Модуляция

      В баре, на удивление, многолюдно, хотя, казалось бы, на носу Новый год и это совсем не то время, когда стоит пропадать где-то вдали от дома. Тем не менее, Антон здесь, как и все эти люди. Может быть, у них тоже нет того места, которое можно назвать домом? Места, где их действительно ждут.       Впрочем, думает Шастун, толпа народа вокруг сыграет только на руку. Тут легко затеряться, даже если ты ростом под два метра, даже если ты звезда ТНТ.       Антон допивает второй стакан тёмного пива, когда сквозь шумную компанию к его столику пробирается Юра. Его волосы небрежно собраны в хвост, футболка мятая и совсем не подходящая для зимы в Питере — он явно торопился. Шастун чувствует болезненный укол совести, ведь, по сути, он выдернул человека практически из кровати, вынудив его тащиться непонятно куда в преддверии праздников. — Я долбоёб, извини, — бросает Антон, стоит только Юре усесться напротив.       Музыченко непонимающе хмурит тёмные брови, явно не ожидая такой приветственной речи, и Шастун спешит прояснить. — Не нужно было звонить тебе на ночь глядя, ещё и накануне праздника. Я просто не знал, куда пойти. Как-то всё… По пизде всё пошло, короче.       Юра по-доброму улыбается и настойчиво заглядывает Антону в глаза, удерживая зрительный контакт. — Ну ты чего, Тош? Не мог бы — не приехал. Новый год, не Новый год, какая нахрен разница? Ты лучше расскажи, что произошло и каким ветром ты тут?       Голос у Музыченко гипнотизирующий, так и тянет выложить всё, что на душе. И Антон рассказывает, хотя и не собирался.       Эта Юрина доброта разливается мягким светом по сердцу. В конце концов, кто ещё сорвался бы вот так вот ночью к чуваку, с которым вы и не знакомы толком, только ради того, чтобы послушать его нытьё. Димка — лучший друг Шастуна, но даже он, наверное, отправил бы его в далёкое пешее. Семья — это не то, чем обычно жертвуют, даже ради друзей. Но Музыченко тут, и сказать, что Антон ему благодарен, — это не сказать ничего.       Шастун говорит и говорит, потому что так давно не имел такой возможности — просто высказать всё то, что болит. И с каждым словом ему как будто становится легче. Он будто скидывает со своих плеч половину неподъёмного груза, который приходилось тащить в одиночку. Юра от Антона ничего не требует, не говорит, что он кому-то что-то должен, не напоминает, что он связан по рукам и ногам контрактами, — Музыченко просто слушает, и это куда больше, чем можно даже пожелать. — И что планируешь делать дальше? — спрашивает Юра, как только Шастун заканчивает свой рассказ.       Антон горько усмехается, прокручивая на пальце одно из колец. То самое, что подарил ему Арсений. — Утром вернусь в Москву, порадую Стаса — теперь-то я весь в его распоряжении. Так что, скорее всего, праздники проведу на работе.       Да уж, Шеминов точно будет в восторге, как только узнает, что все задуманные проекты не сорвутся. Это ж сколько бабла можно поиметь? У артистов, как правило, праздники — самые прибыльные периоды. — Не, Тош, хуйня это, а не планы. Ты же так старался, чтобы выбить себе этот отпуск, и зачем терять возможность провести время так, как того хочется? — Как хочется, уже не получается, — тяжело вздыхает Шастун.       Зачем ему эта праздничная суматоха в одиночестве? Можно, конечно, мотнуться в Воронеж к маме, но времени не так уж и много, да и не хочется портить матери праздник своей кислой рожей. В конце концов, в Новый год он хотел быть совсем с другим человеком. Правду ведь говорят, что, с кем встретишь год, с тем его и проведёшь. — Свет клином на Арсении ведь не сошёлся, — вроде как резонно замечает Юра.       И Антон хотел бы согласиться. Ведь мир не ограничивается одним-единственным человеком, они ведь, в конце концов, не в каком-то кино. Вот только на душе паршиво. Сейчас бы врубить рэпчик о несчастной любви и курить в открытую форточку, лелея своё разбитое сердце. До чего же противно от самого себя. Взрослый мужик, а всё туда же. — Оставайся тут. Нахрен Москву, и работу туда же! Поверь, Новый год в Питере стоит того, чтобы его увидеть, — неожиданно предлагает Музыченко.       