Бездуховно, но душевно

Перемена прошла, и пока все наконец разошлись по аудиториям, два парня юркают за дверь уборной и поворачивают стащенный у уборщицы ключ. Арсений вжимает парня в холодную стену, контраст разгоряченной кожи и ледяной плитки слегка трезвит, но этого недостаточно, чтобы Антона отпустило возбуждение. Попов всю предыдущую пару и перерыв дразнил его под партой: закидывал ногу на коленки, проводил ладонью по ширинке невзначай, нагибался за собственноручно сброшенным под парту карандашом так, что лицо его на минуту задерживалось напротив паха Шастуна. И эта издевательская ухмылка на тонких розовых губах. Попов буквально нарывался, чтобы его поставили на колени. Ставить не приходится, Арсений опускается сам с нескрываемым энтузиазмом, тянет зубами за язычок молнии и обдает дыханием уже пропитанное смазкой белье. Антон шипит и подается бедрами навстречу, но его удерживают ладонями на месте. Попов любит командовать сам, даже в казалось бы невыигрышном положении. Он ведет губами по стволу от уздечки и до яичек, целует основание, ухмыляется от того, как член дергается даже от невесомых прикосновений. Из щёлки вытекает предэякулят. Однажды Арс заставит Антона кончить лишь от своего дыхания на горячей твердой плоти. Арсений наконец берет в рот, чьи жар и влага сводят с ума. Антон откидывает голову и стонет несдержанно громко. Это только подначивает, Попов причмокивает и оглаживает языком головку, иногда скользит по перипетии вен, потом вынимает член полностью и смотрит на Антона. Зрелище блядское: подернутый похотливой дымкой взгляд, припухшие губы, от которых тянутся ниточки слюны к члену, и длинный высунутый язык. Арсений довольно щурится — знает, как непристойно хорош собой. — Ты тоже возбужден, — замечает Антон отстраненно. — Можно я потом тебе тоже..? Трогательный румянец на щеках мальчишки Попова только умиляет. — Можно, только дай сначала насладиться тобой.