Крысиный король

Фейд-Раута наблюдает за своим дядей, в то время как сам барон не отрывает глаз от танцующих перед ним мальчишек. Смарагдовый кубок в пухлой руке качается в такт, а под непроницаемой миной огромного лица скрывается похоть. Фейд отворачивается. Он сам – игрушка барона; его волосы смазаны апельсиновым маслом, а обтягивающий наряд песочного цвета – цвета Арракиса – выставляет напоказ все детали его тела. Барон присутствовал при том, как его одевали: привел Фейд-Рауту к себе в покои под видом дорогого гостя и лениво приказал слугам (мальчики, всегда мальчики) нарядить «молодого господина» как подобает. Никто не знал, как много усилий Фейд-Раута прикладывал для того, чтобы как можно дальше отогнать фамильную полноту Харконненов: гимнастика, обливания, особый режим дня, диеты, составленные лучшими докторами школы Сукк – и все эти старания лишь давали его собственному дяде возможность самым бессовестным образом любоваться прекрасным телом. Сердце Фейда пропустило удар, когда он поймал устремленный на него взгляд дяди. К счастью, барон отвернулся, но это была лишь минутная передышка: повинуясь жесту своего хозяина, мальчик в одной только набедренной повязке поставил на стол между дядей и племянником еще несколько бутылок меланжевого пива, в то время как другие служки убирали пустые тарелки со стороны барона и нетронутые – со стороны его наследника. – Сегодня ты не коснулся ни ножа, ни вилки, мальчик мой, – пророкотал барон. – Неужто боишься порезаться? Фейд-Раута криво усмехнулся. Каждое из блюд обожаемого дядюшки могло обеспечить белками, жирами и углеводами небольшой отряд сардаукаров. – Поспешу успокоить вас, – проговорил он, от волнения едва ли не в точности копируя вкрадчивые интонации Питера де Врие, – я обедал. Барон медленно кивнул; было очевидно, что его мысли занимало нечто помимо аппетита любимого племянника. – Я обратил внимание на то, как интересен был ты тем близняшкам-танцорам, – неторопливо произнес он, смотря куда-то поверх головы юноши. – Ты спишь с мальчиками, Фейд? Фейд-Раута вспыхнул. Не хватало еще, чтобы этот старый извращенец, поужинавший за целую армию, заставил племянника развлекаться с рабами ему на потеху! – Нет, дядя. – И правильно. От неожиданности Фейд вздрогнул. – Любовь, которую покупают, так же безвкусна, как блюдо без специй. – Барон зевнул, изображая скуку. – Правитель, грезящий об искреннем обожании подданных – глупец, но ведь нельзя прожить так долго, как живу я, руководствуясь одним лишь расчетом. Обезжиренное мясо бывает полезным, но я предпочитаю карбонад. – Простите, – не выдержал Фейд-Раута, – но я не понимаю, куда ведут ваши гастрономические излияния. – Мой дорогой Фейд… – Барон поднял вверх обе ладони, словно бы в знак примирения. – Прости старика за любовь к собственному голосу. Буду краток: ты, вероятно, помнишь, как настойчиво Питер желал получить в качестве трофея леди Джессику, хотя мог тут же получить любую из женщин? И, прибавлю от себя, – барон расплылся в ехидной улыбке, – женщины его не интересуют. – Помню, – сухо ответил Фейд. – Мои рабы – безобиднейшие из созданий, ты видел сам. И это хорошо, ведь, в силу возраста, я не склонен бороться. Но все же… – Барон откинулся в кресле. – …получать что-то раз за разом без малейших усилий набивает оскомину. Но есть разница между борьбой и желанием невозможного – к примеру, то же водоснабжение Арракиса… Я отвлекся. Владимир Харконнен подался вперед, опираясь на стол почти всем своим громадным весом. – Как бы хорошо ты ни бился, я одержу победу, Фейд-Раута. Сполна понаслаждавшись недоумением на лице племянника, барон позвонил в колокольчик и приказал возникшему на пороге невольнику принести ему кофе. – Твой досуг, сдается мне, полон самых разнообразных удовольствий, – проговорил барон, когда они вновь остались одни. – Но в свободное время я попрошу тебя поразмышлять вот о чем: что ты готов сделать ради того, чтобы я официально назначил тебя своим наследником? Во рту у юноши пересохло. – Все. – Даже то, – ободок чашки прикрыл ухмылку барона, – что в данный момент скрывается в