успела она перейти половину комнаты, как друг дверь громко распахнулась и в комнату ворвалась мужская фигура. От испуга и неожиданности картина выпала и рук мальчика и упала на пол, к счастью, лицевой стороной к потолку. Эцио, тяжело дыша, бледный, словно полотно, уставился нечитаемым взглядом на Петруччо. Тот в свою очередь поспешил поприветствовать своего среднего брата: — Брат! Мария Аудиторе уже собиралась отчитать своего второго сына за такое грубое вторжение, но почти сразу заметила его ненормальное состояние и из ее уст вырвалось что-то совершенно другое. — Эцио, что случилось? Ее старший сын лишь поджал губы и не сводил пристального взгляда с Петруччо. Тот, ничего не замечая, наклонился, чтобы поднять картину, и повернул ее в сторону членов семьи. — Смотри, Эцио, это ангел! Эцио, явно с трудом контролируя себя, перевел взгляд на картинку, нарисованную его братом. И стал выглядеть еще бледнее обычного. На картине младшего ребенка Аудиторе был изображен человек в странной одежде: в каком-то бело-красном дублете с серебряными мелкими узорами по краям, в не менее странных бриджах со складками, через его правое плечо проходил черный ремешок, явно от сумки. Мужчина — а это был мужчина, возможно, солдат, если судить по коротко стриженным волосам — был изображен боком. Одна его нога опиралась на что-то вроде ступени, левая рука явно служила балансиром, а вот в правой руке он держал… ярко светящийся шар. А за спиной… за спиной у мужчины были широко распахнутые крылья — точнее одно крыло, потому что он был повернут боком. Над мужчиной, в качестве фона, витал золотистая стена света, в тени которого находились силуэты… домов (?). Из-за наикинутого капюшона лицо мужчины невозможно было разглядеть, только тонкий, едва заметный шрам на губах сильно подчеркивался молодым художником. Мария Аудиторе сейчас не сколько беспокоилась о — очевидно, очень нетрадиционной — картине (облики святых или ангелов нельзя было как либо воспроизводить, только уполномоченные могли это делать), сколько беспокоилась о состоянии своего старшего сына. — Эцио? — требовательным, но при этом мягким голосом позвала мать своего старшего сына. Тот моргнул, выходя из странного транса. Повернувшись в сторону Марии Аудиторе, он, слабо — и совершено фальшиво — улыбнувшись спокойно сказал: — Все в порядке, мам. Просто мне приснился плохой сон. Ничего страшного не произошло. Конечно же, мать эти слова не успокоили — она слишком хорошо знала всех своих детей. Но устраивать разборки перед самым младшим, самым слабым сыном? Нет, нельзя, нужно как можно скорее отвести Эцио в сторону и узнать настоящую причину, из-за которой ее сын так странно вел себя несколько секунд назад. Но средний сын Аудиторе опередил ее и, выдавив еще более искаженную улыбку (из-за свежего шрама на губе — ох, Эцио!), он мягким голосом обратился к Петруччо: — И как же зовут ангела, bambino? Он выглядит таким грозным… Рука Эцио, без ведома его родственников, чуть не согнула ручку двери, за которую он держался. — Его зовут Дезмонд! — ничего не замечая, ответил тринадцатилетний мальчик. Эцио задержал дыхание, его зрачки сузились. Потом он повернулся в сторону Марии и дрогнувшим голосом спросил: — Извини за глупый вопрос, mamma, но какой сегодня день? Боюсь, я совершенно потерял голову сегодня… Мария Аудиторе, чувствуя себя совершенно растерянной поведением среднего сына, ответила: — Двадцать девятое декабря. На фоне зазвучали колокола, объявляющие полночь***
Дорога к Романье, 15 век, примерно то же время.
— Апчхи! От чиха Дезмонда с ветки дерева слетело несколько птиц. Проворчав что-то про средневековых врачей и их страсти к пиявкам, ассасин двадцать первого века поднялся с камня, на котором отдыхал, отряхнулся и пошел дальше по вымощенной — пока что — дороге.Маленький театр.
Автор: вы готовы, друзья мои? * нажимает на большую красную кнопку *[Теги «Недопонимания» и «Религиозные темы и мотивы» активированы]