Бездуховно, но душевно

Когда Антон просыпается от того, что Арсений загнал ему член в задницу, он даже не удивляется. Арс может использовать его, как и когда хочет — это их уговор. Антон в его руках податлив и послушен, команды выполняет беспрекословно. Ему нравится не знать, где ему прикажут нагнуться, нравится чувствовать себя желанным в любой момент, в любой ситуации, и нравится азарт, когда они могут быть пойманы. Хватит одного «Антон, сейчас», и он уже на коленях в тесном туалете клуба, или упирается в стену руками где-то в подворотне на Думской, или раздвигает ноги шире под столом в кафе, пока чужая наглая ладонь дергает язычок ширинки. Во сне — это что-то новенькое, но Шастун не перечит. Мог бы: они долго обсуждали границы их сумасшествия, потому что любой игре без правил нужны рамки, чтобы она оставалась безопасной для обоих. Антон знает свое стоп-слово так хорошо, что и сонный без труда шепнет его, если понадобится. Но вместо этого с языка срываются только довольные, тягучие стоны. Угол, под которым Арсений толкается, издевательский: достаточный, чтобы удовольствие сворачивалось комком в животе, но неудачный, чтобы кончить. Антон скулит, но не пытается перевернуться. Честно говоря, ему лень, и ощущение, когда ты в полудреме осознаешь, что тебя, как вещь, трахают, бесцеремонно насаживают, как мастурбатор на член, гораздо приятнее, чем сам оргазм. Эта нужда быть использованным — что-то глубоко личное, постыдное, но такое сладостное, что Шастун готов из раза в раз глотать гордость вместе с льющейся в рот спермой. Да и кого должно ебать, что они делают в постели, пока обоих это устраивает? Антон улыбается и засыпает, ощущая вытекающее из растраханной дырки семя и легкий поцелуй в щеку.