Underneath the cold November sky I'll wait, for you As the pages of my life roll by I'll wait, for you I'm so desperate just to see your face Meet me in this broken place (Под холодным ноябрьским небом Я буду ждать тебя По мере того, как страницы моей жизни проносятся мимо Я буду ждать тебя Я так отчаянно хочу просто увидеть твое лицо Встретимся в этом разрушенном месте) «Without You» — Ashes Remain
Каждый год этот день настает, несмотря на то, что я совершено не готов к этому. Мой день рождения не кажется мне особенной датой, если не считать того, что обычно, когда он наступает, я чувствую себя даже более несчастным, чем в любой другой день. Боже… Как же сложно мне сейчас выразить словами всё то, что творится в моей голове. Я всё ещё чувствую себя отчаянно одиноким и непонятым даже самим собой, но при этом понимаю, что множество людей хотят идти мне навстречу. И проблема на самом деле только во мне одном. Когда-то мне казалось, что если уж нравиться, то непременно всем. И если один человек из десяти относится ко мне с грубостью или непониманием, то это именно то, что чувствуют и остальные девять. Если хорошенько подумать, моя жизнь не такая уж и плохая. Конечно, все всегда хотят большего и лучшего, но в моей тарелке всегда есть еда, над головой крыша, моя постель теплая и мягкая, в шкафу достаточно вещей, не все из которых я даже успеваю носить, у меня есть своеобразные, но бесспорно любящие родители и даже сестра, которая… Ну в общем, у меня есть сестра. И сегодня, когда я открываю утром глаза, ещё не отойдя от приятнейшего сна, в котором я ещё раз переживаю лучшие моменты вчерашней прогулки с Кайлом, первым делом я вижу серьезное лицо Шелли. Ох… Ну как сказать: Шелли редко бывает совсем уж доброй, но даже к её вечно сведенным в раздражении бровям можно в конце концов привыкнуть. А вот к тому, как она пытается выдавить из себя доброжелательное… радушие? Я честно не знаю, как называется та эмоция, что сломала её лицо. Я тихо вскрикиваю и пытаюсь отползти к другому краю кровати, инстинктивно стараясь уйти с пути своей старшей сестры. Кровать резко кончается, и я глухо и неуклюже сваливаюсь на пол. Всё ещё ничего до конца не понимаю, когда Шелли неожиданно начинает смеяться. Искренне и весело смеяться, без злорадства. — Прости, Стэнли, — выдыхает она в промежутке между смехом. — Мам! Я же говорила, что это плохая идея! Дотягиваюсь рукой до края кровати и приподнимаюсь с пола, чувствуя себя оглушенной рыбиной. И среди всего неясного замешательства, меня посещает неожиданная светлая мысль: «Шелли больше не злится на меня». Что бы ни было причиной того, что она избегала меня почти неделю, она простила меня. Или хотя бы попыталась сделать это. — С днем рождения, братик! — сестра садится на колени рядом со мной и сгребает в свои грубоватые, но такие родные объятья. — Ты всегда бесил меня, маленький тупица, но я любила тебя и буду любить, что бы ни случилось. Не знаю, когда ты успел так вырасти… Шелли отпускает меня, позволяя немного наклониться назад. Теперь мы смотрим друг другу в лица. Что-то глубоко внутри меня теплится и разливается щекочущей волной, когда я узнаю в каких-то чертах Шелли маму, отца, бабушек и дедушек, дядюшек, тетушек и даже себя. Это тонкое и трудноуловимое чувство, но все мы, кто так или иначе принадлежит к нашей семье, немного странной, но от этого не более плохой, чем любая другая, связаны одной невидимой нитью, носим в себе нечто общее, единое, что позволяет нам сказать «Мы семья». Может быть… Может быть когда-то я возьму на руки ребенка Шелли, и даже если его отцом в итоге окажется пресловутый Боб (настоящий или будущий), я уверен, что увижу в этом новом человечке нечто такое, что будет меня с ним связывать. Я уверен, что буду любить его. Я не хочу, но должен признаться самому себе, что люблю Шелли, и мне будет её не хватать, когда она уедет учиться. — Ты чего, ревешь? — лицо Шелли дергается, готовое перекоситься от какой-то неприятной эмоции, но почти сразу расслабляется. Она снова сгребает меня в объятья, и я неуверенно обнимаю её в ответ. — Я не реву, просто в глаз что-то попало, — бурчу я в ответ. — Тупица, — вздыхает Шелли, сжимая меня ещё сильнее.***
