Романье, 15 век.
Дезмонд начал понимать значение словосочетание «ноги отвалятся». Не то чтобы оно раньше не имело для него значение, нет - теперь он просто чувствовал, что оно теперь имеет чуть больше смысла, чем ему бы хотелось. Сейчас он находился, насколько помнил сам Дезмонд (Эцио), рядом с границами нужных ему территорий. Дезмонд приложил ладонь ко лбу «козырьком» и сильно прищурился, вглядываясь сквозь рассветное солнце. Да, та бежевая точка определенно больше походила на город, чем на очередную скальную породу. Ассасин посмотрел на бескрайние поля неизвестно чего и о-о-о-очень длинную, не уложенную камнями дорогу. Дезмонд глубоко вздохнул. Дезмонд согнулся, разогнулся. Сделал выпад вправо, выпад влево. Дважды хлопнул в ладоши И сделал смелый шаг… Только для того, чтобы споткнуться о свои же затекшие ноги и поцеловаться с землей. М-да, утро не задалось с самого начала. А, ладно, все равно никто не видел. Погнали.***
На самом деле Дезмонду было довольно непривычно так внезапно перейти к режиму «от первого лица». Нет, город, на удивление, конечно же оставался точно таким же, как и в воспоминаниях, но… Это было просто по-другому. Ассасин двадцать первого века предполагал, что причиной этого ощущение было то, что у него были свои глаза, свое тело и все такое. Прочувствовать местность не через Эцио, а через себя. Дезмонд не был уверен, хорошо это или плохо, потому что… Антисанитария это антисанитария. И этим все сказано. Невольно сморщивается нос, Дезмонд обошел эту… неблагоприятную зону и попрыгал дальше по крышам. Но сначала нужно было обустроился И очередная гробница бы ему очень подошла. Проблема заключалась в том, что никаких гробниц в Романе не было и в помине. Но Дезмонд несколько лет жил на улице, так что не имеет большого значения, если он не найдет убежища — ночи в Италии всегда были теплые. Поэтому достаточно было подыскать какую-нибудь заброшку, в крайнем случае спать на крышах тоже хорошо.***
По сути, волшебная карта уже была скачена в голову Дезмонда с помощью воспоминаний Эцио. Но кто может устоять перед применением «магии» напрямую, а не через своего «учителя»? Тем более это выглядело как игра и ассасину двадцать первого века, которому вообще не удосуживалось использовать его с высоких точек в… своей первой жизни, теперь было очень любопытно сравнить. Дезмонд возбужденно облизнул нижнюю губу, осторожно балансируя… Как это называется? Зачем эта доска вообще здесь существует? Не то чтобы Дезмонд ее презирал или что-то в этом роде, нет, просто… ну правда, зачем ее приделали? Она совершенно не вписывается, хотя и полезна для ассасинов. … Ее приделали ассасины? Глаза Дезмонда, казалось, осветились озарением. А потом так же быстро погасли и раздалось громкое фырканье. Не, ну чушь какая-то. Вместо того, чтобы развлекать себя очередными выдумками, Дезмонд решительно — хотя и немного боязно — активировал орлиное зрение.***
A few moments later…
… Вау. Дезмонд стеклянными глазами уставился на синее небо, безвольно разлегшись на спине прямо на том деревянном выступе, ноги в средневековых ботинках лениво покачивалась в воздухе на высоте нескольких этажей. Так вот как ощущает себя… Дезмонд моргнул, медленно подбирая ассоциацию. Как телефон с новой сим картой? И очень счастливым владельцем, который понакачал незнамо чего. Не то чтобы Дезмонд в этом разбирался. Но сейчас он чувствовал себя как воздушный шарик, только переполненный не гелием, а знаниями. Причем знаниями практически обо всем: начиная с того, что хозяин рыбного ларька в порту нагло врет о качестве своего товара и заканчивая ребенком в колодце. … Одну минуту. Ребенок в колодце?! Дезмонд с криком сверзнулся с доски. Хорошо, что тележка с сеном была в том положении, в котором было положено по правилам ОБЖ ассасинов.***
