Голливуд способен разъять человеческую душу по косточкам. Не существует такой человеческой мечты, которую Голливуд не смог бы низвести до состояния чудовищной пародии.
Уильям Берроуз
Мой новый айпод был вчетверо объёмнее своего предшественника, и он был голубым. Когда-то давно такой же точно был у Кейти, а теперь дошёл ход и до меня тоже… Нагулявшись по магазинам с подругой, я еле притащилась домой с одним-единственным пакетом. Кейт пыталась уговорить меня взять вечернее платье, и я даже померила несколько вариантов, чтобы сделать ей приятное. Сама она была вынуждена смириться с выбором невесты, будучи одной из подружек: всем им предстояло выгодно оттенять белый наряд Джейд своими тёмно-лиловыми платьями. — Катя, мне нужно будет еще в «Лестер-сквер» попасть, на премьеру. Поэтому мне нужно быть не только нарядно, но и практично одетой. — Нарядно, но практично одеваются обычно на похороны, — огрызнулась она. Но больше не спорила. Последним из вариантов был элегантный брючный вариант из плотного шёлка королевского синего цвета. В качестве компромисса, Кейт предложила подобрать к нему какое-то необычное украшение. «С пустым декольте ты будешь как бедная родственница на богатой свадьбе. И не надо говорить, что на ключицах будет шиммер — это вчерашний день вообще», — деловито сказала она, и потащила меня ещё и по ювелирным бутикам. Дома меня ждали картинки, нарисованные Дариной. Принц был узнаваем, и на рисунках проступали его черты. От этого мне становилось невыносимо грустно. Голова не то, чтобы болела — она была тяжёлой, как чугунная болванка. И мыслей в ней не было совершенно: последние я вложила в написание короткой повести, за которую моя подруга, даст Бог, сможет выручить немного денег для своих благотворительных целей. Я плохо себе представляла этот аукцион: мы с Джейд почти не обсуждали деталей, потому как лично от меня ничего и не требовалось, а Роберт мог хоть прядь волос продать — сейчас всё, чего он касается, превращается в золото. Но он был согласен передать чек — максимум. Ничего личного. «Моя жизнь и без того перестала быть моей. Не хватало ещё, чтобы от меня начали отщипывать по кусочку», — как-то так он и сказал. Теперь мне предстояло ещё и напомнить ему о чеке. Ей-богу, мне проще было бы выписать свой, но именно его подпись была бы равноценна заявленной сумме. Отправив готовые иллюстрации Алану, я ещё раз открыла ту, на которой сходство было особенно сильным. Повторив про себя сперва три, а потом и все пять букв так и не названного в сказке реального имени, я выключила компьютер от греха подальше. *** А утром пошёл снег, крупные хлопья которого были похожи на лепестки цветов миндаля. Я смотрела в окно, пытаясь унять приступ мигрени, и пыталась придумать повод, почему я не хочу ехать на девичник Джейд сегодня вечером. Может, потому, что я разучилась веселиться в таком формате? Или правдоподобнее будет сказать, что Барбикан засыпало снегом до самых крыш? Не придумав ничего путного, я просто позвонила виновнице праздника и попыталась объяснить ситуацию. — Девичник? — мягко рассмеялась Джейд. — А я его отменила. У меня не слишком много подруг, чтобы арендовать целое заведение. И делать глупости я как-то никогда не умела. Не представляю себе, каких титанических усилий стоило бы выглядеть хорошо на свадьбе после банальной пьянки накануне… Слушай, давай просто посидим где-нибудь вдвоём? Мне нужно поговорить с тобой, и я хотела бы сделать это до того, как сменю фамилию. Я согласилась, надеясь, что Джейд не станет спрашивать у меня советов о сохранении счастья в семейной жизни. Мне было бы нечего ответить на её вопросы. Мы встретились спустя три часа, в маленьком кафе в паре кварталов от её лондонской квартиры. Джейд ждала меня у входа, и я не сразу заметила её хрупкую фигурку в сером пальто в мелькании снегопада. Скорее, она заметила меня первой, и то — благодаря моему красному пальто. Заказав чай и пирожные, мы просто смотрели друг для друга: каждая не решалась сказать что-то как после долгого молчания. А потом Джейд встала и обняла меня, перегнувшись через стол. — Спасибо, что приехала. Я очень ценю. Надеюсь, ты останешься надолго… — выдохнула она едва слышно. Едва не расплакавшись, Джейд вернулась на своё место. — Никогда бы не подумала, что у тебя почти нет подруг, — сказала я некоторое время спустя. — Я думала, что… — Все думали. Но никто не знал