Re:Broken

Утро было сладким, солнечным и тягучим, как карамель. С трудом подняв ещё сонные веки, я попыталась разглядеть циферблат настенных часов, на серебристом ободке которого танцевал солнечный луч. Естественно, мне это не удалось. Зато я заметила, что сплю совершенно одна в огромной кровати. Пахло жестью подоконника и нагретой мостовой под окнами, свежим ветром, врывавшимся в раскрытое окно и чем-то ещё — неуловимым, но очень домашним. Кажется, во второй раз за последнюю неделю у меня защемило в груди от странного чувства. И если не так давно в баре у меня была полная хандра, оттого что у меня нет дома, то сейчас… Как раз наоборот, моя светлая грусть была вызвана странным ощущением домашности. Мне хотелось спрыгнуть с постели, пробежаться вприпрыжку по светлым квадратам нагретого утренним солнцем пола, толкнуть дверь на балкон и вдохнуть свежий воздух полной грудью… Вместо этого я просто обняла подушку, лежавшую по соседству, давая волю странным слезам.  И впуская в лёгкие ещё и запах чужих, но таких знакомых уже волос.  Роберт. Кажется, этот неизвестный домашний запах — это просто символ его присутствия.  О, мой Бог, нет…   Только не это. Иначе уже завтра он лишит меня этого светлого чувства одомашненности, оставив только стены и мебель, за которые совершенно издевательски вновь и вновь отказывался брать даже символическую плату.  — Роберт… — проговорила я тихим шёпотом.  Интересно, где он? Привстав, опираясь на локоть, я всё же рассмотрела часы: начало восьмого.  Так рано, но спать совершенно не хочется. И куда мог деться Роб в такую рань? Не в спортзал же он ушёл, в самом деле? Свернувшись калачиком, я зажмурилась. Вставать не  хотелось совершенно. Хотелось мечтать о «cream tea». Как же мне дорога эта типично английская традиция… О, моё воображение, любишь же ты разыграться с утреца пораньше или как только спустятся первые сумерки. Мне лениво было свесить ноги с кровати, не то, что плестись на кухню в поисках чая и чего-то похожее на кексы. К тому же, я совершенно не ориентировалась в продовольственных запасах Роберта — его вполне могли посадить на какую-нибудь голливудскую диету.  Впрочем… Какая там у них диета? Они, небось, даже на съёмках лопают еду из ближайшего китайского ресторанчика или разогретые в микроволновке биг-маки. Если парню можно есть эти ужасные сандвичи с арахисовым маслом, при одном воспоминании о вкусе которого у нормального человека появится изжога и целлюлит на спине, то почему бы ему не держать в доме чудесную субстанцию под названием «сlotted cream»? Ну и совершенно безобидные кексы… Классические английские кексы. Так приятно прийти в маленькую булочную в тихом районе, положить много мелких монеток на стойку продавца и сонным голосом попросить: «Scones, please…». А потом нести их домой, прижимая к груди тёплый свёрток, и пытаться угадать, какой секрет таит в себе рыхлое, почти песочное тесто — вишнёвый или смородиновый… Холодный смородиновый джем тоже был бы в самый раз… Я размечталась так, что уже чувствовала на языке тающий кисло-сладкий смородиновый вкус. Да… Утро сегодня во всех отношениях просто великолепное! Глаза я открыла чётко на звук открывающейся двери.  На пороге стоял Роберт. — Доброе утро, — он улыбнулся как-то странно.  — Доброе, Роб… — удивлённо выдохнула я.  — Вот… Зашёл глянуть, проснулась ты или нет, — простецки пояснил он.  — Проснулась, как видишь. — Вижу. Вставай, давай… Он бросил мне мой собственный, принесённый из ванной халат. К слову, на Роберте были исключительно джинсы с низкой посадкой, которая открывала тайны его плоского пресса почти до самого крайнего юга. Мне бы покраснеть, но я почему-то этого не сделала.  У него красивое тело… У меня тоже, и что? Зная вежливую английскую породу, признавшись в том, что меня смущает его телесная откровенность, я обреку себя на полное отсутствие объекта для любования. Этого мне хотелось намного меньше, чем покраснеть.  Он демократично вышел из комнаты, пока я одевалась. Зато за дверью меня ждал сюрприз. Мягкие, чуть прохладные ладони Роберта аккуратно легли мне на глаза, закрывая от меня залитую солнцем гостиную.  — Тсс… Осторожно.  Он отпустил меня только тогда, когда усадил на стул. Высокий барный стульчик — а это значит, что я сижу, естественно, за барной стойкой. Насколько я помню, она у Паттинсона в стиле хай-тек, а верхний релинг сплошь завешан замысловатыми посудинами из матового и глянцевого цветного стекла.  Дико обожаю цветные бокалы… — Я помню вчерашний уговор, но не припомню, чтобы мы договорились напиться с самого утра, — попыталась сострить я. Он убрал руки, очевидно, усаживаясь рядом.  Посмотрев перед собой, я увидела завтрак своей мечты. Первое, что я сделала,  — потрогала пальцем шероховатый зажаристый бочок кекса. Чуть тёплый. В самую точку… Изящная вазочка со смородиновым джемом искрилась в солнечном луче, как грандиозных размеров рубин. И, конечно же, сливки-масло-молоко, которое можно было поддеть даже вилкой… Всё в лучшем виде — «cream tea». Мне стало совестно за все мои издёвки оптом. — Роб… Ты чудо. — Брось… Я просто хотел сделать приятное.  — Откуда ты знал?  — Что именно? — он непонимающе нахмурился, заставив меня посожалеть о заданном вопросе, но тут же снова улыбнулся. — Ты читаешь мысли, как…  — Эдвард Каллен, — улыбка стала ехидной усмешкой а-ля Тот-самый-упырь. — Давай не будем о нём, он ещё успеет мне надоесть. А что, похоже на то, что я читаю мысли? — Очень. Очень и очень похоже. Я буду пить чай — самый желанный чай в мире для меня сейчас, со смородиновым джемом… Только не говори, что внутри кексов — вишнёвая начинка! — затаив дыхание, я следила за его лицом.  — Упс… — подмигнул Роберт. — Откуда ты знал?! — мне было легко и весело, и я пихнула его в предплечье абсолютно дружеским жестом.  — Я не знал, — упрямо ответил Роберт. — Впрочем… Ты просто можешь считать, что у нас совпали вкусы. В конце концов, мы и родились в один день. — Точно… — не удержавшись, я откусила кусочек нежно-песочного теста. — Ммм, Роб… Как ты обходишься без этого на съёмках? — С трудом. Но я не особенно переборчив в еде, хотя и люблю английскую кухню больше, чем какую-либо. Там, в Америке, приходится есть всё вредное. Или постоянно быть слегка голодным, как… — Эдвард Каллен, — резюмировала я.  — Упс, — усмехнулся Роберт.  — Только не говори, что ты с самого утра ходил в булочную?! — прошибло меня сумасшедшей догадкой. Он усмехнулся, поигрывая стоящей на блюдце чашкой.  — Если я скажу, что я совместил приятное с полезным, то есть, поход в булочную с утренней пробежкой, ты заругаешь меня за излишнее внимание к тебе? Или мне проще сразу соврать, будто это вчера Дэн и Кейти притянули? Я вообще рано встаю. Тем более, когда мне предстоит работать. Думаешь, во время съёмок хоть кто-то высыпается? — Дурдом… — Зато, — он отпил глоток чая и посмотрел в потолок, — американские продюсеры оплачивают абсолютно все издержки. Разве что, молока за вредность не дают. Впрочем, то, что в американском супермаркете называется молоком, ни одна корова не признает… Мне определённо нравился этот его юмор. Мне нравилось, как он говорит, что и как ест.  Мне не нравилось только то, что завтра он улетит. — Когда у тебя самолёт, Роб? — Завтра утром из Гатвика. Не поверишь, лечу бюджетным рейсом, дабы не привлекать к себе лишнего внимания. Очень рано, насколько я помню. Мне покупает билеты мой агент, он же и такси мне вызовет, и позвонит, чтобы я не проспал. Всё включено. Его смех был не слишком весёлым. Эта его «несамостоятельность», кажется, придавала этому смеху оттенок обречённости.  Не остановить, не переиграть, не отменить… — Понятно… — я изо всех сил делала вид, что увлечена своими кексами с вишнёвой начинкой. Так было проще, легче и правильнее. И вообще, давно пора избавиться от этого странного чувства привязанности к этому человеку. Он не мой и моим никогда не будет. Сладкие крошки, нежный вкус… Всё было суперотлично, но мне чего-то так мучительно не хватало! Мы молча пили чай, изредка посматривая друг на друга с виноватыми улыбками.  — Я хотела бы взять тебя за руку, Роберт. И сказать, что мне очень жаль, что ты улетаешь. Но… можно я не буду этого делать? Он посмотрел на меня очень внимательно, будто я сказала что-то очень важное или новое для него.  — Как ни крути, ты это сказала, — вместо того, чтобы поставить меня на место, он взял меня за руку сам. Пальцы у меня были липкими после кекса, у него, впрочем, тоже. — Ты это серьёзно? Господи, ну как так можно: говорить таким серьёзным тоном, при этом улыбаясь во весь свой чувственно-ехидный рот?! Я не могла понять, шутит он или нет. Роберт с его мыслями умудрялся оставаться для меня загадкой. Он был таким же переменчивым, как и его глаза: в сумерках вчерашнего зашторенного вечера они были зелёными, а сейчас, при ярком солнечном свете утра, стали странного, холодно-морского цвета. Будто сквозь спокойную, сероватую лазурь просвечивает тёмная рябоватая галька.  — Роб, а какой мне смысл с тобой так шутить? У тебя глаза красные… — Намёк понял, соскочила. Да, но это не потому, что я мало сплю. Просто… Мне постоянно пихают в глаза линзы, хотя я миллион раз просил, чтобы придумали какую-то фишку с компьютерной графикой. Но нет… Мне просто повысили гонорар. С дальним прицелом: «Потом потратишься на офтальмолога, парень». Мало кого волнует, что мне неудобно играть, когда весь мир сужается до двух мерзких кружков, будто его йодом обрисовали… И в глазах постоянное ощущение песка. Спасибо, хоть волосы красят тонирующим шампунем. Чёрт… Я тут плачусь тебе, как девчонка.  — Да брось, всё окей… Я смотрела на его пальцы: такие красивые, тонкие, ровные… Даже не верится, что это простая человеческая рука. Если Эдвард Каллен был красив, как Адонис, то Роберт… — Роб, тебе не кажется, что Адонис — это не лучший образец мужской красоты? — Пфф… — фыркнул он, не убирая руки. — Ещё как кажется. Единственное пристойное изображение этого, с позволения сказать, красавца картина Хосе де Риберы. То, что мне довелось увидеть в Мадриде, когда я был в Испании на съёмках «Мелких останков»… — он вздохнул, томно прикрыв глаза. —  Кажется, дело было в музее Прадо. Паоло Веронезе, что ли… Короче говоря, это аморфное существо никак не тянуло на безумно привлекательного молодого человека. К слову сказать, Афродита ужасна в обоих случаях. Его эрудиция меня добила окончательно. Ещё не так давно я смотрела на небритого и подвыпившего парня в клетчатой рубашке как на потенциального зазвездившего зануду, а сейчас… Мне было стыдно за каждую свою трусливую мыслишку по этому адресу. «Ох, не очаровывалась бы — как бы разочароваться не пришлось, швестер», — сообщила Дарина. «Да брось, с каждым бывает. Фелтон же до сих пор не разонравился, правда?», — добавил Дэн.  О, нет. Хватит. Надо слушать только себя.  — Мне вот казалось, что Роберт Паттинсон никак не тянет на Седрика Диггори. А он вытянул. — Вот засранец, — хмыкнул Роб, улыбаясь.  — Да нет… Ты большой молодец. Он у тебя простецким таким получился, живым… В книге он другой. Книжного Седрика мне не было жаль… — А киношного? — Отстань, а? — полушутя взмолилась я. Он рассмеялся. — Это было жутко интересное и одновременно очень напряжённое для меня время. Опыта у меня было маловато, а некоторые девочки по фамилии Уотсон постоянно норовили меня подучить в самой издевательской манере. Хотя Эмма это делала без задней мысли и совершенно от души. В любом случае, моей отдушиной на съёмках было общение со Станиславом Яневским. Мы сдружились… У него тоже было не много ролей за плечами, да и трудно жить и учиться, а потом ещё и работать в чужой стране. Вообще он удивительный товарищ…  Слушать Роберта, смотреть на Роберта… Пока глаза не заболят от непрошенных слёз и просто от его внутренней яркости. Как только стемнело, Паттинсон повис на телефоне. — Да, конечно. Приезжай, будет весело. Нет, я буду не один, — говоря, он посматривал на меня, будто напоминая о вчерашнем обещании. Собственно, отпираться я и не собиралась: мне самой хотелось расслабить сведённый от постоянных раздумий мозг. Алкоголь — это яд, но иногда он убивает не только нервные клетки, но и ненужные эмоции. — Да, встречаемся у входа в «Spaniards Inn». Да, дорогой мой Томас, снова у нас на севере.  Значит, на том конце провода — Фелтон. Умеют ведь разговаривать как друзья, если захотят… — Роб, а что это за место? — поинтересовалась я, как только он освободился. Он потянулся до хруста в плечах. — Честно скажу, что это не самое модное место на севере Лондона. Просто мне не хотелось бы тащиться туда на машине, потому что обратно всё равно придётся в лучшем случае идти пешком.  — А в худшем? — В худшем ты меня понесёшь, — схохмил он с серьёзным лицом. — Да шучу, шучу… На такси всегда можно поехать. А если бы забрались куда-то в гламурное сердце Лондона, то тебе пришлось бы завтра выцарапывать мою машину со штрафплощадки. Согласись, лишние хлопоты. Кстати, если хочешь — выпишу тебе на неё доверенность. — С ума сошёл? — я прифигела от такой неслыханной щедрости. — Нет. Пока нет. Впрочем, тебя вполне мог бы возить Том.  — Пока что с этим прекрасно справлялись городские такси, — съязвила я в ответ. — Ты специально позвал Фелтона, чтобы он мог наслушаться твоих шуток и понять, что я — его судьба? Взгляд Роберта стал настороженным. — Не совсем так. Я хотел попрощаться с приятелями. С ним в том числе. После моих шуток, к слову сказать, он должен бы понять, что ты явно не с его факультета в Хогвартсе.  —  Интересный расклад… Не подскажешь с какого я факультета, раз ты такой великий спец в этом вопросе? Прищурившись, он посмотрел на меня снизу вверх, потом сверху вниз. — Если ты перестанешь дуться на меня и морщить лоб, то… Рэйвенкло, я думаю. Ты же умница, не так ли? — Ох, Роберт… Лучше скажи, на какой такой бал мы собираемся? Что надеть, что взять с собой? — Джинсы, кеды… Что хочешь. Некоторые девушки красивы, даже если одеты в мешковину. — Это не обо мне, — буркнула я. -… с собой бери побольше чувства юмора — тебе придётся терпеть меня весь вечер и половину ночи. — Ты не такой уж невыносимый, каким хочешь казаться. Мобильный взять? — Не стоит. Я не собираюсь отходить от тебя. А чтобы такси вызвать и моего будет достаточно. — Отлично… Мне было ясно только то, что ничего не ясно. И ещё… Мне очень хотелось напялить что-нибудь этакое, однако, помня о том, что я едва не околела от холода и порядочно утомила ноги каблуками, я решила, всё же, воздержаться от крайностей.  Когда я появилась в гостиной, вид у меня был несколько взбалмошный. Волосы я решила не мучить причёской, просто вымыв их и растрепав. Джинсы, льняная рубашка… Макияж, как ни странно.  — Кхм… Кажется, я иду в бар с самой красивой девушкой на планете.  Роберт стоял у двери и улыбался. Грубые ботинки, тёмные джинсы, светлая майка с неярким принтом. Мы смотрелись очень гармонично — это меня и смущало. — Кажется, я переборщила с гламуром. Мы ведь в бар идём, а не на оскаровскую вечеринку.  — Ну как тебе сказать… Это не простое место. Это бывшая резиденция испанского консула — он обитал там во времена Якова I. Об этом заведении Диккенс писал в своих «Записках пиквикского клуба» и даже Брэм Стокер. Сама знаешь, в каком произведении, — он очень картинно клацнул зубами.   — Может, надо было обуть слипоны и намазаться бесцветным блеском? —  в реплике Роберта мне послышался подвох. — Ненавижу слипоны! Это убожество. А блеск… Он липкий. — Да целоваться я там ни с кем не планирую.  — В любом случае, ты отлично выглядишь. Я иду в бар с девушкой, а не с приятелем. Так что не парься… И я не парилась. Я взяла его под локоть и просто решила, что хотя бы один вечер могу ему доверять.  У входа в бар нас действительно ждал Фелтон. Опираясь на капот своей новенькой, блестяще-чёрной машины и лучезарно улыбаясь. Длинная белая чёлка была порядочно набриолинена и зачёсана назад.  Исключительное сходство с Драко проявилось даже в пренебрежительном плевке сквозь зубы. Такое чувство, что он на бандитскую разборку приехал. Впрочем, впечатление было обманчиво: едва мы поравнялись с ним, он протянул руку Паттинсону. — Привет, Роб.  — Здорово, Том. Дэн уже там? — Ага, конечно. Они с Кейти где-то в городе. Сказал, что будет позже, хотя я сомневаюсь, что вообще будет.  И Том был прав — за весь вечер не появился ни Дэн, ни Кейти — только через пару часов они отзвонились, притом, по-очереди, обещая завтра навестить меня. — Ты будешь полноправной хозяйкой квартиры, так что устроим большие посиделки. Быть может, я даже останусь у тебя, — таинственно пообещала Кейт. Ну ещё бы, у неё наверняка масса эмоций относительно Дэниэла. И всеми этими впечатлениями надо бы со мной поделиться.  — Завтра поболтаем и о делах, и о жизни, и вообще о многих вещах. Я притащу с собой Фелтона, обещаю, — смешливым тоном отрапортовал Дэн, отрубившись раньше, чем я успела спросить у него, на кой чёрт Фелтон мне сдался завтра. Тем более что уже сегодня, сидящий напротив, он делал вид, что ему абсолютно всё равно, что именно я о нём думаю.  — Малыш, — загадочно выдохнул он, как только Роберт пошёл к барной стойке за очередным дайкири для меня и скотчем для себя и Тома. — Наш пижон завтра улетает, ведь так? — Ведь так.  Я не всегда играю по правилам, Том. Мне очень интересно, к чему ты клонишь.  — Ммм… Значит, вечеринка, на которую меня уже пригласил Рэдклифф, всё же, состоится.  — Быть может. Если Рэдклифф оторвёт свой упругий спортивный зад и приедет её устраивать. Странно, что он приглашает людей ко мне, а я об этом узнаю последней. — Ты будешь мне не рада? Вот, где дилемма века. Буду ли я рада тебе, Том? Боюсь, что да. Только Роберт — не пижон.  — Ну почему же… Очень даже.  Мы оба замолчали вовремя, потому что рядом со мной плюхнулся Роб. Взяв из его рук бокал, я коснулась его пальцев. Будто предчувствуя, что я вот-вот отдёрну руку, он накрыл мои пальцы своими, при этом глядя прямо в глаза сидящему напротив Тому.  Весь вечер они искрили туалетным юмором, при этом Роберт неизменно сидел рядом со мной, а Том оставался напротив. Даже в фильме про маленького волшебника я не видела у него таких холодных глаз.  Это и бодрило, и задевало, и расхолаживало, и подзуживало…  — Фелтон тебя явно ревнует, — прошептал Роберт, склоняясь к моему уху. — Тебе просто кажется, — ответила я.  Том под столом наступил мне на ногу. Интересно, он надеялся, что я плесну дайкири ему в лицо? Это слишком вкусный напиток, чтобы поступать так опрометчиво. Вместо этого я решила пожаловаться на него Роберту.  Повернувшись к нему лицом,  я потянулась немного влево, чтобы шепнуть ему…  Роберт взглянул на меня, слегка улыбнулся… И, вместо того, чтобы обратить ко мне слух, он поймал меня на губы. Поцелуй получился коротким, но всё время, пока наши губы соприкасались, носок ботинка Фелтона буквально расплющивал мои практически не прикрытые обувью пальцы. Так, пора ретироваться. Мне нужно время, чтобы переварить всё это и разобраться уже в себе! Встав, я почувствовала, как все мои дайкири одновременно сперва двинули мне в голову, а потом дали под коленки. Паттинсон поднялся следом.  — Видимо, тебе придётся нас извинить, Фелтон. Рука Паттинсона на моей талии была нежной и одновременно твёрдой. Когда он поймал нам такси, я демонстративно села на переднее сиденье, тут же уставившись в окно. Ему ничего не оставалось, как сесть сзади. Езда заняла буквально пять минут, а пока Роберт расплачивался, я лихорадочно пыталась вспомнить код от железной двери парадного.  Подойдя сзади, он осторожно набрал нужные цифры.  — Стэсс, я… — Давай, ты ещё извинись теперь. Я буду тебе очень благодарна.  Рванув в темноту коридора мимо охраны, я совершенно забыла, что ключ от квартиры есть только у Роба — мой остался дома, в сумочке.  — Стэсс, давай поговорим! — Давай сначала зайдём в квартиру, а не будем выяснять что-то прямо здесь! — Хорошо… Как только мы оказались внутри, у меня возникло желание закрыться от него в ванной. Но такого шанса Роб мне не предоставил. Вместо этого он полез в карман за сигаретами и нервно закурил.  — Глупо получилось, я знаю.  — Да, неумно. Но что ты от меня услышать хочешь? — Я сделал что-то не так?  — Скорее, не очень понятно, зачем ты сделал то, что сделал.  Он затянулся и сощурил на меня светлый переменчивые глаза.  — Прости. — Господи… Лучше вообще ничего не говори, чем извиняться…  — мой голос упал до шёпота, который был еле различим на звенящей подложке подступающих слёз. В гостиной я устроилась на диване, надеясь, что тушь у меня действительно водостойкая. Сердце рвалось из груди, а вкус его губ всё ещё ощущался на моих собственных… Когда он сел рядом, властным жестом обхватывая меня за плечи и притягивая к себе, я вздрогнула.  — Ищешь повод ещё раз извиниться? — Я не хочу, чтобы ты плакала.  — Сделай вид, что я просто перебрала с дайкири… — У нас было чудное утро… Не хочу, чтобы вечер испортился. Судя по лицу, он говорил то, что думает: брови слегка вздёрнуты, лоб прорезала морщинка… Хотелось поймать в ладони его колючие скулы и смотреть в его глаза до полного одурения.  — Так, как утром, уже не будет…  — Значит, будет ещё лучше. Он отвернулся, затягиваясь. А когда он вновь обернулся ко мне, я молча поцеловала его в чуть приоткрытые, горячие и горькие от сигареты губы. — Прости, Роб… — я тотчас же отодвинулась, буквально чувствуя, как испаряются с моих щёк мокрые дорожки от слёз. Плохо осознавая происходящее, я сделала ровно то же, что и сам Роберт не так давно: тупо извинилась за то, за что извиняться просто преступно.  — Брось…  Я не сержусь. Зато ты больше не плачешь. Действительно, я больше не плакала, я смотрела на него во все глаза, пытаясь понять, зачем сделала то, что сделала. «Потому что ты так хотела» — сказала я сама себе. Товарищеский суд иезуитски молчал именно тогда, когда мне действительно не помешал бы совет.  Я смотрела в его глаза, пытаясь подумать о чём-то, кроме того, что веду себя глупо. Впрочем, на самом деле я не могла думать ни о чём другом, кроме его завтрашнего самолёта. Он отвернулся лишь на мгновение — чтобы дотянуться до пепельницы и потушить окурок. А потом притянуть меня к себе освободившейся от невесомого груза тлеющей сигареты рукой.  — Не плачу… — прошелестела я в ответ, касаясь его колючих щёк, твёрдого подбородка, пытаясь запомнить это ощущение прикосновения к его лицу. Когда он улетит, я прикоснусь к его подушке, и моё услужливое богатое воображение подскажет мне запах его волос, сохранившийся ещё на тонкой наволочке, тёплую упругость кожи, шершавое прикосновение его щеки… — Я не буду плакать, Роберт. Вода — не моя стихия.  — Обними меня… — С ума сошёл? — Я не хочу ничего объяснять, просто… — он улыбнулся дрогнувшими губами. — Спиши это на то, что я перебрал со скотчем. — Нам сегодня лучше спать отдельно, — невпопад ответила я. — Быть может. Но это потом. А сейчас просто обними меня, окей? Тиканье часов только раздразнило мои и без того издёрганные нервы. От хмельной лёгкости дайкири осталось только пряное послевкусие. Настоящая сладость, сладость, сопряжённая со слабостью, появилась, когда мои руки метнулись выполнять просьбу Роберта. Сжав его футболку между лопатками в тугой жгут,  я уткнулась лбом в его плечо. Моя щека касалась его шеи, на которой бешено пульсировала жилка. Этот пульс отдавался в моей голове грохочущим молотом. — Ммм… Горячо, — тихонько проговорил он.  — Паттинсон, какой же ты всё-таки гад… — Почему? — у него почти не было голоса, только шёпот. Шёпот, волнующий меня до глубины души, поднимающий со дна этой души какую-то горькую муть, застилающую мне глаза бесконечной тоской скорого расставания с ним. — Потому… Ты пришнуруешь меня к себе и улетишь в свой Ванкувер, к своей Кристен. — И вовсе она не моя.  Пауза, достойная Шекспировской постановки, рвала мне сердце. Слова, толпившиеся у самых губ, были в любом раскладе недостойны этого момента. Мне не было легче от услышанного. Я знала, что он уже стал частью моей жизни, и втравливается в неё тем глубже, чем сильнее я сопротивляюсь его присутствию в ней.  — Всё равно… Мне всё равно, чей ты. Ты никогда не будешь моим. Зачем ты делаешь то, за что потом будешь извиняться? Его пальцы пробежались вдоль моего позвоночника, потянув за собой толпу серебристых мурашек. Тонкая ткань давала мне фантомное ощущение обнажённости, заставляя задыхаться от странного, но по-прежнему приятного чувства. — Тебе не всё равно, — я не видела его лица, но в его голосе отчетливо слышалась улыбка Мистера-Холодного-и-Сияющего-Каллена. — Не бросай слов на ветер… Никогда — это глупость, которую придумали трусы. — Роберт… — Ммм? — Не говори таких двусмысленностей, это больно. — Я не хочу причинить тебе боль… Просто я живой человек, а не глянцевая обложка.  — Я знаю… — Будь сейчас со мной, а не с Седриком, не с Эдвардом, не с кем ты там ещё могла меня видеть… Я снял все свои маски ещё там, в переулке, когда ты сбросила туфли и танцевала на асфальте от холода. — Ты ничего не знаешь обо мне… Зачем? — поднять лицо и посмотреть в его глаза, было выше моих сил. Это было бы просто поводом потерять остатки самообладания и отдаться на волю случая. Случаи бывают разные, но сейчас ни я, ни Роберт не могли бы ручаться за пристойность своего поведения.  — У меня есть шанс узнать о тебе больше? Ты дашь мне его?  — Зачем? — отчаяние рвалось наружу бесконечным повтором этого дурацкого мяукающего «Why?». Этот вопрос относился уже к нам обоим… Паттинсон вздохнул, не скрывая разочарования.  — Ещё одно «зачем», и я закрою тебе рот первым пришедшим мне в голову способом. Заметь, на уме у меня сейчас только одно. А у меня на уме был только запах его кожи, прикосновение его пальцев, ощущение его дыхания рядом. — Хорошо, я больше не буду. Я сейчас вообще ничего не понимаю, Роберт. Ни-че-го.  — Ну, так и не думай ни о чём! Будь здесь и сейчас. Просто будь… Большой и уютный диван казался маленьким и тесным островом со слишком жарким климатом. Тревожно вздрагивающая грудь Паттинсона была обжигающе горяча даже сквозь плотную ткань футболки. Я попыталась было спастись от этого жара, отпрянув, но он перехватил меня за запястья.  Скотч, дайкири… К чёрту всё! Мои пальцы скользнули в его ладони, намертво сплетаясь с его исключительно красивыми пальцами.  — Какие же у тебя руки, Роберт…  Вырвалось, всё-таки. Я, поведённая на красивых мужских руках, именно сейчас вздумала проговориться о том, что я не видела ни у кого рук настолько идеальных, как у Паттинсона. Его можно было полюбить только за эти руки, хотя любить его хоть как-то в мои планы вообще не входило.  — Если хочешь, я до самого утра буду держать тебя в этих руках… Взгляд у него был глубоким от расширенных зрачков. Мои, наверняка, были такими же.  — Тебе нужно выспаться… — Я высплюсь в самолёте… — Если ты ещё раз скажешь про свой самолёт, я тоже найду способ заставить тебя молчать. А потом просто сделаю вид, что ничего не было.  — Самолёт, самолёт, самолёт…- он резко завёл свои руки за спину, заставив меня буквально налететь на него грудью. — Это я так, для верности… Прижавшись щекой к его щеке, я закрыла глаза. — Роб, это жестокая игра… — Я знаю. Но я — такой же игрок, как и ты. Я могу быть жёстким, а могу быть и нежным… — Будь равнодушным — и мы будем квиты. — Даже не проси. Равнодушным я быть не смогу. Уже не смогу, — его горячие губы скользнули по моей шее. — Ты плохо влияешь на меня, я слишком много болтаю… — Тогда закрой рот, в конце концов… После этих слов мне следовало бы поцеловать его, но Паттинсон меня опередил, сделав происходящее ещё больше похожим на фантасмагорический сон. Вместо того чтобы отпустить мои руки, он сжал мои пальцы до лёгкой тянущей боли. Я была вынуждена цепляться за него, раз за разом возвращая жгучие прикосновения его губ, чтобы удержать равновесие. Да и не только поэтому. Мне нравилось целоваться с ним — вот так, запросто. Он не был ни застенчивым, ни осторожным — и это было просто прекрасно. Мы оставили попытки поговорить о том, что между нами происходит. Бесплодные попытки…  Кто из нас знал, что это? Зачем это? Придёт утро и всех рассудит. — Иди спать, Роберт… И вообще, у тебя вещи не собраны… — пытаясь отдышаться, я не смотрела ему в глаза.  — Мои вещи уже в Ванкувере. Мне решительно некуда спешить…  И он не торопил события — ни свой и без того скорый отлёт, ни наше и без того стремительное сближение. Впрочем, мы оба держались в жёстких рамках, не переходя за грани приличия.  Некуда спешить…  — Я не верила, что скажу тебе это, но я очень хочу, чтобы погода завтра была нелётная… Но она будет ясной и солнечной, как и сегодня.  — Скорее всего. Ты хочешь, чтобы я остался? — его тон не был издевательским, скорее, удивлённым, но от этого вопроса мне стало нехорошо. — Нет. Я хочу, чтобы ты улетел в свою зелёную Канаду и забыл абсолютно всё, что здесь было. А к твоему приезду я исчезну, и постараюсь никогда больше тебя не видеть! Даже разжав тиски своих рук,  Роберт не позволил мне уйти. Взяв меня за подбородок, он провёл большим пальцем по моим чуть припухшим после страстного «выяснения отношений» губам. — Только попробуй… Только попробуй, и я найду тебя, пусть даже мне понадобится волшебная палочка покойного Седрика.  — Мрачные у тебя шуточки, Паттинсон… — Я умею быть жестоким, даже не сомневайся.  — Я сомневалась в этом до сегодняшнего вечера. Ещё утром ты казался мне белым и пушистым… — Как Флаффи? — он прищурился, поджимая яркие от долгих поцелуев губы. — Теперь я вижу, что именно это существо сидит у тебя внутри.  — Не буди его, ладно? Оно любит, когда ему играют на флейте, помнишь? — глядя, как я медленно, но верно заливаюсь краской, Роб кашлянул и быстро поправился. — Впрочем, сойдёт любая другая музыка.  — Иди ты… — не удержавшись, я рассмеялась, обхватывая его за шею. — Я просто обожаю твою склонность к самоиронии, если честно. Мне нравится твой скверный характер… — Это, пожалуй, самый лучший комплимент за все двадцать три года моей жизни.  — Конечно же, что ты классно целуешься, тебе уже говорили. Какие-нибудь барышни побойчее… Он отрицательно покачал головой. — Я редко выбирал барышень побойчее. Все мои тихие интеллектуалки держали свои эмоции при себе. Даже в самые ответственные моменты они просто закатывали глаза и принимались тяжело дышать.  — Роберт… — я пихнула его в грудь, нарвавшись на очередное мучительное объятие. — Ты чудовищные вещи говоришь. — Я вообще чудовище. Чудовище, которое всегда выбирает сильных женщин, — в его голосе звенели трагические нотки. — Эээ… Лев-мазохист? Он расхохотался так, что не рассмеяться вместе с ним было просто нереально. — Я… Я тебя сейчас покусаю, Стэсс. — Рискни, — я пожала плечами, хотя при мысли об укусе по спине пробежал лёгкий холодок. — Поиграем в Эдварда и Белочку… — Хорошая идея, кстати. Ты и вправду думаешь, что я классно целуюсь? — он провёл кончиком ногтя по моей шее, не отводя взгляда. Я кивнула. Не говоря больше ни слова, он облизнул губы, будто и вправду борясь с самим собой. — Напрасно ты так сказала… — Роб… Тебе реплику подать? — мне стало немного не по себе, но какая-то приятно-тёплая истома сковала меня. Он покачал головой. — Закрой глаза. Я послушно смежила веки.  Сперва моей кожи коснулись его чуть влажные губы. Как раз там, где бьётся пульс. Подув на влажный след, Роберт прихватил меня зубами за шею. Это было лёгкое, но острое прикосновение, заставившее меня вздрогнуть.  — Перестань… Это издевательство, мне нечем тебе ответить, я не актриса.  Он усмехнулся, откидываясь назад и увлекая меня за собой. Устроившись у него на груди, я взъерошила его волосы. Роберт ответил мне тем же, а потом сказал невероятную глупость, от которой я просто растаяла, как прошлогодний снег. — Я не хочу спать. Я хочу смотреть на тебя…  Разговоры и поцелуи только приблизили самое горькое утро в моей жизни… После короткого телефонного разговора, он улыбнулся. — Мне пора, Стэсс.  — Конечно, Роберт.  Пока он был в душе, я просто сидела, глядя перед собой, пытаясь разучиться чувствовать что-либо, но, как только он появился рядом, моё глупое сердце подпрыгнуло, сделав парочку совершенно нереальных кульбитов.  — Я позвоню из отеля, как только устроюсь… — Я не обещаю, что отвечу на этот звонок. — Я всё равно позвоню. И буду звонить каждый раз, когда будет такая возможность, пока ты не ответишь мне.  — Я разобью телефон. — Я найду способ дозвониться.  Мы оба улыбались, хотя глаза оставались серьёзными. Более того, в моих вот-вот норовили заискриться слёзы. — Не надо, Роберт… — Малыш… — он снова взял меня за подбородок, и я зажмурилась, чтобы не расплакаться. — Я уезжаю не навсегда.  — К сожалению… — упрямо проговорила я. — Не называй меня так, окей? — Окей, малыш, — ехидно улыбнулся Роб. Устав бороться с собой, я прижалась к нему, запуская пальцы в его чуть влажные после душа волосы. Кусая губы. — Роберт… Я постараюсь не думать о тебе.  — А я постараюсь побыстрее вырваться домой. Я не прошу тебя ждать меня. Я просто хочу, чтобы ты мне верила. Идёт? — он прижался к моему лбу братским поцелуем. Ну, почти.  — Идёт… Ещё через четверть часа он уехал на такси, оставив мне вкус своих губ и тихий шелест взволнованного дыхания.   К вечеру притащились Том, Дэнни и Кейти. Мне хотелось побыть в одиночестве, чтобы хотя бы в своей голове расставить всё по местам. Вместо этого я извела остатки крема с экстрактом очанки, чтобы придать лицу нормальный вид.  Я выглядела хорошенькой, но при этом злой. Правда, заметила это только Кейт, которая, ничего не спрашивая, сразу же юркнула в спальню — пристраивать свой тюк с пижамой. К слову, я заново перестелила постель, безжалостно скомкав простыни и пододеяльники. И только на подушку Роберта у меня почему-то не поднялась рука. Её я спрятала в шкаф — подальше от себя самой.  