Благо, Дезмонд добежал во время и у ребенка оказались очень хваткие руки, чтобы продержаться ровно до прихода спасителя. Колодец — видимо, иссохший, и потому заброшенный — стоял на окраине города, да еще и через поле. Только благодаря улучшенному зрению Дезмонду удалось увидеть критическую ситуацию на таком большом расстоянии. И ассасин двадцать первого века это прекрасно понимал — потому что у него была возможность детально сравнить это с блоком памяти Эцио — и начинал потихоньку видеть плюсы в сложившихся обстоятельствах. Не то чтобы он стал лучше относился к тому, что вскоре станет эпилептиком, или что-то в этом роде. Но на данный момент спаситель мира был больше занят тем, что пытался успокоить перепуганного ребенка.***
Дезмонд смущенно рассматривал бутылку — видимо фруктового — вина. И, судя по всему, по своему известного и часто… э-э-э… используемого в этом городе. Ранее это принадлежало крайне обеспокоенный фермерам — родителям ребенка, которого спас ассасин — теперь же это принадлежало ему. На самом деле спаситель мира не ожидал ничего подобного — в конце концов, каждый бы так поступил на его месте. Да и, не смотря на то, что он был барменом, сам он пить не сильно то и любил. Впрочем… Дезмонд задумчиво потер подбородок в том месте, где должна была расти борода, но, не найдя ее, смущенно опустил руку. Да, он знает куда это можно пристроить… Наполненный оптимизм, Дезмонд довольно потараканил в сторону города.***
Так, вино обменять на сервиз, сервиз обменять на статуэтку, статуэтку обменять на ножницы, ножницы обменять на нож, нож обменять на. . . Итак, всего он выполнил… Дезмонд снова пересчитал загнутые пальцы. Десять побочных заданий. Ассасин удовлетворённо улыбнулся, хотя он и остался только с букетом никому не нужных цветов. Хотя… Дезмонд поворошил свои чертоги памяти. Да, некоторые из этих вполне могут помочь той женщине лекарю. Дезмонд, напевая себе под нос счастливую песенку, пошел в сторону врача, имеющую репутацию ведьмы.***
Флоренция, примерно то же время.
Полусогнутая мужская фигура, окутанная вечерним сумраком, незаметно передвигалась по крышам Флоренции и даже тень, отбрасываемая факелами стражников, не выдавала его местоположение. Вскоре фигура легко и плавно стала взбираться по отвесной стене собора Санта-Мария-Дель-Фьоре, но… В какой-то момент перед фигурой возникло препятствие – выступ находился слишком высоко, чтобы дотянуться рукой и силуэт, приготовившись, сделать уверенный прыжок вверх. Но все не пошло так гладко, как ожидалось от грациозного незнакомца. Внезапно руки, которые схватились за один из выступов здания, задрожали и незнакомцем с коротким ругательством соскользнул вниз. Но он не упал, нет, он успел инстинктивно зацепиться за другой выступ, что был расположен ниже, и темная фигура облегченно выдохнула. Спустя минуту передышки мужская фигура снова стала упрямо поднимать вверх, к неизвестной цели. Следует отметить, что, несмотря на очевидную дрожь тела, не привычного к таким большим нагрузкам, незнакомец легко достиг вершины за очень короткий отрезок времени. Мужская фигура, уже не боясь разоблачения со стороны служителей закона на земле, выпрямилась и, бросив последний взгляд с большой высоты на медленно засыпающий город, вернулась к стене башни. Неизвестный стал терпеливо и тщательно обстукивать камень собора, очень бесшумно обходя башню по кругу. Вскоре его терпеливое отношение к делу окупилось, и мужчина, уперевшись плечом в определенное место на стене, распахнул потайную дверь и вошел внутрь. Единственным его предупреждение стал кинжал, блеснувший в свете редких звезд. Незнакомец, хотя и успел заметить угрозу своему здоровью, но нетренированное тело отказалось вовремя отреагировать на приказ мозга двигаться и блокировать. Но оружие, к счастью, не перерезало открытую шею, а лишь коротким толчком заставило неизвестного прижаться спиной к стене. Две фигуры замерли друг напротив друга, напряженные и готовые к жесткой драке. Вдруг в напряженной тишине послышался тихий смешок. — Ну, здравствуй, братец. Сегодня хорошая ночь, не правда ли? Мужская фигура недоверчиво фыркнула в ответ и легким движением рук одновременно оттолкнула кинжал от шеи и скинула капюшон. Следующим, что произнес Эцио Аудиторе да Фиренце, было: — А ты хорошо притворяешься, сестра. — В отличие от тебя, глупый брат. Ты умудрился заставить беспокоиться всех