всей правды. За то время, пока я была с Томом, мои связи перестали существовать. Я всегда… — она подняла глаза к потолку, смаргивая слезинку, — слишком растворялась в нём и в наших отношениях. А новые друзья-подруги — это для завтрашнего. Для пафоса. — Не говори так. Все хотят белое платье. Наверное… — Вы поженились тихо, и мне ещё тогда понравилось, — отозвалась Джейд и тут же запнулась. — До сих пор никто не знает, да? — Роберт хочет завтра на премьере всё рассказать. Но я не в восторге от этой идеи. — Почему? — она смотрела в упор, и меня не покидало ощущение, что мы говорим совсем не о том, о чём собирались. — Вы же всё ещё муж и жена. — Хорошо сказала. Именно «всё ещё». Мне страшно говорить об этом, Джейд. Я не знаю, что будет с этим браком завтра, через неделю… И стоит ли говорить о нём так публично. Она зябко поёжилась, придвигая поближе чашку с чаем. — Ладно. Я помню, что ты хотела бы знать, почему я выхожу замуж за Эдварда, а не за Тома Фелтона. Во-первых, — она вздохнула, и посмотрела в окно, где мелькали снежные хлопья, — я устала. Просто невероятно устала от неопределённости. Казалось бы, мы столько времени вместе, а наши отношения ни к чему не ведут. Мне хотелось, чтобы он дал мне понять, что для него это важно. Я чувствовала его поддержку, но он всегда был где-то далеко, будто не со мной. Я не нашлась, что сказать, поэтому просто слушала, что говорит моя подруга. А она говорила и говорила… — Во-вторых… Он очень изменился. Перестал нормально спать, сел на стимуляторы, чтобы успевать делать больше, взял три контракта в разных американских городах, будто не понимая, что я не смогу быть в трёх местах одновременно. Будто испытывал меня. И поначалу я так и думала. Я честно пыталась принять эти новые правила, пока не поняла одну простую вещь: он меня не любит. С того момента всё было кончено: даже если бы он стал прежним Томом — тем славным парнем, с которым я познакомилась на съёмках Поттерианы, — я не смогла бы переступить через это. Я столько времени любила его, не видя никого вокруг… Сидя в Доркинге, в его доме, я прекрасно понимала, что просто быть с ним мне не достаточно. Я хочу быть любимой. — Судя по тому, что ты выходишь замуж завтра — мысль материальна, — только и нашлась я. — Более чем. Мечты сбываются, — грустно подтвердила Джейд. — Мы с Эдвардом были знакомы давно, но я как-то не замечала, что он испытывает ко мне тёплые чувства. — А ему всё равно, что ты явно любишь Тома Фелтона? — А кто тебе сказал, что я всё ещё люблю его? — она посмотрела прямо мне в глаза. — Стэсс, как бы хорошо я к нему ни относилась, он этого не оценит. Не так, как мне этого хотелось бы. Кроме того, с некоторых пор он так откровенно тяготился моим присутствием, что я немного обижена на него. — Значит, он сейчас в других отношениях? — уточнила я, надеясь, что голос не дрогнет. Джейд улыбнулась, не отводя взгляда. — Нет. Мне казалось, ты-то знаешь, какие тараканы живут в его светлой голове. Хочешь совет, Стэсс? — Хочу, — согласилась я, почему-то предчувствуя, что ничего приятного я не услышу. — Беги от него. Что бы он ни говорил, что бы ни делал. Он сейчас как инферно: в эту губительную воронку затягивает всё, что ему самому дорого. Это я тебе как подруге говорю. А чисто по-женски мне очень сложно любить тебя, хотя я прекрасно понимаю, что есть, за что. — Джейд… — она коротко взмахнула рукой, и я замолчала. — Но если отойти от всей этой лирики… У нас не было будущего. У нас двоих — нет. Потому я нашла в себе силы его отпустить. Точно как и нашла в себе силы не скатиться до ненависти к тебе. — Спасибо, — сказала я, не зная, за что именно благодарю. — Джейд, ты всегда была ангелом. — Это только кажется, Стэсс. Я такая же женщина, из такого же слабого кровавого мяса, как мы все. И я действительно горда тем, что смогла сделать то, что сделала. И тем, что вырвалась из замкнутого круга, где жалела себя всё больше и больше… Мне хотелось провалиться сквозь землю. Уже в такси я вспоминала окончание этого разговора. Прощаясь, Джейд снова обняла меня, и проговорила в самое моё ухо: «Ты так откровенно несчастлива, что даже мне за тебя больно…». Интересно, надолго ли меня хватит с такой жизнью? Вместо того чтобы в очередной раз пуститься в долгие поиски ответа на этот, в сущности, риторический вопрос, я, приехав домой, в очередной раз набрала номер Роберта. Может, стоит встретить