Он, как обычно, до смешного простой в своих решениях. Захотел — и остался, в его мире это ведь так работает? Вот бы Антону так же просто принимать решения. — Юр, встречать праздник в гостишке — идея, конечно, так себе, — усмехается он. — Так и не нужно тебе в гостишку. Поехали ко мне. Серговна столько провианта закупила, что можно вдесятером жрать до следующего Нового года.       Шастун смотрит в честные глаза Музыченко, добрые по-настоящему, без притворства, и реально не понимает: тот ли Юра зажимал его в уборной не так давно? Антон хочет ухватиться за что-то, найти подвох, но тот, кажется, абсолютно серьёзен в своих порывах пригласить его в свой дом. — Ты ведь шутишь сейчас? — Шастун пытается вложить в этот вопрос всё то невысказанное, что должно было стоять между ними каменной стеной неловкости.       Неужели в жизни Юры такие вот приключения — обыденность? Подрочи другу и получи приглашение на ужин к его жене?       Антон ведь реально себя чувством вины чуть заживо не сожрал, а Музыченко, выходит, вообще похер? Шастун и представить себе не может, как он будет спокойно смотреть в глаза жене Юры после того, что произошло. — Прости, хуйню сморозил, — минуту погодя отвечает Музыченко, виновато потупив чёрные глаза в пол. — Нет, — спешит оправдаться Антон, так как злиться на этого человека совершенно невозможно, — не бери в голову. Это я еблан. Спасибо тебе и за приглашение, и за то, что сорвался сюда. Это много для меня значит.       Шастун не врёт. Покрутившись в шоу-бизнесе, он научился ценить настоящих и искренних людей. Таких в его кругах, к сожалению, оставалось всё меньше. В стремительно растущей популярности всегда есть свои подводные камни: например, никогда заранее не узнаешь, кто от души хочет помочь и поддержать, а кто просто ищет выгодные знакомства.       Антон машинально накрывает чужую ладонь своей, но так же быстро убирает руку, сталкиваясь взглядом с глазами напротив. Чёртова неловкость портит то, что в будущем могло бы стать крепкой дружбой. — Ты всё равно оставайся, — спешит добавить Юра на тяжёлый взгляд Шастуна. — Пусть не на праздники, но хотя бы до утра. А не хочешь в отель — не нужно. Бары ведь работают, а я ещё даже не начинал пить.       Антон чувствует, как впервые за этот вечер искренне улыбается. С Музыченко комфортно, и отказывать себе в маленьком приключении Шастун не хочет. В конце концов, он может рвануть на ближайшем «Сапсане» до Москвы, включить в наушниках Коржа и проклинать несправедливость этой жизни до самого утра, а может провести этот вечер куда более плодотворно.       Впереди у него — работа в новогодние каникулы и целый месяц на ненависть к себе, но сегодня он свободен.       И Антон позволяет себе то, что обычно старается не проворачивать в малознакомых компаниях: он напивается и буквально отдаёт бразды правления Юре в руки. Они некоторое время сидят в баре и лишь ближе к полуночи вываливаются на зимние улицы северной столицы.       Музыченко оказывается прав. Увидеть новогодний Питер действительно нужно.       Шастун не чувствует холода, выпитое ранее горячит кровь и вдохновляет на подвиги. Юра тащит его на Дворцовую, и они, дурачась, делают несколько фото на фоне новогодней ёлки, где их, конечно же, узнают несколько особо внимательных прохожих. Антон не стал бы убегать, это вообще не в его стиле, но Музыченко тянет его куда-то в подворотни узких улочек, и Шастун, поддаваясь на провокацию, бежит за ним, толком даже не думая о том, чем такое поведение аукнется ему в будущем.       Ближе к трём часам они заваливаются к Юре в студию. Правильным решением было бы пойти спать, ведь, как говорится в небезызвестном ситкоме, после полуночи не происходит ничего хорошего, но Антон уже слишком нетрезв.       Музыченко смеётся и крепко прижимает к груди бутылку рома, купленную по дороге втридорога. У него глаза горят пьяным, счастливым блеском, он, наверное, немного сумасшедший, но не больше, чем позволено музыканту. Шастуну кажется, что Юра так невероятно свободен в своих порывах творить, что пожелает, но где-то в душе он, конечно же, понимает, что это лишь иллюзия. Цепи у них одинаковые, лишь с небольшими различиями. — Сыграешь? — усмехается Антон, кидая взгляд на одиноко стоящую в углу скрипку. — А ты на концерт приходи, сыграю лично для тебя.       