Считая шаги к океану

Я, наверное, погорячился, назвав небольшую придорожную заправку хибарой. Хоть она и носила потрёпанный вид, зато с целыми окнами, дверьми и стенами, да и крышей над головой. Подумать только, раньше люди часто возили свои тельца в металлических гробиках, а теперь бренно плетутся по миру на своих двоих. Машина это круто, наверное, правда с опытным водителем, ну хотя бы осторожным. А то тот придурок, что вёз меня к мяснику, знатно мне намял бока кидая по салону, будто специально наезжал на все существующие кочки. Пока Эйдан блуждал в своих мыслях, представляя мир без чумы, Хакон уже заботливо подготавливал места на ночлег. Расставляя как минимум три уфэшки вокруг импровизированных спальных мест, мужчина тихо что-то бурчал себе под нос, только себе понятное, и возможно важное. Эйден, шёпотом послышалось его имя. А ведь и трава была явно зеленее, как говорят люди, что успели побывать в двух мирах, не была, но пахла лучше. Эйдан, шёпот становился громче. А может и небо голубей, только толку от этого, если все ходили уткнувшись в смартфоны. Приблуда для контакта друг с другом, но всё больше терявшие в этом надобность, больше походили на книги с всевозможной информацией; картинками, музыкой, фильмами. Чудо калькулятор, как говорил один знакомый из поселения перед Вилледором. Может, будь у меня такой и уксус был бы сладкий, толку что-то, слышать, видеть, чувствовать во внешнем мире, если можно получить всё с одного экрана. - Эйдан, блядь. Парень вздрогнул, переводя испуганный взгляд с пустого потолка на стоящего, нахмурившегося друга. - Ты какой-то отрешенный в последнее время, — Хакон немного расслабился и его брови выровнялись, разглаживая морщины на переносице, — всё в порядке? А что сказать? Не знаю. Было всё в порядке, и вдруг на тебе, как гром сквозь ясное небо, мысли, тревога, а после безразличие ко всему. Хочется просто подольше пожить и при этом никому не навредить. А получится? Пока молчал, Хакон тяжело вздохнул снова нахмуриваясь, и так не получив ответа бросил парню спальный мешок, который тот едва поймал, выбираясь сквозь пучину назойливых мыслей. - Ложись спать. Утро вечера мудрее, так что, быстро разложив прочно сшитую ткань, парень быстро влез внутрь натягивая на голову мягкий край. Возможно, завтра будет лучше, возможно, надышавшим этим пыльным, застоявшимся воздухом брошенного помещения и выйдя утром вдохнув чистый, свежий воздух, туман мыслей исчезнет. Возможно. Больничные стены. Едкий запах медикаментов. Пожар. И голос, голос такой родной. Сначала зовёт по имени с детским страхом, потом голос меняется, становится старше, хриплый, болезненный, разъедает. Вырывает сердце, растаптывает его о кафельный пол, оставляет сгорать в адском пламени. А он всё бежит, бежит на зов сшибая двери, по коридорам ведущих в никуда. А дым пробирается в лёгкие, выедает, выжирает, бежит по крови отравленными нитями. И вот голос становится громче, последняя дверь и... Ничего не видно, глаза слезятся, на ощупь находит ручку и распахивает дверь, а там, там ничего, лишь затухает слабый крик отчаянья. Всё тише и тише. Всё дальше и дальше. Пока не разбивается о пустоту.