Цветы на ветру

      Ничего, сейчас она дойдёт, ляжет в кровать, задёрнет полог — и вот тогда можно будет поплакать. Так, как будто она обычная девочка, а не мальчик, который должен быть всенародным героем. Просто поплакать.       Её надеждам не суждено было сбыться. Как только портрет открыл проход, она поняла, как же она ошибалась. Конечно же, гриффиндорцы не могли просто пожать плечами в ответ на её нежеланную победу, и пойти дальше заниматься своими делами. Как только портрет открыл проход, девочку втянула внутрь как минимум дюжина пар рук. Все свистели, визжали, хлопали. Все так радовались этой неправильной победе.       — Надо было нам сказать, что ты подал заявку! — ревел Фред, одновременно недовольный и восхищённый.       — Как тебе удалось обойтись без бороды? Гениально! – орал Джордж.       Камилла растерялась.       — Я не подавал, — быстро и неуверенно сказала она. — Я не знаю…       Но договорить она не успела — на неё тут же налетела Анджелина.       — Пусть не я, так хоть гриффиндорец!..       — Ты расквитаешься с Диггори за последний матч, Гарри! — вопила Кэти Белл.       — Гарри, мы притащили всякой еды, или сюда!       — Я не голодный, я наелся на пиру…       Никто ей не верил. Никто не обращал внимания на то, что Гарри Поттер устал и не в настроении что-либо праздновать. Все вокруг вопили, пихали ей в руки еду, заставили завернуться в огромный гриффиндорский флаг… И все жаждали узнать, как же Гарри Поттер прошёл возрастной рубеж… но никто не обращал внимания на слова о том, что Гарри Поттер этого не делал.       Рона и Гермионы не было, и никто не мог её защитить.       Камилла честно вытерпела всё, что с ней хотели сделать окружающие, и наконец, когда празднество начало стихать, она смогла улизнуть в спальню.       К величайшему облегчению, в спальне она обнаружила Рона. Он лежал на кровати одетый, и посмотрел на неё, только когда она захлопнула дверь.       — О… привет, — сказал Рон.       — Где ты был? — спросила Камилла.       Он улыбался, но очень странной, натянутой улыбкой.       Камилла начала бороться со всё ещё висящим на ней гриффиндорским флагом — узел был завязан на совесть, очень туго, и было очень сложно его развязать. Рон просто смотрел на это и не стремился ей помогать. Но, наконец, девочка справилась самостоятельно.       — Ну, — сказал тогда Рон, — поздравляю.       Вот такого она не ожидала. Он что — не понимает? Не понимает, что её опять хотят убить?       — Что значит — поздравляю? — Камилла непонимающе смотрела на него.       — Ну… никому другому не удалось перейти возрастной рубеж, — пояснил Рон. — Даже Фреду с Джорджем. Что ты сделал? Надел мантию-невидимку?       — Мантия-невидимка не помогла бы мне перейти черту, — медленно сказала Камилла.       — О, конечно, — сказал Рон. — Наверное, ты сказал бы мне, если бы это была мантия… под ней мы могли бы спрятаться вместе… Но ты нашёл другой способ… Какой?       — Послушай, — осторожно сказала Камилла, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я не подавал заявку. Моё имя кинул в кубок кто-то другой.       Рон недоверчиво поднял бровь.       — С какой же это стати?       — Понятия не имею, — ответила девочка. — Грюм говорит — чтобы меня убить.       — Грюм всегда так говорит, — зло хмыкнул Рон. — Последствия войны, а она не щадит никого.       Странно было слышать такое от Рона.       — Но я правда… правда не кидал своего имени в кубок.       — Не бойся, мне ты можешь сказать правду, — бросил Рон. — Не хочешь говорить остальным — прекрасно, хотя я не понимаю, зачем врать, если тебе за это ничего не сделали! Подруга Полной Дамы, эта Виолетта, уже всем рассказала, что Дамблдор разрешил тебе участвовать. Приз в тысячу галлеонов, да? И экзаменов сдавать не надо…       — Я правда не кидал своего имени. — Камилла попыталась ещё раз.       — Да-да, конечно.       Это было бесполезно.       Чтобы не показать своих слёз, Камилла отвернулась, залезла в кровать и задёрнула полог. Прежде чем полог полностью скрыл её от чужих глаз, до неё донеслось:       — Да, Гарри. Тебе определённо пора спать. Тебе наверняка завтра надо быть в форме, сниматься для газеты и всё такое прочее.       И дальше Камилла плакала в одиночестве.       Плакала по своей извращённой, неправильной жизни, плакала по будущему — ведь теперь ей придётся участвовать в ужасных испытаниях, а ещё все будут её ненавидеть — плакала по лучшему другу, который, наверное, никогда уже не будет ей другом, а может, никогда им и не был, а потом снова по своей извращённой жизни… Она никак не могла заснуть. Она всё плакала и плакала. Девочке же простительно плакать, да? Этой ночью она точно не была мальчиком.       Она знала хороший способ успокоиться, забыть обо всём и очистить душу. Надо было просто погулять.       