самом темном уголке моего разума? К счастью Фейд-Рауты, его запекшийся язык не осмелился произнести так и рвавшееся с него «Не особо-то оно и скрывается, милорд». Вместо этого Фейд просто кивнул. – Ну что же. – Барон рыгнул и отставил чашку. – Весьма поучительно было бы взять тебя здесь и сейчас, но я милостив. К тому же, ненадолго отдаленный миг страсти гораздо приятнее животного удовлетворения. – Он махнул рукой, вставая из своего кресла. – Иди, Фейд. Проведи эту ночь так спокойно, как сможешь. Если потребуется, я повелю дать тебе опия. Увидимся завтра. Мерзкая туша, поддерживаемая гравипоплавками, прошествовала к дверям. Фейд-Раута подождал, пока дядюшка выйдет, затем поднялся на ноги, обогнул стол и с криком расколотил уставленный бокалами поднос об стену. Никогда еще не проклинал свою молодость он так, как в эту ночь. Фейд отказался от опия: ведь кто сможет помешать барону проникнуть в его спальню и делать со спящим племянником все, что ему вздумается?.. Не раз и не два за эти ужасные часы приходила к юноше мысль навсегда упокоить барона, вытащить из-под подушки заготовленный кинжал и вонзить прямо в черное сердце… Правда, это сердце еще надо было отыскать. Фейд-Раута давно уже не тот восторженный юнец, каким хотел бы его видеть барон, и огромная тень брата беспрерывно нависает над его будущим как наследника дома Харконненов; но не слишком ли эта плата высока? Уже и так сносит Фейд ежедневную муку скользких взглядов этих масленых глаз, а сама идея того, чтобы оказаться в одной постели с дядюшкой, заставляет волну желчи подниматься по стенке горла. Другая, циничная – Харконненская – часть его мозга повторяла: «Невелика потеря». Чуть ли не весь штат прислуги наверняка уверен в том, что дядюшка использует своего племянника уже давно и долго; Фейд мог наклеить себе на лоб надпись «Любимый мальчик барона», количество фырканий и сдавленных смешков бы почти не увеличилось. К тому же, объединенный дом выстоит дольше, чем тот, что полон раздорами… Как говорилось в ОК Библии, «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит». Пришло утро, и Фейд стоял перед бароном. Тот, как настоящий хищник, предпочел сначала поиграться со своей добычей, а уже потом заглатывать ее целиком: – Что тебе снилось, милый Фейд-Раута? – Я не спал, – отрывисто произнес юноша. Барон покачал головой. – Времяпровождение, достойное жалости… Сядь ко мне на колени. Фейд помедлил. – Кто будет затворять двери? – Ты стесняешься? – Барон вскинул брови. – Что же, пойди и закрой их сам. Еле-еле переступая на ватных ногах, Фейд-Раута подошел к тяжелым дверям и захлопнул их, по инерции едва не свалившись на пол. Наконец, когда стало понятно, что испытание не отвратить, он, подавляя рвоту, вернулся в объятия барона. – Ты так бледен… – Жирная рука оглаживала его спину. – Наверняка голоден? Возьми печеньице, запей его стимулятором. Несмотря на то что он был в одежде, Фейд-Раута ощущал себя полностью голым перед ищущим взглядом барона. – Твое тело восхищает меня, Фейд, – наконец высказал он то, что уже несколько лет читалось в его глазах. – Природная мощь Харконненов по отцу и тонкий аристократизм, все в одном флаконе. Пальцы барона скользнули по его бедру и паху. Фейда пробил холодный пот. Рубашка прилипла к телу, став почти прозрачной. – Я никогда не думал, что мне сможет перепасть такая добыча. – Одной рукой барон поддерживал юношу под обе лопатки, другой скользил по его поджавшемуся животу. – И чтобы мой собственный племянник так кротко сносил все мои… Барон резко прижал Фейд-Рауту к своей необъятной груди и поцеловал под ухом. От неожиданности (и от кое-чего другого – ведь Фейда никогда не ласкали женщины) юноша испустил громкий стон. – Что ты скажешь домашним, Фейд? – прошептал барон, накрыв ладонью теплеющий пах Фейд-Рауты. – Чем ты заслужил мою милость? Своим умением разбрасывать деньги направо и налево? – Толстые пальцы сжали член Фейда сквозь мягкую ткань брюк. – Своим полным равнодушием к списку доходов и расходов? – Движения руки барона стали более частыми, и Фейд не сумел сдержать всхлипа. – Чем же, мой