Мама ведет себя сегодня загадочно. Она так не вела себя с того самого дня, когда отвезла меня первый раз к врачу. Тогда, когда я… Отгоняю от себя непрошенные мысли, возвращаясь в настоящее, и смотрю на мамины руки, когда она выворачивает руль, выезжая на Вторую улицу, где обычно мы всегда попадаем на светофор. Но сегодня нам светит зеленый, поэтому мы доезжаем до Старшей школы без остановок. Шелли не задерживается, коротко прокричав нам что-то вроде «хорошего дня». А я всё ещё смотрю на мамины руки. На тонкую золотую полоску обручального кольца, дающую мне надежду, что наша семья ещё не развалилась. — Всё хорошо, Стэнли? — мама не спешит отъезжать с обочины, хотя нас уже обступили со всех сторон проезжающие мимо машины. Один за другим школьники выскакивают из машин или подходят к школьным воротам со стороны стоянки и вливаются в один общий многоликий поток. Мне почему-то очень одиноко, когда я думаю о человеческих толпах. Мне трудно не думать о том, что за каждым из этих лиц спрятана целая история, распространяющаяся как назад во времени, так и далеко вперед. Знает ли каждый из этих школьников, что на самом деле он особенный? Или же в глубине души лелеет загнивающую рану осознания своей заурядности? — Стэнли? — мама слегка пожимает мне запястье. — С тобой всё в порядке? Несколько секунд смотрю на неё, рассеянно моргая, и она отворачивается, снова не в силах вынести нечто в моих глазах. — Всё хорошо, — наконец понимаю, что от меня хотят. — Я просто задумался. Мама вздыхает, разглядывая приборную панель и собирая пальцем невидимые пылинки. — Иногда мне кажется, что ты очень похож на своего отца, — задумчиво в который раз говорит она, больше не смотря на меня. — Но потом я понимаю, что вы очень разные. Это так странно, правда? Мне кажется, что я её понимаю, но у меня нет слов, которые смогли бы её сейчас успокоить. — Ты особенный мальчик, Стэнли, и часто ведешь себя не так, как должны вести себя мальчики твоего возраста, но… — кажется, я догадываюсь, о чем она думает. — Пожалуйста, — она вздыхает, — что бы ни случилось, не старайся сбежать из этого мира, не бросай меня. Я знаю о чем она, хотя со стороны её слова кажутся сентиментальным бредом. Мы оба знаем и помним кое-что такое, что мне хотелось бы забыть навсегда. Мне снова становится стыдно за то, что я когда-то натворил. — Маааам, — я говорю как обычный капризный подросток, которого смущает родитель, но мы сейчас оба знаем, что это не так. Она наклоняется ко мне, насколько позволяет ремень безопасности, и я подаюсь ей навстречу, поэтому наше объятье далекое и неловкое. Мы резко отпускаем друг друга, опомнившись, и молчим всю дорогу до Средней школы. В моей голове роятся сотни мыслей, но мне совершенно не хочется цепляться ни за одну из них. И когда я копаюсь в своем школьном шкафчике, и ко мне подходит Венди, я всё ещё не позволяю потоку мыслей унести себя. Светлый образ Венди перебивает всё остальное, и я ей даже благодарен. — Привет, — смущенно улыбается она, откидывая рукой свои длинные темные волосы назад. — С днем рождения, — неуверенно произносит она, её бархатные серые глаза подрагивают, когда она разглядывает моё лицо, будто на что-то решаясь. На ней сегодня нежно-розовая блузка с прозрачными рукавами и горчичного цвета джинсы с белой цветочной вышивкой на бедрах. Она похожа на невесомого тонкого ангела. И она необычно смущена, это совсем на неё не