Шастун смешливо фыркает, падая мешком на мягкий диван в углу. — Обещать не буду. — И не надо. Хватит с тебя обещаний с головой, — отвечает Юра, приземляясь рядом.       Диван небольшой, но места вполне достаточно — тем не менее, Музыченко садится практически впритык, они соприкасаются коленями, и Антон чувствует, насколько тот тёплый. Почти что горячий, как раскалённая на солнце галька.       Бутылку открывают молча, сразу делая первый глоток. Запивать нечем, да и ни к чему. Алкоголя в организме столько, что, кажется, хуже уже точно не станет. Если только утром, когда придёт осознание прошедшего дня. — Было здорово, — говорит Юра, приваливаясь к Шастуну плечом. — Я надеюсь, тебе стало легче.       Антон задумывается лишь на секунду, внезапно понимая, что ему реально полегчало. Кажется, он не вспоминал об Арсе весь вечер и даже не рвался его набрать. А ведь, выходя из квартиры, Шастун был уверен, что надолго его не хватит. Перебесится и в очередной раз примет правила игры. Это ведь Попов, с ним нельзя по-другому. — Спасибо, Юр, правда.       Шастун хочет сказать что-то ещё, объясниться и попросить прощения за то, что вытащил его из дома прямо перед Новым годом, но не успевает, сталкиваясь с чёрными глазами напротив.       Они снова затягивают куда-то в свою колдовскую глубь, да так, что Антон даже сообразить не может, в какой момент он жадно сминает чужие губы в поцелуе, чувствуя, как отчаянно льнут к нему в ответ.       Шастун не должен этого делать, он вообще не должен тут быть. Это полнейший абсурд. Его ждут Москва, Стас, работа. А то, что происходит здесь, вообще никогда больше не должно было произойти.       Антон измены не приемлет. Он, если уж на то пошло, себя и геем-то никогда не считал. Весь его мир схлопнулся на Арсе, и он совсем не заезжал по тощим мужским задницам. Его интересовала лишь одна конкретная. — Хватит думать, — шепчет Юра прямо ему в губы. — Иногда нужно делать то, что хочется, а не то, что должен.       Шастун убеждает себя, что это не он, что это алкоголь и обида толкают его в объятия Музыченко, что это они заставляют его забраться руками под чужую футболку, чувствуя, как тот покрывается мурашками, когда его пальцы пробегаются вдоль спины.       Юра — кипяток, он жмётся ближе, жадный до ласк, и без лишних разговоров взбирается на Антона сверху, притираясь своим ощутимым стояком к паху Шастуна, от чего с его губ срывается первый нетерпеливый стон.       Музыченко не похож на Арса от слова совсем, он улыбается хитро, ловко стягивает с себя футболку, после проделывая то же самое с худи Антона.       У Юры непривычно смуглая кожа, вся покрытая татуировками. Обычно Шастуну такое не очень нравится, но от Музыченко срывает крышу. Почему? Антон и сам не может ответить на этот вопрос. Он целует выпирающие ключицы, осторожно покусывая кожу, чтобы не дай бог не оставить следов.       Юра ёрзает задницей на его коленях, от чего в паху болезненно тянет, хочется избавиться от одежды поскорей, и Музыченко, кажется, прекрасно его понимает. В этом их желания схожи. Юра оставляет у Шастуна на губах быстрый, смазанный поцелуй и плавно скатывается вниз, устраиваясь между широко раскинутых ног.       Антон не видит его лица за длинными волосами, и это снова заставляет неприятный голосок совести напомнить о себе. Это не Арсений. Другой человек. Другой мужчина.       Но Юра не даёт мысли сформироваться — пальцы быстро расправляются с молнией на джинсах и приспускают их вместе с бельём.       Когда горячий, влажный рот накрывает его член, Шастун забывает обо всём. Есть только он, Юра и его охуенный рот. Сосёт Музыченко старательно — не идеально, конечно, но вполне умело, явно делая это не в первый раз.       