Поэтому в конце концов она встала. Встала и обнаружила, что небо за окнами уже посерело. Но ничего, ей же не нужно много времени. Достала со дна сундука своё единственное платье — ещё прошлым летом, до приезда тётушки Мардж, тётя расщедрилась на платье аж из секонд-хэнда, чтобы Камилла была похожа на приличную девочку. С позапрошлого лета Камилла почти что не подросла, так что платье всё ещё было ей впору. Оно было очень полезно, когда Камилла не хотела, чтобы в ней узнали Гарри Поттера. Достала тональник, сворованный у тёти — для тех же целей. Переоделась, замазала шрам. Надела поверх платья свитер — единственный из её свитеров, который был её, а не подаренный миссис Уизли. Надела мантию-невидимку.       У озера было холодно и свежо, и слёзы высохли сами собой. Камилла вскоре даже смогла насладиться тишиной и одиночеством. Она даже сняла мантию-невидимку, чтобы не мешала — всё равно никого не было.       И когда она заметила того, кто был, было уже слишком поздно.       Впрочем, запаниковала она лишь ненадолго — быстро вспомнила, что её всё равно никто не узнает. А потом разглядела того, кто шёл вдоль берега, и страх совсем исчез — это был Виктор Крам. Вряд ли Крам сдаст её учителям, правда?       Крам, кажется, занимался тем же, что и она — наслаждался свежим воздухом и безлюдным утром.       Хотелось к нему подойти, заговорить… Но разве нужна она ему — незнакомая девочка лет двенадцати на вид? И разве захочет он нарушать своё уединение только для того, чтобы пообщаться с этой незнакомкой? Зачем ему это нужно?       Но она не угадала. Крам подходил всё ближе и ближе, и наконец оказался совсем рядом. Подошёл к ней.       Некоторое время они просто стояли и смотрели друг на друга.       Потом он спросил:       — Тебе не холодно?       Камилла неопределённо пожала плечами. Она не могла сказать, что ей очень тепло, но и холодно ей точно не было.       Наступила неловкая тишина, и девочка постаралась нарушить её, как могла.       — Я Камилла, — неуверенно сказала она.       Сказала — и осознала вдруг, как давно она не называла никому своего настоящего имени. От этого понимания снова накатили слёзы, но она постаралась сдержать их внутри — вряд ли Краму будет приятно, если незнакомка начнёт рыдать ни с того ни с сего прямо перед ним.       — Меня ты, наверное, знаешь, — так же неловко сказал ей Крам. — Зови меня Виктор. — Камилла неуверенно улыбнулась. — У тебя… что-то случилось? Ты… плакала.       — Не обращай внимания, — печально сказала Камилла. — У меня всегда что-нибудь случается. И на этот раз я просто… устала.       — Устала не плакать? — странно уточнил Виктор.       Но, тем не менее, он идеально описал то, что она чувствовала.       — Да. — Она слабо кивнула.       — Значит, ты очень сильная, — рассудительно сказал он.       — Ты так думаешь? — Впрочем, не стоило на этом зацикливаться. — Откуда ты так точно знаешь, что я чувствую?       — Я умею смотреть в лица, — сказал он.       Прозвучало немного коряво, но Камилле почему-то показалось, что это не плохой английский, а именно то, что он хотел сказать. А может, Камилла тоже умела смотреть в лица — и поняла это по его лицу.       — Спасибо, — сказала она.       — За что? — удивился он.       — Просто… ты очень добрый. И внимательный. — Это вырвалось само, будто бы против воли Камиллы.       Он явно смутился.       — Мне ещё никто такого не говорил.       — Но это же так.       — Не знаю.       — Зато я знаю, — сказала она и сама же удивилась, услышав в собственном голосе странную уверенность.       Виктор хотел поспорить — она видела и это. Но решил этого не делать. Наверное, знал, что этот спор будет продолжаться бесконечно. То есть, пока не настанет утро.       Вместо этого он спросил:       — Ты из Хогвартса или из Шармбатона?       — Из Хогвартса, — неуверенно ответила Камилла, точно зная, что она не имеет права говорить о себе. Ничего. Вообще.       — А с какого факультета? Я… хотел бы с тобой встретиться днём. Хочешь погулять по нашему кораблю? Или… полетать со мной? Ты хорошо летаешь?       Что на это отвечать, она понимала плохо.       Вставало солнце. Целую минуту она посвятила тому, что смотрела, как тусклый осенний рассвет красит в оранжевый воду озера. Чёрным пятном на воде выделялся корабль Дурмстранга.       И да, в него хотелось.       И полетать.       — Я хорошо летаю, — медленно сказала она. — Я люблю летать. Очень. Но…       Она умолкла.       Водная гладь пошла рябью от вынырнувшей на мгновение рыбки. На спокойной, абсолютно ровной, окрашенной в розовый и оранжевый воде — это было красиво.       — Что не так? — встревоженно спросил Виктор.       Она не знала, как это сказать.       — Понимаешь… Меня не существует.       Он растерялся.       — У меня, кажется, с английским хуже, чем мне бы хотелось. Ты не могла бы повторить?       — Нет, ты всё правильно понял, — вздохнула она. — Меня не существует. Меня нет.       