Незадолго до появления моего обожаемого трио, у меня был телефонный разговор с Катиной мамой, которая вежливо осведомилась, придёт ли Катерина с Дэном, и останется ли у меня Дэн. Я уверила её в том, что никакого Рэдклиффа ночью я у себя не потерплю, и что её драгоценная дочь в полной безопасности. Действительно, попробовал бы Дэнни заикнуться об этом…  Не задавая лишних вопросов, Дэн метнулся в сторону кухни с пакетами, в которых явно и недвусмысленно что-то звенело, оставляя меня с Фелтоном, который плюхнулся на диван и сразу же положил ногу на ногу, вальяжно откидываясь на спинку. — Компанию составишь? — он похлопал по сиденью ладонью, будто подзывал кошку. Я сделала вид, что не видела этого жеста и устроилась в кресле напротив, проклиная свою беспечность: на мне были домашние джинсы и белая футболка, чуть просвечивающая от мокрых пятен воды, стекающей с моих волос.  — Как дела, Том? — нейтрально поинтересовалась я. Смотреть на него было больно: он наигрывал, а на фоне его вполне неподдельного участия ещё пару дней назад это выглядело почти подлостью. Вот так, запросто, врубить Драко и драконить меня.  Неопределившуюся. Злую. Влюблённую, кажется. И, кажется, в него — тоже.  — Отлично. Лучше всех. Решил развеяться, с тобой поболтать… — Я не хочу расстраивать Дэна, но тебе я могу сказать всю правду — я малость не в духе. Том поиграл тёмными бровями, красиво оттенявшими его природную аристократичную бледность.  — Ну, ещё бы… Наш мачо улетел, но обещал вернуться. Ты же теперь захочешь всю жизнь печь ему ватрушки с майонезом? — Пфф… Ты так же не силён в кулинарии, как и в остроумии, — достаточно ядовито ответила я, но Фелтон всё не унимался. — Да ладно, какая разница! Ты же понимаешь, что мальчикам нужно только одно — самоутвердиться. В основном, за счёт этого… — он сбросил маску своей интеллигентности, и весьма незамысловатым жестом обеих рук показал мне цель своих намёков, сложив колечко из двух пальцев и постучав по нему двумя сложенными. — Кстати, я — не исключение.  — Томас Фелтон, ты дурак, задавака и пошляк, — фыркнула я.  — Конечно, особенно когда я говорю правду. — Веди себя как мой друг, — огрызнулась я. — Пожалуйста… Сам же говорил, что я могу на тебя рассчитывать. — Ух, как ты разошлась-то! — буркнул Дэн, расставляя по столику бокалы и пару тарелок. — Ничего, что я у вас тут похозяйничаю? — У кого — у нас?! — я чувствовала, что ещё немного, и мозги мои вскипят с пронзительным  свистом.  — Ну, это квартира Роберта, а живёшь в ней ты. Как я ещё должен выразиться? Это не общая гостиная Грифиндора! — Это тайная комната Пуффендуя, Дэн, — прогундосил скорчившийся от смеха Том.  Мне захотелось чем-то в него запустить. Вместо этого я просто посмотрела на Дэниэла тяжёлым взглядом.  — Что?! — он всё понимал, но уже вспылил.  — Ничего. Ты обормот, Рэдклифф, вот что! Зачем ты отдал свой экземпляр пьесы Роберту?! — Тебе жаль распечатать для меня ещё один?! — Не ори! — Не ору!!! — Брейк, ребят. Стэсс, я дам Дэнни свой экземляр.  Стоп. Я посмотрела на Рэдклиффа, который уже не грозил взорваться. Он откровенно ржал. — Том, нафига ты спалился, она тебя убьёт…  — Неа. Я обещал быть ей другом, я ей нужен хотя бы ради этого. У всех хороших девочек должен кто-то френдзониться, — в его иронии было немного обречённости, как бальзам на мои раны. — Фелтон, у тебя эта писанина откуда? Он улыбнулся, скрещивая на груди руки. — Оттуда. Дэн сказал мне о ней с самого начала. Кажется, я тоже собираюсь принять участие.  — Отлично… Вся моя новая, предназначавшаяся далёкому сейчас человеку нежность рвалась наружу, норовя оборвать струны. Не жёсткие струны гитары, нет. Тонкие болезненные струнки моей собственной души, настроенной на Роберта. Накрученные до предела его удивительно красивыми пальцами… Тут бы мне разрыдаться, но звенящую тишину комнаты, в которой все взгляды были направлены на меня, прорезала трель телефонного звонка, в которой безошибочно угадывался тревожный частый пульс междугородней связи.  Поставить гитару. Пять мучительно медленных шагов к телефону и судорожное: «Алло». — Привет, радость моя… — приятный баритон Роберта даже через Атлантику звучал узнаваемо. — Привет, Роберт…  Фелтон фыркнул, отворачиваясь к окну, пережидая этот короткий, почти что формальный разговор без комментариев.  С Робертом им, в сущности, делить было нечего: один посвятил своё время театру и радио, второй  — согласился сняться в «Сумерках», потом в остальных частях сиквела, залипнув  в Голливуде надолго. Оба красивы, талантливы, музыкальны и не в меру ироничны. Два типичных английских бэдбоя из околокультурной арт-тусовки. Роберт проговорился, что ещё полгода назад снимал квартиру в Сохо, но это оказалось бессмысленной тратой денег, а Фелтон и по сей день жил в Кенсингтоне с родителями — тоже не самое скучное место британской столицы. Не биться же им из-за меня, как паре ополоумевших от весеннего гона маралов? Тем более что меня терзали смутные сомнения в серьёзности каждого из них. При всей своей замороченности, Том неизменно пользовался популярностью у девушек, а у Роберта просто не хватало времени разгрестись с полчищами своих поклонниц, в том числе и среди молодых хорошеньких актрис. Таблоиды до сих пор периодически публикуют пространные текстовые простыни о том, какая именно из звёздных девочек на выданье засматривалась на него в диско-баре, изредка перемежая эти публикации краткими замечаниями съёмочной группы «Новолуния» о том, что «Роберт пахнет розами».  