его в аэропорту? Может, удастся нормально поговорить, и мне не захочется покидать его номер в «Савое», как бывало раньше? Раньше… Под аккомпанемент долгих гудков я пыталась припомнить, когда же было это самое «раньше», и как так оно успело закончиться, что этого никто из нас и осознать не успел. Гудки всё тянулись и тянулись, как капли из неумолкающего текущего крана, так же гулко отдаваясь там, на тёмной стороне сознания. Будто подтверждая очередной вывод, который мне только предстояло сделать. Моя жизнь всё больше напоминала сон. Не кошмарный, нет. Скорее, затянувшийся. И чувство безвыходности становилось всё более отчётливым. Я перенабрала номер ещё раз, и ещё раз. Потом приняла окончательное решение, и… Сходила на кухню за чаем, и потянулась к винампу. На этот раз совершенно осознанно. Долгий, плавный гудок напомнил мне одну песню, в которой, как мне всегда казалось, больше эмоций, чем смысла. Уже через мгновение грустная флейта вгрызалась в мои нервы ржавой пилой. Убей меня… Внезапно гаснет свет. Нервно курит балерина в пачке сигарет. Солнце светит мимо кассы, прошлогодний снег еще лежит. Все на свете из пластмассы и вокруг пластмассовая жизнь… Тянутся хвосты. Мой обеззвученный мобильный заходился в безмолвном крике, а с дисплея мне улыбался Роберт Томас Паттинсон во всей своей красе. Я смотрела, как пляшет вибрирующий телефон, и улыбалась сквозь слёзы. Миллиарды звезд сошли на нет с тех пор, как мы с тобой на «ты». И дело вовсе не в примете, только мертвый не боится смерти… Вдоль дорог расставлены посты. Возьми меня с собой! Роберт умел быть настойчивым, но сегодня это только причиняло мне боль. Лучше бы он не перезвонил, чтобы я могла думать, что мы на равных. По-прежнему. Чтобы я могла не сомневаться в том, что его вылазка в Вегас была не глупым эскапизмом, который, так или иначе, свойственен каждому из нас, а обдуманным шагом. Беспощадно в небе светит солнце у тебя над головой — и снова мимо кассы… Тень забилась в угол и дрожит. Все на свете из пластмассы И вокруг пластмассовая жизнь Тянутся хвосты Нет, я не сниму трубку. Потому что… Просто потому что. Убей меня за то, что я давно к тебе остыл… Мне было бы проще жить, если бы я точно знала, что ты не любишь меня больше, Роберт. Дождавшись, пока звонки прекратятся, я едва удержалась от того, чтобы не вынуть сим-карту. Какой самый простой способ сделать так, чтобы до тебя не дозвонились, но оставаться при этом на связи? Правильно. Нужно позвонить кому-то другому. Пальцы сами помнили цифры, которые почти стёрлись из памяти. Не прямой номер, нет. Всего лишь голосовая почта. — Привет, Том. Я в Лондоне. Это были мои первые слова с тех пор, как мы попрощались в Нью-Йорке. И последние — на сегодня. Остаток вечера я потратила на составление плейлистов, старательно обходя всё то, что могло вызвать воспоминания о том, как было раньше. Потому что как раньше уже не будет. Никогда. Я проснулась так рано, что мне самой не верилось, что я уже на ногах. Мне предстоял чертовски длинный и нервотрёпочный день, и мне хотелось бы встретить его во всеоружии. Мысленно прикидывая, сколько денег придётся сегодня отдать лондонским таксистам, снуя туда-сюда по городу, я встала под душ. Иллюстрации, гранки, экземпляр… Мне было невероятно сложно спланировать собственный забег по разного рода делам. Я отвыкла от работы по медиаплану. Я отвыкла планировать что-то сама — за меня всегда рабочие моменты планировал сперва Алан, потом Том. А потом у меня отпала надобность что-то планировать: сидя дома в писательском затыке ничего этакого планировать мне не приходилось. На столе меня ждали плотные конверты не разобранной с вечера Лондонской почты: всех, кто так или иначе мог писать на мой лондонский адрес, я предупредила о том, что возвращаюсь в конце декабря. Писем было не то, чтобы много, но и на них нужно время. Затянув мокрые волосы в пучок, я присела у стола. Самый большой пакет был со штемпелем Тампере, а значит, это Лиина что-то прислала. Прорвав плотную бумагу, я едва успела подхватить рассыпающиеся фотографии: моя названная сестрица об руку с улыбающимся блондином. Оба — в белых джинсах и явно на набережной Таммеркоски. Колец на пальцах я разглядеть не успела, но всё было написано на их довольных лицах. Помнится, когда-то эта парочка обещала тупо расписаться в муниципалитете. Очевидно, так они и сделали, а я узнаю об этом