Антон вплетает пальцы в длинные пряди волос, убирая их с лица, — ему хочется видеть, осознавать, кто с ним, чтобы наверняка не забыть и не обманывать себя. Юра хмурит густые тёмные брови и берёт глубже, почти до самого конца, и Шастун едва сдерживает себя, чтобы не кончить, до того ему хорошо. — Если ты планируешь сегодня потрахаться, то самое время остановиться, — глотая спёртый воздух, хрипит Антон.       Музыченко вызывающе облизывает его член от основания до головки, словно какая-то порно-звезда, и подозрительно ловко для бухого человека поднимается на ноги.       Тот всё ещё в штанах, и Антон прекрасно видит, что не он один тут требует внимания.       Юра спешно вытряхивает из ближайших полок всё содержимое, наконец-то находя необходимые им сегодня атрибуты. — Вы тут всегда во всеоружии? — неловко хохмит Антон.       Музыченко в ответ пожимает плечами, и вид у него до того невинный, что на секунду Шастун начинает сомневаться, что именно он сейчас стоял перед ним на коленях. — Всякое бывает.       Антон старается не додумывать, чем тут занимаются «шляпники» в свободное время.       Юра тем временем быстро стягивает с себя джинсы вместе с бельём, демонстрируя Антону довольно немаленький член.       Шастун не успевает сформулировать свою мысль вроде как побыть сегодня джентльменом и предложить Юре трахнуть его, как рядом с Антоном приземляются тюбик смазки и презерватив. — Ты ведёшь, — усмехается Музыченко и приземляется на диван, быстро перемещаясь в коленно-локтевую.       Что ж, кто Антон такой, чтобы отказываться от подобных предложений. Он выдавливает смазку на пальцы и мягко проталкивает в тугое кольцо мышц первый, буквально на одну фалангу, прислушиваясь к ощущениям.       Юра зажимается недолго, быстро расслабляясь и принимая в себя первый палец. Шастун не видит его лица, но чувствует, как тот дрожит от удовольствия, что даёт ему понять, что можно продолжать.       Впрочем, надолго Антона не хватает, он пьян и пиздец как возбуждён, поэтому, когда второй палец свободно скользит в растянутом кольце мышц, Шастун надевает презерватив и, быстро смазав себя, толкается в тугой анус.       Музыченко дышит тяжело, хрипло втягивает воздух, но не отстраняется, позволяя Антону постепенно двигаться дальше.       Трахаться в жопу Юра, судя по всему, нечастый любитель, ведь идёт всё натужно, даже с учётом смазки. — Как ты? — сдерживая себя из последних сил, шепчет Антон.       Он не самый чуткий партнёр, но удовольствие должно быть обоюдным, иначе какой вообще в этом толк. — Отвык от этого, — честно признаётся Музыченко. — Но всё заебись, двигайся.       И Шастун отпускает себя.       Юра податливый и послушный в его руках, у него тощая, но подтянутая задница, идеальная, не считая рожи Ильича, отвлекающей в самый неподходящий момент. Впрочем, дикий оскал Прусикина нисколько не мешает Антону спустя несколько толчков кончить, жадно вбиваясь в чужое тело.       Юра догоняет его буквально несколько секунд спустя, пачкая спермой студийный диван.       У Шастуна уходят последние силы на то, чтобы поудобней устроиться на этом самом диване. Музыченко укладывается рядом, натягивая на обоих тёплый плед, валяющийся до этого где-то на полу. — Если утром меня тут не будет, то заранее прости, — говорит Антон, чувствуя, как Юра прижимается ближе.       Длинные волосы мягко щекочут шею. Музыченко сладко зевает и трётся носом о гладковыбритый подбородок Шастуна. — Мы друг другу ничего не должны. Избегать меня только не нужно. Ты мне, правда, по душе, а это хороший старт для крепкой дружбы.       Антону смешно. И что только у этого человека в голове? — Хороша дружба. — С привилегиями, — отвечает Юра.       А ведь когда-то с Арсом у них всё начиналось так же. Секс без обязательств. Передружба. Недоотношения. — Это в последний раз, — говорит Шастун.       Музыченко ничего не отвечает, только снова зевает и вырубается почти что сразу. Антон позволяет себе ещё пару часов покоя, прежде чем вернуться в реальную жизнь.       Когда Юра просыпается, Антона уже нет. В «телеге» от него висит одно сообщение. Я не сбежал. Мне просто, типа, нужно всё это переварить. Хороших праздников.