Могла ли я подумать, что меня не будет радовать повышенное внимание Фелтона? Ещё совсем недавно — нет. Сейчас мне хотелось чего угодно, только бы он перестал сверлить меня взглядом при каждом удобном случае.  Дэн вышел покурить на балкон, прихватив с собой завернувшуюся в плед Кейти, а Том решил прервать своё вынужденное молчание.  — Прости за вчерашнее. Это было больно, — сообщил он двусмысленно донельзя. Его взгляд был прямым. И немного насмешливым. — Если ты настаиваешь, то мы можем поговорить о Роберте.   — Детка, я стараюсь не говорить о тех, кого в данный момент нет в компании. Это как минимум невежливо. — Ой ли, Том… — начала было я, но он оборвал меня нетерпеливым жестом.  — Он тебе позвонил — я счастлив. Давай закроем эту тему: вся эта словесная эквилибристика меня утомила. Да, я пытался несколько раз пошутить не по-английски плоско, но не будешь же ты меня донимать этим целую вечность? Или будешь? — на его лице промелькнуло раздражённое выражение. — Не буду. Извини, Том… Он усмехнулся.  — Я подумаю над этим, обещаю. Слушай…- он вынул пачку сигарет, потом глянул в сторону балкона, где по-прежнему ворковала наша парочка.  — Да кури здесь, не парься.  — Спасибо. Так вот… Если у вас с Паттинсоном отношения, я в это не полезу. Не потому, что боюсь конкурировать с ним — вот, вообще нет. Просто потому, что ты сама должна выбрать. Ладно?  — Мне было приятно думать, что  ты за мной… Ухаживаешь. — И на том спасибо, Стэсс. Чёрт… Дэн сегодня у вас тут заночевать намылился, не иначе. Ты ведь пошлёшь его? — Ещё бы! Не хватало мне потом сесть за сводничество.  — Детка, Рэдклифф — настоящий джентльмен, он не стал бы… — Том запнулся, зачем-то посмотрел на меня очень уж пристально. — Хотя… Кто его знает. Я давно не видел его таким влюблённым. Этим летом просто пошесть какая-то на внезапные влюблённости. — И только старина Фелтон невозмутимый и холодный, как айсберг в океане. — Я? — он сбросил пепел изящным движением пальцев. — Брось, ты же ничего не знаешь обо мне. Только то, что наплёл тебе Дэн и то, что ты придумала сама. Я не склонен к театрализациям, я прагматичен, но холодности во мне ровно столько же, сколько в действующем вулкане. Я умею скрывать свои эмоции,  я мистер Икс, который снимает маску только ради того, чтобы быть всегда идеально выбритым. Мне приятно думать, что в этом вопросе я — типичнейший британец. Я вообще люблю чувствовать себя британцем до мозга костей. Как Джеймс Бонд, как Ян Флеминг… Как Уинстон Черчилль. В этом есть что-то… Будоражащее. Ты не находишь? — Быть может. Теперь я всегда буду думать — играешь ты или нет. — А я не обещал, что со мной будет легко, — ухмыльнулся Том, затягиваясь. Он рассмеялся с такой лёгкостью, будто мы весь вечер анекдоты травили,  а не пытались подловить друг друга на какой-нибудь неосторожно брошенной фразе. Через четверть часа Дэн и Кейти соизволили вернуться к нам, и виновато поглядывающий  то на часы, то на Тома Рэдклифф грустно сообщил о невозможности далее отягощать нас своим присутствием. — Господи, Дэнни, что за пафос? Ты же приедешь завтра, чтобы отвезти Кейт домой, — заняв позицию строгого ментора, я всем своим видом давала понять, что остаться никак не получится. — Угу, — мрачно буркнул он. Прощание получилось смазанным. Даже обняв меня, Рэдклифф недовольно буркнул мне на ухо: «Я был с тобой  слишком щедр, когда подарил  тебе целого Роберта». «Не льсти себе», — отшутилась я. Том, прощаясь, коснулся губами воздуха в считанных миллиметрах от моей щеки, оставив после себя горький запах одеколона и назойливое фантомное ощущение прикосновения.  Уже через полчаса мы с Кейти сидели в пижамах на большой кровати, обмениваясь мелкими и не очень секретами, как это традиционно бывает в случае совместной ночёвки двух старинных подружек. Она  даже Мишку-Замарашку собой притащила, а я… — Что-то ты как-то неидейно подошла к девичнику… — скептически произнесла Катя, глядя на то, как я обнимаю простую подушку. — Или у вас с этой подушкой что-то… хм, из серии приятных воспоминаний? — Типа того.  Подушка Роберта, хранящая его запах. Кейти рассказывала мне о Дэне, и её глаза по-настоящему светились от счастья, а я… Как последняя сволочь, я не слушала этих рассказов, потому что мне было невыносимо грустно от того, что я здесь — а Роб где-то на съёмках,  в то время как мои ладони всё ещё хранят его запах. Мне хотелось обнять его, слушать его шутки…  Взять обратно все свои колкости по поводу его отъезда, как будто я и вправду верила в то, что они могли каким-то мистическим образом ускорить его отлёт. Сейчас мне вспоминался только наш пятиминутный разговор, голос Роберта, который перекрикивал кого-то из ассистентов режиссёра… И неподдельная радость в этом голосе. «Я рад, что ты сняла трубку…» — признался он. Как я могла пообещать, что я не отвечу на его звонок? Почему я всегда делаю так, что мне больно, больно… — Ты меня слушаешь? Голос Кейт вернул меня к реальности, добавив масла в огонь моего самобичевания.  —  Угу. У Дэна чудовищно красивые глаза — синие с разными крапинками… — машинально проговорила я то, что слышала от неё не один раз. Катя фыркнула. — Вообще-то, — начала она язвительным гермионским тоном, становясь похожей на Эмму Уотсон,  — я уже битый час пытаюсь тебе рассказать, что именно говорил Дэниэлу Роберт. Между прочим, о тебе, дорогая моя.  — И что же?  Кейти усмехнулась, потянув паузу.  — Он говорил… Да расслабься ты! Он говорил, что ты клёвая… Прекрасно. Моя душа принялась петь,  а мысли снова разбрелись. Я только что осознала, что я не просто клеевая. Я мегаклёвая, раз это Роберт сказал. Но вот беда… Я совершенно не знала, когда я увижу его вновь, чтобы сказать ему всё, что я думаю о нём.