последней. Фотографии составляли большую часть содержимого пакета. Письмо, прилагавшееся к ним, было коротким: они писали его по строчке, как малые дети. Медовый месяц закончился, и теперь счастливые молодожёны не отказались бы увидеть меня на Рождество. Надеются, что планов у нас с Робертом нет. У нас с Робертом точно не было планов… По крайней мере, пока. Кстати, о Роберте. Неплохо бы знать, когда он будет в городе. Премьера вечером, свадьба — днём, а сейчас очень раннее утро. Мне хотелось бы поговорить с ним до того, как это колесо закрутит меня окончательно: мне предстояло ещё и успеть встретиться с Дэном, чтобы забрать готовый экземпляр книги, и привести себя в порядок, чем я прямо сейчас судорожно продолжала заниматься. Добравшись до мобильного, я нашла там пару неотвеченных вызовов и короткое сообщение: «К 10.00 буду в «Савое». Приезжай пораньше, это наш ОБЩИЙ номер. Просто назови мою фамилию. И не забудь паспорт». Ну да, беспалева так. Подхожу я на рецепшен, бросаю на мраморную стойку паспорт, а там — великий секрет, о котором таблоиды слыхом не слыхивали. Впрочем, в «Савое» болтливые люди не работают уже очень давно. Значит, в половине десятого мне нужно быть в отеле… Созвониться с Дэном даже ранним утром никогда не составляло труда. — Бэйб, сегодня невеста не ты, но ты уже на ногах. Волнуешься за свой подарок? Всё будет в лучшем виде… — Дэнни, мне бы забрать его у тебя. — Я могу без проблем привезти его прямо на свадьбу. У тебя что — мало дел? Кейт вон готовится ехать в салон, потом на укладку… У меня такое чувство, что я её до самого вечера не увижу, а потом ещё и не узнаю. — Жесть. Но ты прекрасно знаешь, что моя любимая причёска — «просто волосы». Но я и не подружка невесты, а просто часть массовки… — Ой, не прибедняйся! Ты подруга Джейд, вообще-то. Припомнив вчерашний разговор, я закусила губу. — Дэн, ты точно сможешь привезти мою коробку прямо туда? — Боги, стал бы я предлагать, если бы не смог? — Тогда спасибо тебе заранее. Надеюсь, ты не… — Я даже не листал, — ехидно обрубил он. — Захочу просветиться — куплю её на этом вашем аукционе. Надеюсь, вы не слишком заломите цену за моё любопытство. — Слушай, Дэн… — вопрос давался мне с трудом, но Рэдклифф терпеливо ждал, когда я продолжу. — Ты не знаешь, где Фелтон? — Знаю. У него пробы в Италии, но он уже сегодня будет в Лондоне, разумеется. — Странно, что он ничего не сказал… — А как по мне, так ничего странного, — я слышала, как Рэдклифф закуривает, и привычно почувствовала желание дать ему подзатыльник. — По-моему, он намеренно избегает близкого общения. Не хочет лезть на рожон. — С чего бы? — С того бы. Фелтон играет по правилам, хотя, временами, он эти правила придумывает для себя сам. Ты же помнишь: тестостероновый лес, альфа-самцы… Для него не слишком-то весело быть твоим собственным Томом. — Я никогда не плакалась в его жилетку, Рэдклифф. Для этого у меня есть твоя. — Кто знает, может, именно это его и удручает… Может статься, он ещё помнит те времена, когда вы были как Бонни и Клайд? — Зачем ты мне об этом говоришь? — Честно? — А как ещё?! — Ты очень меня беспокоишь. С того самого момента, как я впервые за последние сто лет увидел тебя в нью-йоркском аэропорту. Когда-то у меня была возможность изменить ход твоей истории, но я решил, что не имею права в это лезть. Не прошло и дня, чтобы я не жалел об этом. Поэтому теперь я лезу решительно во всё, что касается твоего благополучия. Кстати, па остался тобой доволен. Чрезвычайно… Получить хорошую новость для меня всегда было добрым знаком. Но сегодня с самого утра всё пошло не так, как надо. *** Мне не пришлось ждать мужа в отеле: мы практически столкнулись у входа, и мне не оставалось ничего, кроме как тенью последовать за ним, надеясь, что дезинформированные папарацци пасутся где-то в другом месте. В лифте было тесно и совершенно невозможно не смотреть друг на друга. Роберт был изрядно небрит, и его волосы, которые он не стриг с конца лета, близились к канонической причёске архангела американского альтернативного рока Курта К. Даже сейчас он не снял свои тёмные очки, хотя лампочка под низким потолком кабины лифта светила более чем деликатно. Он стоял напротив, на расстоянии вытянутой руки, и молчал, жуя резинку. Длинные носки его пижонских светлых ботинок смотрели на меня, как два пистолетных ствола. Пробежавшись взглядом снизу вверх, я заметила