похоже. На бледных бархатных щеках расцветает слабый румянец, делая образ Венди ещё более очаровательным. Мне неожиданно хочется всё-таки извиниться перед ней за своё поведение. — Прости… — начинаю я. — Позд… — одновременно со мной начинает говорить она. Мы оба замолкаем, сбитые с толку, и тут же начинаем смеяться. Та стена неловкости, что была между нами, рушится, и когда я поднимаю глаза, лицо Венди лучится, растопив моё сердце окончательно. Не знаю, как так вышло, но в следующую секунду, она приподнимается на носках, каким-то очень естественным движением притянув меня за плечи ладонями, а я ловлю её лицо указательным пальцем под подбородок, и наши губы встречаются. Наш спонтанный неловкий недо-поцелуй длится какие-то доли секунды, но этого хватает, чтобы моё сердце начало биться чаще, а по коже расползлись мурашки. Мы разошлись так же резко, как и сблизились, и воздух между нами неожиданно оказался обжигающе холодным. — Вот черт, — вырвалось у меня, когда я отупело рассматриваю заливающуюся краской Тестабургер перед собой. — Тебе не понравилось? — округляет глаза Венди, и я не понимаю, серьезно она обижается или же просто пытается пошутить. — То есть… Я хотел сказать… Думаю, что она итак знает, что смутила меня этим поцелуем. Её губы расползаются в коварно-соблазнительной улыбке человека, понимающего, что он кому-то очень сильно нравится. Когда-то поцелуи с Венди заставляли меня так нервничать, что содержимое желудка норовило вырваться наружу, но сейчас… Сейчас было нечто совсем другое. Я не только смущен, но и сбит с толку, потому что долгое время считал, что между нами не может быть никаких чувств, кроме дружеских, и теперь всё это ставится под сомнение. Опять. Моё мироздание пошатнулось, и я снова не знаю, в какую сторону мне нужно двигаться. — Доброе утро, — раздается у меня со спины, и мне приходится прижаться к шкафчику, чтобы дать место подойти поближе Кайлу, Кенни и Эрику. Так странно видеть их троих вместе снова рядом со мной. — Мы тут это… — Эрик разглядывает потолок, будто пытается найти там смысл жизни. — С днюхой тебя, долбаный хиппи. Ой! — Кайл ощутимо пихает его локтем в бок. — Я хотел сказать, что не считаю тебя мудаком, — пытается оправдаться он, потирая ушибленное место. — Да и хиппи тоже. Венди смеется рядом со мной. Интересно, видели ли парни, как мы с ней целовались? Кайл стоит задумчивый и кажется… расстроенным? — С пятнадцатилетием, бро, — Кенни цепляет меня за воротник куртки и притягивает к себе, на секунду я с ужасом думаю, что он тоже сейчас поцелует меня в губы, но вместо этого он просто обнимает меня. — Да-да, все мы становимся только старее, но так уж вышло, что ты от нас троих немного отстаешь, счастливчик. Он отпускает меня, и мой взгляд сам собой перемещается к Кайлу. Мне кажется, что он будто покрыт какой-то коркой льда, которая не дает мне разглядеть его настоящего. И он натягивает на себя очередную фальшивую улыбку, когда подается ко мне, чтобы обнять и похлопать по плечу. Сейчас, когда моя голова стала кристально чистой после неожиданного поцелуя с Венди, мне особенно явственно видно, как Кайл на самом деле далек от того, чтобы раскрыться мне. — Я надеюсь, что ты простишь меня, — шепчет мне под ухо Кайл, прежде чем отпустить. — Я виноват не меньше твоего, знаю. Венди хлопает в ладоши, удобнее перекинув сумку с учебниками на плече. Меня переполняют очень… странные чувства. Я будто вернулся к тому времени, когда мы не поссорились с Кайлом, и мы всё так же дружим нашей нерушимой четверкой, а мы с Венди ещё встречаемся. Вот только слова Кайла не идут у меня из головы. — Надеюсь, мальчики, вы помните, о чем мы договаривались? — Венди оглядывает Кайла, Кенни и Эрика, стоящих полукругом перед нами. Картман закатывает глаза и поджимает пухлые губы. Его курносый нос напрягается, но он всё же отвечает: — Конечно, Вен. Кенни поднимает большие пальцы обоих рук вверх, показывая, что и спрашивать не о чем. Кайл же только как-то грустно кивает. — Отлично! Тогда всё так, как мы договаривались, — загадочно произносит она, оканчивая беседу. Неожиданно я остаюсь у своего шкафчика с чувством того, что меня в очередной раз бросили, но какой-то частью сознания я понимаю, что это не так. Мне нужно идти на первый урок.***