И на этот раз она не смогла сдержать слёзы.       Зажмурилась. Отвернулась. Плачущие девочки — это ведь некрасиво. Никто плачущий не красив. Дадли всегда говорил ей, что она становится похожей на гнилой помидор — и бил её, если она плакала. Она точно не должна была плакать на людях.       Тем более — при нём.       — Ты не привидение, — медленно сказал Виктор.       Подошёл ближе — она почувствовала это, услышала его шаги. Он осторожно, очень мягко положил руку ей на плечо.       Ощущать это было так странно.       Не удар. Не похлопывание по плечу. Не жест, цель которого — утянуть её куда-то. Не жест, цель которого — обратить на себя внимание.       Бережное прикосновение мальчика, желающего успокоить плачущую девочку, но не знающего, как.       — Не привидение, — тихо сказала она.       — И не мастер объяснений, — вздохнул он.       Некоторое время она просто тихо плакала, а он неуверенно поглаживал её по плечу.       — Меня нет, — тихо-тихо повторила она скорее для себя.       Она только что осознала, что её действительно нет. Что есть Гарри Поттер, а её — нет. Камиллы не существует.       От этого слёзы полились с новой силой.       В детстве она твёрдо знала, что она — никто. Может быть, даже хуже, чем никто. Но с тех пор прошло так много времени… Времени, когда она была героем. Времени, когда она была человеком, с которым дружили, общались, враждовали, дрались. Но главное — человеком. И сейчас было очень больно осознавать, что на самом деле всё это время её не существовало. Наверное, это было даже хуже, чем знать, что она никто.       — Ты плачешь от того, что тебя нет? — тихо спросил Виктор.       Она кивнула. Тихо-тихо сказала:       — Да…       И он обнял её. И прижал к себе. И это было ужасно странно. Он прижал её к себе так, чтобы она уткнулась носом в его грудь, и она сразу же отвернулась, чтобы не запачкать его одежду — а он снова повернул её лицом к себе.       — Ты есть, — тихо сказал он. — Стоишь тут. Плачешь. И я не понимаю, почему ты плачешь, но очень хочу тебя утешить. Ты отворачиваешься и не хочешь, чтобы я видел твои слёзы — я не знаю, почему все девочки так делают, но раз ты это делаешь — ты есть. Ты тёплая. Ты красивая. — Слышать это было наиболее странно, и Камилла даже затаила дыхание и на мгновение перестала плакать.       Да. Наверное, он был прав. Впервые за долгие годы она была. Она была — стояла в платье и плакала — он сказал, что как обычная девочка. Как Камилла, а не как Гарри.       — Наверное, — всхлипнула она.       — Почему ты считаешь, что тебя нет?       Она совсем не знала, как объяснить — но ей очень надо было постараться.       — Это… тайна, — неуверенно сказала она. — Ты не найдёшь меня в Хогвартсе.       — Но ты в нём учишься, — заметил Виктор.       — Да, но…       — Ты притворяешься кем-то другим?       — Да.       — Зачем…       — Так надо. Просто… надо.       — Тебя заставляют?       Она задумалась об этом.       Конечно, её никто никогда не заставлял. Сказали — надо, и она послушалась. Она сама согласилась на всё.       Но был ли у неё выбор?       Она не знала ответа на этот вопрос.       — Если не притворяться, то будет хуже.       Она отняла лицо от его груди и посмотрела на озеро. Вода была бледно-жёлтой. Отражала бледно-жёлтое небо.       Наверное, было уже поздно.       — Может, тогда ты скажешь мне, кем тебя заставляют притворяться? Я никому не скажу, что ты не она.       Он думал, что это девочка. Она — девочка.       Камилла помотала головой.       — Я не могу, — сказала она.       Виктор вздохнул.       — А сколько тебе лет? — зачем-то спросил он.       Этот будничный вопрос ужасно выбивался из их странного диалога.       — Четырнадцать.       Это она точно могла сказать.       — Я думал, ты младше, — удивился он.       — Все так думают.       — Если ты не можешь ничего мне сказать… может, ты придёшь сюда завтра?       Это было так неожиданно, что Камилла совсем забыла про свои невысохшие слёзы и удивлённо подняла голову.       Виктор выглядел очень обеспокоенным и очень серьёзным. Он действительно хотел знать.       — Ты… хочешь меня видеть? — неверяще спросила Камилла.       — Да, — очень серьёзно сказал он.       Это было ужасно странно.       Это было поистине чудом.       — Я приду, — сказала она.       — Спасибо, — ответил он, и она совсем не поняла, за что. — Наверное, тебе пора. — Он наколдовал темпус.       Ей действительно было пора.       — Да, — сказала она. — Спасибо.       — За что?       — Ты… замечательный.       Он смутился.       Но спорить не стал.       Камилла выбралась из его объятий.       — Спасибо за всё, — повторила она и надела мантию-невидимку.       — Я буду ждать, — тихо сказал он, и она медленно пошла к выходу.       Это была крайне странная ночь. Её, обнимали. Её утешали. Ей сказали, что она красивая.       И она поняла про себя очень многое.