вызывающе расстёгнутый зиппер его джинсов. И улыбнулась. Эта моя улыбка криво отражалась в зеркальной поверхности его очков. Губы Роберта дрогнули, и он улыбнулся в ответ. — У меня дурацкий вид, правда? — спросил он. Я пожала плечами. Ничего необычного, всё как всегда. Очередной свитер непонятного цвета, который мне уже хочется отдать бездомным, а джинсы мне нравятся… — Отличные джинсы, Роб. Боюсь представить, скольких комплиментов удостоилась твоя филейная часть с тех пор, как ты их носишь. — От тебя не слышал ни одного. — Брось… Это так дёшево — хвалить твой зад. Я не разбираюсь в этом, потому была бы абсолютно неискренней. Мне хотелось бы посмотреть ему в глаза, но вместо этого мой взгляд всё время описывал удивленное «о» между стёклами его очков и расстёгнутой молнией. Мы не обнимались в холле, потому что не хотели привлекать внимания, но что мешало нам быть ближе сейчас? Ещё полгода назад он со стопроцентной вероятностью нажал бы на «Стоп», чтобы популярно объяснить мне, почему эти его чёртовы штаны расстёгнуты. Это желание чувствовалось в нём и сейчас, но мне настолько хотелось побыстрее оказаться на этаже, что, наверное, по мне было заметно. Он сам открыл дверь, пропуская меня вперёд, хотя в моей сумочке лежал такой же пластиковый ключ от этого номера. Краем глаза я видела запись в регистрационном журнале: номер в нашем распоряжении ровно неделю. Значит, мистер Паттинсон здесь с серьёзными намерениями. — Ты без вещей? — зачем-то спросила я, подходя к окну. Снаружи было солнечное зимнее утро и Лондон, мерное движение которого меня умиротворяло. Внутри меня тихо звенел какой-то оборванный нерв — то ли предупреждение, то ли последствие неосторожного обращения со словами в наши прошлые разговоры. — Их привезут чуть позже. Стэф уже наверняка звонит куда-то, чтобы одолжить для меня отличный смокинг на вечер. А почему ты спросила? — Плохо представляю тебя в поездке и без гитары, — отозвалась я, не оборачиваясь. За моей спиной раздались шаги: они были всё ближе и ближе. На мне был тонкий тёплый малиновый джемпер, но на мгновение мне стало даже слишком холодно. Только бы не вздрогнуть, когда он дотронется до меня… Роберт встал рядом, слегка опираясь на подоконник и явно пытаясь понять, что мне в созерцании зимнего пейзажа. — Гитара в моей жизни не главное, — тихо сказал он, осторожно касаясь моих волос рукой, медленно запуская в них пальцы. — У тебя другие духи… — А у тебя ширинка расстёгнута, — откровенно спетросянила я, надеясь сбить его с толку. Но не тут-то было. Кажется, муж был настроен на долгое и вдумчивое приветствие, и уж потом — на какой бы там ни было разговор. Мне ничего не оставалось, кроме как, сев на подоконник, прижаться спиной к холодному оконному стеклу, немного обезопасив себя с тыла. — Сними очки, пожалуйста… Я хочу поговорить с тобой, а не смотреть на себя. Он послушно пристроил свои драгоценные очки на другом конце подоконника и подошёл вплотную, прижимаясь к моим коленкам. — Прямо сейчас? — У меня не то, чтобы очень много времени, милый… — смотреть, как он щурится от яркого, помноженного на сияние снега, утреннего света, было странно. — У меня день почти по минутам расписан. — Мы не виделись почти месяц, — напомнил Роберт, борясь с моими коленками в тщетной попытке разжать их, чтобы сократить дистанцию. — И ты хочешь только поговорить? — Вроде того… Ничего не хочешь мне сказать? — Хочу, — быстро согласился он. — Я хочу ребёнка. Может, займёмся этим вопросом здесь и сейчас? — Если это была шутка, то не очень смешная… — попытавшись встать, я угодила прямо в руки Роберта. Чувствуя, как его тонкие, холодные после улицы пальцы забираются под мягкий трикотаж, я едва сдержалась, чтобы не вздрогнуть. — Блин, ты даже руки не помоешь, что ли? — Прости, — он отступил на шаг, убирая руки, и ещё раз проговорил сквозь зубы. — Извини. Ещё секунда — и у меня начнётся паническая атака. Забившись в кресло, я подобралась, сжимаясь в нервный клубок, закрываясь со всех сторон, и пытаясь хоть как-то держать себя в руках. Паттинсон демонстративно помыл руки: когда он вернулся, от него пахло жвачкой и мылом, как от розовощёкого мальчика из американской рекламы. Сев в соседнее кресло, он закурил, нервно сглатывая, и поглядывая на оставшиеся на подоконнике очки. — Я настолько тебе противен? — поинтересовался он, стряхивая пепел прямо на ковёр, но меня меньше