В целом, этот день не отличается от любого другого. Я стараюсь уговорить себя, что он ничем не отличается от любого другого дня. Но что-то не дает мне расслабиться. Какое-то ожидание несбыточного, как я понимаю, чуда. Каждый год на Рождество и день рождения людям свойственно ожидать чуда, и как правило, они остаются разочарованными. Но разве утренняя сцена перед моим шкафчиком сама по себе не считается чудом? Последним уроком у меня сегодня стоит французский, на который мы обычно ходим с Кенни, Эриком, Крэйгом и остальными, у кого не хватает проходного балла на продвинутый курс. И нас это радует, потому что любой из нас не считает великой трагедией отсутствие лишней нагрузки. Разве что сейчас мне хотелось бы провести хотя бы лишний час рядом с Кайлом… Я не слушаю того, что старательно объясняет учитель выписывая маркером на доске стройные ряды слов и словосочетаний. Вместо этого я бездумно всматриваюсь в лишенный смысла хаотичный танец снежинок за окном. Мне холодно, когда я смотрю на снег, и это глупо, ведь я родился здесь и не так часто и надолго покидал Южный Парк, чтобы отвыкнуть от снега. У местных жителей на него стойкий иммунитет, но у меня его почему-то нет. Говорят, что одиноким людям сложнее согреться, но это конечно же чушь, обычная выдумка. Тогда почему мне так холодно? — Идешь? — голос Кенни возвращает меня в реальность, видимо я не заметил, как урок закончился. Я опять не записал домашку. Вот ведь досада (нет). Киваю и рассеянно закидываю учебник с помятой тетрадью в рюкзак. Кенни смотрит на меня с интересом. Чувствую на себе его хитрый прищур, тем более, что в кабинете мы остались только вдвоем. — В чем твоя проблема, друг? — неожиданно спрашивает Маккормик, лениво почесав за ухом, когда я собрался и встал перед ним. — В смысле? — не понимаю я вопроса. — Нууу… — Кенни улыбается, демонстрируя неровные, но белые зубы. — В чем твоя проблема? Понимаешь? Что заставляет тебя грустить? Если раньше ты жаловался на то, что Кайл не лезет к тебе с извинениями за то, что ты психанул, то что же сейчас заставляет тебя грустить? Мне неприятно, потому что мне кажется, что Кенни слышал каждое слово, сказанное мне утром Кайлом. Но ведь это невозможно? — Не понимаю, о чем ты говоришь, — не сдаюсь я, проталкиваясь мимо Маккормика, чтобы выйти в коридор. — Да ты прекрасно всё понимаешь, просто сам не знаешь ответа на этот вопрос, — старается смягчить ситуацию Кенни, мягко рассмеявшись. — Извини, я часто бываю въедливым и тупым одновременно. — Вовсе нет, — загадочно отвечаю я, вся эта ситуация начинает меня веселить. — Ты же что-то знаешь? — на самом деле я блефую. — Может быть, — пожимает плечами блондин, заметно погрустнев. — Но чужие секреты я тебе выдавать не буду. Пусть лучше они тебе всё сами расскажут. Тааак, а это уже интересно. Если честно, я настолько сбит с толку новыми мыслями, что не замечаю, как сталкиваюсь с ждущим у моего шкафчика Кайлом. Мы неловко ударяемся плечами и на какое-то мгновение оказываемся… слишком близко друг к другу. Я замечаю, что эта неловкая, но простая ситуация заставляет Кайла стремительно покраснеть. — Вау, — выдыхает Картман, вынырнувший из-за угла как раз вовремя, чтобы подловить Кайла. Впрочем, Кенни стремительно преодолевает расстояние до него и не дает ему продолжить. — Прости, пожалуйста, — я вскидываю руки, будто