дорогой Фейд-Раута? В этом голосе было столько яда и похоти, что Фейд заплакал, прикрывая глаза ладонью. – Румянец на твоих щеках… – Барон цокнул языком и запечатлел еще один поцелуй на горящей шее племянника. – Что за дивная обертка для этого дара! Да еще и в сочетании с твоими глазами… Посмотри на меня, Фейд. Фейд-Раута отнял руку от лица и перевел невидящий взгляд на барона. Тот, оскалившись, потянул вниз пояс брюк юноши с такой силой, что слабая резинка лопнула, отозвавшись болью где-то в пояснице. – Но все же я предпочту белое на черном, – прорычал барон, обхватывая всей ладонью набухший член Фейда. Если учесть цвет одеяний Харконнена и те движения, которыми он чуть ли не пытал юношу, намек становился более чем прозрачным. Уплывая в покрытую туманом даль, которую милостиво подарил Фейду первый оргазм от чужих, хотя и таких ненавистных, рук, юноша не мог не думать об «услуге», которую дядя попросит, стоит племяннику прийти в себя. Но тепло, нараставшее меж бедер, стирало все «зато» и «кроме», роившиеся в истерзанном мозгу, оставляя только крик. …Через пару секунд обстановка комнаты мягко проступила сквозь дымку, и Фейд лениво заморгал. Только сейчас он понял, что ресницы у него почти слиплись от слез. – Вот, милый мальчик, – прорезался густой бас дяди, который вытирал испачканную ладонь о свою робу, – как угостил тебя добросердечный барон Харконнен. Второй ход за тобой. На мгновение у Фейда перед глазами возник сволоченный со своего гравикресла барон, в спине которого торчал десяток ножей. К сожалению, все это оставалось лишь пустыми мечтами. – Что мне следует сделать, милорд? – спросил юноша так спокойно, как мог. Барон хихикнул. – Недолго же ты пробыл нежным и покорным, мой дорогой. Но тебе, боюсь, придется себя пересилить. Вставай на колени. – Произнеся это, Харконнен спихнул Фейда на пол и завозился, расстегивая бесчисленные слои робы. – Ты отказался от моих яств, но голодным отсюда не уйдешь. От этого намека Фейда затошнило. Он знал о репутации своего Великого Дома как о скопище самых жутких развратников, но, казалось юноше, в таких отвратительных безднах не бывал еще никто из людей. Тем временем барон уже снял свой измусоленный халат, вплотную приникавший к белой коже, и развел огромные бедра. Фейда вырвало. – Бедный мальчик. – В голосе барона слышалось почти что искреннее сочувствие. – Неужели задание, которое я дал тебе, настолько ужасно? Фейду представился лоб дядюшки, размозжаемый удачно брошенной металлической вазой. – Ну же, мой милый… – Барон нагнулся и сжал волосы племянника меж пальцев. – Это неподходящая манера. Не заставляй меня угрожать. «Я пытался», – мысленно заверил себя Фейд-Раута, подаваясь вперед. Псевдоинтерес дорогого дядюшки к его самочувствию тотчас испарился, стоило юноше раскрыть дрожащие губы. – Иногда мне бы хотелось, – тянул барон, толкаясь глубже; Фейд до боли вонзил ногти в ладонь, игнорируя текущие по челюсти слюни, и насадился чуть дальше, чем позволял здравый смысл, – чтобы у красивых молодых людей была только одна функция: открывать рот. Ну-ка, Фейд, давай, чуть плотнее обхвати губами… Ладно, открывать рот и разводить ноги. Фейд почувствовал, как его колено медленно скользит по полу. Думать, в лужу чего – рвоты или слюны – он угодил, совсем не хотелось. – Я хочу, чтобы в твоем мозгу укоренилась одна мысль, – Харконнен до боли потянул Фейда за волосы, – словно растеньице в песках Арракиса: этот Дом велик благодаря мне. Я сидел на своем месте десятки лет, накапливая богатства, которые тебе и не снились. И я не для того потратил свою жизнь, чтобы зазнавшийся… Барон подавился стоном. Фейд откинулся на спину, кашляя до жгучих слез и вкуса крови под языком. Зацепившийся за молнию сапога дядюшкин халат пополз за Фейдом, будто алый знак вечного позора. – Ты слушаешь меня, дорогой племянник? Юноша поднял глаза; довольный живодер смотрел на него с прищуром, будто испытывал на прочность. – Я знаю, о чем ты будешь думать каждую ночь, отходя ко сну. Фейд облизнул кровоточащие губы. – После часов самобичевания, криков и слез не забудь поблагодарить меня.