в нашем доме, даже Петруччо, особенно Петруччо, — с этими насмешливыми этими словами Клаудия тоже опустила капюшон, — кстати, должна поблагодарить тебя за Дуччо. Я действительно не смогла бы слишком долго разыгрывать романтическую привязанность к этому глупцу. Эцио посмотрел на — хотя и едва заметные — запавшие глаза, когда молодая девушка сбросила маску прошлой себя, и неуверенно протянул руку, чтобы похлопать свою сестру по плечу, да и оставил ее там. Со старостью, со всеми этими поисками утерянных знаний и женитьбой он, несмотря на частую (для этого времени) переписку, сильно отдалился от нее, а потом стало слишком поздно Теперь ему был дарован шанс наверстать упущенное и он не собирался тратить его в пустую. — Nessun problema, Клаудия. Любой бы разумный брат поступил бы так же на моем месте. А сейчас, я полагаю, ты здесь за тем же, что и я? Молодая девушка, одетая в мужскую одежду (что было величайшим оскорблением для этого времени) где-то на размер или два больше ее тела, бросила странный взгляд на руку своего старшего брата на своем плече и, издав еще один пренебрежительный звук, легким поворотом сбросила чужую конечность и отвернулась, чтобы внимательно рассмотреть комнату. — Полагаю, что так оно и есть, — Клаудия усмехается, — поиск ответов — это семейное хобби, не так ли? Эцио сглатывает накопившуюся слюну и с ней же и сильное чувство вины, которые сжимало его сердце в тиски. Он… Он не хотел, чтобы все было так. — Прости. Клаудия замирает, выпрямляется. А потом снова усмехается. — Не неси прошлые печали в новую жизнь. Я прощаю тебя. Лучше скажи, что ты видишь. Неизвестно, говорила она это для себя или для него. Эцио вздыхает и, на секунду прикрыв глаза, сосредотачивается. Он давно не использовал свой дар. В его старости в нем не было нужды — мирная жизнь не требовала того, чтобы оборачиваться на каждом шагу в поиске врага. Тогда-то он и допустил ошибку. Когда Эцио открывает глаза, мир начинает светится прозрачными серыми оттенками, а потом приобретает еще больше ярких цветов. Он оглядывается внимательней и тут же комментирует: — Если здесь кто-то и был, то ушел давно. Вряд ли он во Флоренции. Его сестра кивает. Он оглядывается повторно. И почти сразу же находит то, что требует его внимания. Под пристальным взглядом своей младшей сестры он легко обходит статую древнего ассасина и направляется в сторону комода, который светился золотыми оттенками. С задумчивым видом Эцио поднимает документы, лежавшие на видном месте. Он прекрасно знал, о чем в них говорилась. У итальянца пересохло в горле. Клаудия бесшумно подходит со спины, и он чувствует, как она задерживает дыхание. Да. Эцио никогда не понимал, почему она не винила его в тех ошибках, которые привели к смерти его семьи. — Пусть они останутся здесь, — говорит молодая девушка, осторожно кладя тонкую руку на его и опуская документы вниз, — думаю, papà не будет слишком против. Эцио, не в силах сказать и слова, послушно кладет бумаги, которые стали еще одним комом земли на могилу их семьи, обратно на комод. Клаудия отходит в сторону, чтобы помочь в поиске с остальными вещами. Но золотой свет его дара, указывающий на важность, не погас, как он того ожидал. Эцио хмурится и опускается на колено, чтобы обыскать мебель и когда он открывает дверцу… Эцио замирает, сердце бешено бьется в его груди. Он осторожно достает вещь и встает в полный рост. Краем глаза он замечает, как Клаудия оборачивается на его движения и тоже замирает. Знакомый белый дублет — слишком яркая, слишком мягкая ткань — казалось бы, насмешливо повисает в его руках. Эцио напряженно сглатывает. Он не может... Он не может в это поверить. — Ты… ты уже… поработала над Петруччо? — голос его едва заметно вздрагивает. Слово «допрос» звучит немного неправильно. — Нет, — голос его сестры дрожит более явно, — все были слишком встревожены, чтобы сделать это без подозрений. Эцио медленно выдыхает и очень — очень — осторожно складывает дублет. — Нам нужно сделать это как можно скорее.***
Маленький театр.
Дезмонд: хм, у меня такое ощущение, что я что-то забыл… но что?