совершил сейчас нечто ужасное. Почему-то реакция Кайла заставляет меня поверить в то, что я крупно облажался, хоть это и не так. — Н-ничего, — неловко выдавливает из себя Кайл, я совсем не помню его таким неловким. — Мне хотелось поговорить с тобой наедине, но Картман… — он зло переводит взгляд на Эрика, зажатого Кенни в его фирменные липкие объятья, из которых он пытается безуспешно вырваться. — В общем, мне бы хотелось с тобой поговорить, но наедине. Кайл молчит. Я тоже. — Я провожу тебя домой, — выдыхает Кайл в конце концов. — У меня есть выбор? — пытаюсь пошутить я. — Нет, — тут же подыгрывает мне Кайл, даже не меняясь в лице. Прячу лицо в ладонях, чтобы скрыть улыбку, но когда вновь смотрю на Кайла, тот откровенно смеется. На сердце у меня становится ощутимо легче.***
Мы идем к автобусной остановке, но не к школьному автобусу, а пригородному. Сегодня заметно холоднее, чем вчера. А это значит, что и более скользко. В какой-то момент в жизни мне стало всё равно, что на себя надевать, поэтому на мне первые попавшиеся сегодня утром вещи, в то время как Кайл вновь смущает меня своим внешним видом. Мне становится неловко, когда я понимаю, что выгляжу рядом с ним как деревенщина. Но тут же я вспоминаю шапку, которую носил Кайл в детстве и начинаю беззвучно смеяться за его спиной. — Что? — Брофловски улыбается, оборачиваясь ко мне, он похож на стремительный метеор, проносящийся через заснеженную улицу к своей цели, и единственное, что смогло его сейчас отвлечь, это мой приглушенный, почти мышиный, как иногда говорит мама, смех. — Ничего, — мотаю я головой, пытаясь придать лицу более серьезный вид, но почти сразу прыскаю откровенным смехом. — Нет, так не пойдет, — в шутку хмурится Кайл, поймав меня за руки, чтобы не дать снова спрятать лицо в ладонях или отвернуться. — Рассказывай. — Я вспомнил твою шапку, — выпаливаю я, готовый к тому, что Кайл может обидеться или снова закрыться. На мгновение на красивом лице Кайла застывает растерянное выражение, и я правда начинаю паниковать. — Прости, — жалко пищу я, приподнимая брови. — Да ничего, — растягивает Брофловски губы в коварную улыбку, но что он задумал, я понимаю слишком поздно. Кайл дергает меня за мою шапку, натянув её мне на лицо, на какое-то время лишив возможности смотреть на него. — Эй! — вскрикиваю я. И когда я поправляю на себе шапку, Кайл уже далеко. И снова в моей голове не укладывается его внешний вид, собранный образ, аккуратное элегантное пальто и его поведение. Кайл потрясает средним пальцем, отбежав от меня на внушительное расстояние. — Догонишь? — дразнит он меня. И я не могу не поддаться. Мне кажется, что мне снова девять лет, когда я бегу по хрустящему на совсем не ноябрьском морозе снегу. Я слышу, как моё дыхание и стук сердца отдаются в голове, и пытаюсь догнать ловкого лиса, уводящего меня всё дальше от дома. Шаги Кайла легкие и длинные, я же бегу как собака, методично и низко перебирая ногами. — Стэээн! — кричит мальчик из моей памяти, и я знаю, что за этим последует. Мне хватает ловкости, чтобы увернуться от первого легкого неплотного снежка, который в меня умудряется запустить Кайл. Но следующий снаряд попадает мне в лицо, и я резко останавливаюсь, заскользив по льду. Снежок совсем мягкий и рассыпался, как только встретился с моим телом, но я совсем не был к этому готов. Тающий снег неприятно щиплет глаза и холодит кожу. — Блин, прости, чувак, — мои ладони пытаются оторвать от лица чьи-то руки, но рефлекторно я не сразу даю это сделать. — Серьезно? Ты такой нежный? — Кайл смотрит мне в лицо, пытаясь разглядеть повреждения, но вместо этого встречает ответную коварную улыбку. — Черт! Я мстительно толкаю его, воспользовавшись моментом, и Кайл теряет равновесие, проскользив вперед. Но он всё ещё крепко держит меня за