Бездуховно, но душевно

— Всё-таки тут еще очень холодно, — подмечает Антон, когда съемки сворачивают, они остаются в доме вдвоем, условившись, что Сережа его подкинет до дома. — Согреешь? — ухмыляется Матвиенко, и Шастун послушно ложится на диван. Они давно не виделись, и еще столько же не увидятся — Сережа уезжает на Бали, поэтому Антон на редкость покладистый, позволяет делать с собой, что заблагорассудится, хотя глупо отрицать, что Шастун обожает отсасывать: обожает мускусный запах, солоноватый вкус, то, как тяжело дышать, и как горло судорожно сжимает член при глотании. Матвиенко входит до упора и застывает, дает привыкнуть, наслаждается тем, как первую минуту парень давится, по щекам катятся слезы, а кадык судорожно дергается. Затем шлепает по щеке — хвалит, и укладывает ладонь на горло, прямо туда, где головка упирается в стенку. Давит на пробу и стонет, когда и без того тесное пульсирующее от глотков горло становится таким узким, что в пору спустить, но тогда Антон точно захлебнется. А тот послушно терпит, водит лениво языком по стволу, помогает руками вобрать член глубже, дышит через нос и греет. Греет гораздо лучше, чем через пару недель будет солнце этого чертового Бали.