всего заботила чистота совершенно чужого мне ковра. — Или это плохая шутка так повлияла? — Роберт… Если я хочу поговорить, то я хочу поговорить, а не потрахаться, а потом поговорить. Может быть, потому, что трахаться я как-то не в настроении, если ты не заметил. — Заметил. Извини, что не сразу. Так о чём ты так хочешь поговорить? — Всё ещё надеюсь, что ты сам мне расскажешь. Он затянулся, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза. Судя по цвету лица, за последние несколько дней пьянок было много. От больших доз алкоголя у Роберта всегда портится кожа. Интересно, он подумал о том, что на премьере «Рассвета» будет выглядеть не как идеальный вампир, а как застрявший в позднем пубертате подросток? — Что ты хочешь услышать? — в его вопросе был и вызов, и провокация. — Мне не нужны твои оправдания. Ты взрослый человек, который вправе решать за себя сам. И, если ты хочешь знать, мне плевать, с кем ты спал или не спал — меня всегда устраивал твой богатый опыт. Оставь это себе, избавь меня от подробностей. Просто скажи мне, зачем ты соврал? — Так вот в чём дело, малыш… — Дело не в том, как ты ведёшь себя публично. Имеешь право, ты всё ещё холост для всего мира. Блин, да ты всегда будешь холост для дамочек, которые только о том и мечтают, чтобы заполучить тебя хотя бы на ночь! Но если ты сделал это, попёрся туда со Старриджем, попал в камеру и начал импровизировать, так какого чёрта тебе стыдно в этом признаться?! — Я не знаю, — он смотрел на меня, улыбаясь. — Наверное, это потому, что я люблю тебя. И не хотел бы, чтобы тебе было неприятно. Тебе ведь неприятно? — Ты можешь спать с кем захочешь, и когда захочешь. Но не надо делать из меня идиотку, ладно? — Договорились, — он достаточно резко затушил окурок о крышку стола. — Больше не буду. На этом разговор окончен? У меня появилось нехорошее предчувствие. — Кажется, ты хотел что-то уточнить… — Я передумал, — он встал и начал расстёгивать часы. — К тому же, я знаю одно реально хорошее средство от депрессии, если уж ты об этом вспомнила. Белки его глаз были красными — с похмелья и после не слишком хорошего сна в самолёте, но мне казалось, что они наливаются кровью. Я не видела Роберта таким — даже в самом страшном сне. Он никогда не бывал зол по-настоящему, даже когда мы ссорились. Из себя всегда выходила я, расшвыривая предметы и позволяя ему себя успокаивать. Этот незнакомый мне Роберт снял свитер, оставаясь в знаменитой на весь мир белой растянутой майке. Не сводя с него глаз, я осторожно спустила ноги, готовясь не к обороне, нет. К бегству. Паттинсон отрицательно покачал головой и погрозил мне пальцем. — Неа. Даже не думай. Ничего у тебя не выйдет. — Зачем… — Ты сама сказала: с кем хочу, когда хочу, и не делать из тебя идиотку. Знаешь, когда ты кажешься мне слишком умной, мне достаточно представить тебя с моим членом во рту — и всё становится на свои места. Так что прекрати этот цирк, сделай одолжение. У меня сегодня чертовски сложный день намечается… Я хочу с тобой и сейчас. Понятно? Нет настроения? У меня тоже, но я знаю отличный способ его вернуть. Он смотрел на меня в упор, и я чувствовала, как дрожат мои губы под этим его пугающим взглядом. Он говорил ещё что-то, а я чувствовала, что мне нечем дышать. Что спазм полностью сжал мне горло. Я не слушала, я пыталась не запаниковать ещё больше. Когда он, лязгая ремнём, сел на корточки у моих ног, я была готова к тому, что он ударит меня. Вместо этого Роберт уткнулся лицом в мои колени. — Ну, прости… Переиграл. Просто хотел встряхнуть тебя… — он был таким тёплым, а меня колотило от озноба. — Вегас… Что Вегас? Я был мертвецки пьян тогда, в Вегасе. Я нёс какой-то бред, и мне было стыдно, что ты это увидишь. Я же знал, что этим всё и кончится… В самом деле, я просто струхнул, после того, как ты сказала мне о том, что у тебя… эээ… проблемы. Это всё китайская грамота для меня, но даже я прекрасно понимаю, что слишком ушёл в работу, что не должен был оставлять тебя одну надолго, что ты устала, а у нас даже медового месяца не было. Ну, прости, пожалуйста… Я же люблю тебя, я скучал, я устал ссориться по телефону, и сто лет не мирился с тобой так, как ты любишь. Сегодня всё закончится, я тебе обещаю… Это мой муж, чёрт подери… Взять себя в руки, взять себя в руки… Мне хотелось, чтобы он замолчал. Я ненавижу, когда он оправдывается, да и он сам не большой любитель этого дела… Запах его спутанных волос был знакомым и почти родным. Его щёки пахли улицей и кололись… — Побрейся перед премьерой, ладно? — едва слышно прошелестела я, обхватывая его за плечи. — Роберт… Мне так холодно… Он ничего не ответил, просто обнял меня ещё крепче, прежде чем помог встать. Он почти передумал. Роберт Паттинсон никогда не был глупым парнем, и умом он прекрасно понимал, что настаивать на своём и дальше — это безумие. Но его тело было против любых разумных доводов. И мне было жаль его, и жаль себя. Я знала его достаточно хорошо, чтобы понимать: ни просить, ни извиняться, ни брать силой он больше не будет. Просто позволит вот так стоять рядом, дышать ему в шею, держаться за его плечи. Мне казалось, что это всё — в самый последний раз. Что мы уже никогда не будем так близко, но так далеки друг от друга, как сейчас. Мне казалось, что сегодня действительно всё закончится, и от этого мне было жаль его ещё больше. Ты надеешься на меня, Роберт. Ты помнишь мои обещания. Ты хочешь меня. Не горничную, которая с радостью даст тебе всё, о чём ты попросишь. Не Кристен, которой, в сущности, нет дела до тебя и твоих проблем… А меня, глупую, которая этим тяготится прямо сейчас. — Ты дрожишь, — тихо сказал он, щекотно касаясь моего уха губами. — Это из-за меня? Говорить не хотелось и не моглось. Я зажмурилась и кивнула. А потом порывисто поцеловала его в губы, позволяя раздевать себя. Я честно пыталась быть нежной, а он пытался не торопиться. Нам было незачем отступать в спальню: здесь, в небольшой светлой гостиной хватало места для манёвра. Здесь есть стол, диван и пушистый ковёр, на котором прямо сейчас ярким пятном лежит мой джемпер. От мысли о том, что на нашей двери не вывешена табличка с надписью: «Не беспокоить», мне стало жарко. Ладони Роберта, скользнувшие по моим лопаткам, были чуть тёплыми — от этого моя кожа покрылась мурашками, и дыхание перехватило — на этот раз, не страшно и ненадолго. Привычно. «Я сама», — послушно выдохнула я, чуть отстраняясь, чтобы расстегнуть тугую застёжку бюстгальтера. Его взгляд скользил в узких рамках вытянутого треугольника, вписанного между моим пупком и ключицами. Оставшись топлесс, я потянула его за майку, но специального приглашения уже не требовалось. Пусть будет так, как ты хочешь. В последний раз, милый… *** Спустя полчаса, мы лежали на диване, который, как в старые добрые времена, был слишком узок для двоих. Опустошённые, обессиленные, потные, пахнущие друг другом и сексом, укрытые колючим пледом в большую шотландскую клетку. Часы на стене будто напоминали мне о том, что пора закругляться. Супружеский долг был отдан — пора и честь знать… Но отлепиться от Роберта было сложно: он по-прежнему удерживал меня, моя щека лежала на его чуть вздрагивающей от гулких ударов сердца груди. — С ума сойти… — муж привычно потянулся за сигаретами, лежащими на столике, чуть наваливаясь на меня. Эта тяжесть не была неприятной, но и желания повторить наш возвратно-поступательный акробатический этюд у меня не возникло. Стальная пружина, звеневшая во мне всё утро, готовилась развернуться в полную мощь. Чиркнув зажигалкой, Роб закурил, втягивая небритые щёки и выдыхая в сторону. Что ж, теперь я буду пахнуть ещё и сигаретами, но это не так уж важно. Я коснулась губами его груди, привлекая внимание. Зажав сигарету в углу рта, он усмехнулся. — Стэсс, я признаю: весь этот цирк стоил того, чтобы закончить утро вот так. Может, будем чаще выяснять отношения? Или всё само пройдёт, когда ты психику подлатаешь? Сглотнув, я посмотрела в его переменчивые глаза, сейчас казавшиеся тёмными, как поросшая илом галька. — Я не люблю тебя, Роберт. Этими словами можно убить, но сейчас внутри меня растекалось давно позабытое чувство покоя. Я сделала это. Сказала правду. Перехватив фильтр двумя пальцами, он изогнул бровь и выдохнул очередную порцию горького дыма. Его сердце под моей щекой стучало так же ровно, как и до этого, будто мы говорили о погоде. Я готовилась услышать что-то вроде: «А что тогда только что было?», но он молчал, чуть улыбаясь. Пальцы его свободной руки прошлись вниз по моему бедру: коротким движением он забросил моё колено к себе на бедро, прижимаясь теснее и даже причиняя лёгкую боль. — Я знаю. Дальше что? — Я не люблю тебя… — повторила я, чувствуя себя идиоткой ещё и ещё раз. — Чёрт, я знаю! И всегда знал это. Важно то, что я люблю тебя. В жизни всегда так: кто-то любит, кто-то позволяет себя любить. А я обожаю манеру, в которой ты… позволяешь мне. Минуту назад я боялась разбить ему сердце, но прямо сейчас мне было жаль только саму себя. — Ты ненормальный… — С открытием, — дурашливо отрапортовал он между затяжками. — Зато не гордый. Меня всё устраивает. — Я хочу развестись! — Перехочешь. Или ты уже нашла мне замену? Не дури… Кризисы бывают у всех. — Роберт… — он перехватил мой рот ладонью. — Я слышать ничего не хочу, понятно? Ты не в себе… Я люблю тебя, понятно? Чего ты ещё хочешь… Свободы? Пожалуйста: ты хотела вернуться в Лондон — ты здесь. Можешь тратить мои деньги, можешь трепать моё доброе имя, только перестань нести эту чушь о разводе. Мне нечего терять, кроме тебя… «Я не смогу отпустить тебя, пока люблю», — всплыло в моей памяти. Да, с этими словами он делал мне предложение тогда, в марте. И мне казалось это романтичным, подумать только. Какой же я была дурой… Дождавшись, пока он уберёт солёную ладонь с моего рта, я выговорила так чётко, как смогла: — Я хочу одеться и убраться отсюда, если ты не возражаешь. Он не возражал. Не тратя время на душ, я натягивала на себя измятую одежду, а мой муж лежал на диване, вытянув скрещенные ноги, и курил. Роб смотрел, как я одеваюсь, и в его взгляде было всё то же самое, что появилось тогда, когда я раздевалась. И это не было неприятным открытием, просто это по-прежнему всё усложняло. *** Уже позже, в такси, размазывая по щекам слёзы, я пыталась разложить всё по полочкам. Мои ладони и волосы всё ещё хранили запах Роберта, и от этого хотелось умереть. Он всегда знал, что я не люблю его? Но он так и не понял, что на самом деле творится у меня в голове. Я замужем, но я вольна делать всё, что мне вздумается? Но разводиться он не станет. Он считает, что это — блажь, которая спровоцирована моей депрессией? Он всерьёз верит, что это пройдёт, потому делает вид, что ему всё равно? Или ему действительно всё равно, потому что он устал от женщин, которые готовы на всё, только чтобы быть с ним? Деликатный таксист, чем-то похожий на Хью Лори, сделал радио погромче, чтобы не слышать моих вздохов и дать мне хотя бы иллюзию уединения. Через электронные звуки дождя и помех в эфире, пробивался уверенный голос Джареда Лето. Ты стойко держала оборону, Возведя прочные стены. Да, я подонок и эгоист, Но я, по крайней мере, не одинок. Мои намерения останутся прежними, Я всегда буду хотеть одного и того же. Я знаю, что я сейчас должен сделать: Пришло время совершить акт самосожжения. Это был сон? Это был сон? Неужели это единственное доказательство: Наша с тобой фотография? Подумав ещё немного, я назвала знакомый адрес в районе Нотинг-Хилл. Потом попросила подождать, пока я выйду из магазина Temperley London: мне не хотелось отпускать этого немолодого задумчивого, по-лондонски интеллигентного человека без приличных чаевых. Он прокатил меня от набережной Темзы сюда, в Северный Кенсингтон, и мне хотелось с ним же вернуться в Барбикан. Много километров, несколько остановок… Подумать только, ОН разрешил мне тратить ЕГО деньги! Наверное, он забывает, что у меня худо-бедно имеются свои. ОН позволил мне трепать ЕГО честное имя! Которое никогда не было моим… И никто не узнает, если он сам не расскажет сегодня… Вспомнив о сегодняшних матримониальных планах Роберта, я только губу закусила. В бутике было малолюдно, и со мной не было Кейт, которая отвлекала бы меня разговорами. Пробежавшись глазами по вешалкам с осенне-зимней коллекцией, я нашла именно то, что искала — жемчужно-серое атласное коктейльное платье чуть выше колена. И к чёрту мой стильный и строгий костюм! К чёрту условности, всё и всех к чёрту… Выйдя с пакетом, я обнаружила «своего» водителя сидящим на капоте в ожидании моего возвращения. — А вы повеселели, мисс… — коротко приветствовал он меня, наверняка намекая на сухие щёки и целительную силу шопинга. Это его задорное: «мисс» запало мне в душу. Какого чёрта мне приспичило сменить его на «миссис»? Мне хотелось вернуться поскорее домой, чтобы найти в столе диск с песнями Йонне и забронировать себе билет из Хитроу в Тампере на завтра. Я так надеялась, что смогу найти выход, и я почти справилась с этим, но… Выход оказался ложным, и от этой мысли мне снова хотелось кричать. ______________________________________________ Перевод песни от лингво-лаборатории Амальгама