запястья, поэтому, когда он падает спиной в сугроб, я падаю на него сверху. Как и вчера, я снова оказываюсь лежащим на Кайле, но в этот раз я могу рассмотреть его лицо. Мы очень близко друг к другу. Буквально я ощущаю, как наши дыхания смешиваются, оседая на щеках влажным облаком. Глаза Кайла широко раскрыты, а на щеках растекается болезненный неровный розовый румянец. Я чувствую, как бешено бьется его сердце. Или это моё? Рука Кайла медленно, будто сама по себе, поднимается выше, к моему лицу. Не знаю, что он хочет сделать, но инстинктивно я подаюсь щекой навстречу его раскрытой ладони. Это странно, глупо, это неправильно, но мне отчаянно хочется его ласки. Я понимаю, что мы очень долго были в ссоре, но мне очень хочется его ласки. Хотя бы немного. Кайл замирает, словно вернув себе способность управлять своим телом, и одергивает руку, так и не прикоснувшись ко мне. Моё сердце пропускает удар, хотя может быть, это просто воображение. Кайл с силой жмурится, как делают люди, когда хотят прогнать от себя какое-то наваждение. — Автобус, — выдыхает он, не глядя на меня. — Что? — шепчу я, мне сейчас хочется провалиться сквозь землю. — Мы опоздаем на автобус, — заставляет себя улыбнуться Кайл. Когда он вновь открывает глаза, он кажется собранным и… обычно холодным Кайлом, способным управлять своими эмоциями и телом.***
Конечно же Кайла подговорила Венди. Он должен был меня отвлекать, пока она и остальные парни и девушки, которых она пригласила, готовили с моей матерью для меня сюрприз. Конечно же я понимал это. Но… Когда мы открыли входную дверь, и меня обсыпало конфетти и воздушными шариками, которые я вообще-то терпеть не могу, а изо всех щелей повыскакивали мои одноклассники и мама с Шелли, я не мог думать ни о чем другом, кроме как о глазах Кайла, лежащего подо мной. Я находился словно под водой, словно не в этой реальности, когда меня окружали люди, перечисляя свои поздравления и награждая меня очередными дежурными объятьями. Мне хотелось найти Кайла, но он резко куда-то пропал. Всё было в лучших традициях, что так любят показывать в слащавых фильмах. Поздравления, трогательные речи, подарки, разрезание торта… Много пустых слов и натянутых улыбок. Но я был не здесь. Когда всё было вроде бы закончено, и большинство гостей разъехались, я обнаружил себя сидящим на кухне в одиночестве. Это невежливо, знаю, но не думаю, что именно от меня ждали чего-то другого. В конце концов, разве я не депрессивный мудила, и разве все эти люди просто не притворялись? Возможно и нет. Венди, как минимум, была честна в том, что хотела сделать мне приятно. И Кенни тоже. Да, я люблю драматизировать. «Что с тобой не так, чувак?» «В чем твоя проблема?» Я боюсь жизни? Или чувств? — Всё хорошо? — нежное прикосновение к моему плечу заставляет меня вздрогнуть. — Да, мама, — выдыхаю я, только сейчас понимая, что сидел какое-то время задержав дыхание. — Не хочешь поблагодарить свою подругу? Она волнуется, — мама садится напротив меня, мы словно причаливаем к берегу реальности, закончив непривычное для этого дома путешествие, в которое нас увлекли все эти посторонние люди. Я смотрю на усталое мамино лицо. Когда у неё появилось столько морщин? — Наверное, — неопределенно отвечаю я, машинально поднимаясь на ноги. В голове всплывает утренний поцелуй, и что-то щекочущее просыпается где-то в груди. Мне правда был приятен этот поцелуй, правда. Венди замечательная, и я был бы готов пойти с ней хоть на край света, но… На кухню заходит Кайл и он выглядит таким же потерянным, как и я. Почему-то понимаю, что сейчас я должен выйти. Это такие правила игры. И Кайл, и я, и мама понимаем это. Кайл заходит, а я выхожу. Я иду к Венди. Так будет правильно. Венди всё ещё похожа на невесомого тонкого ангела, объемные прозрачные рукава её розовой блузы при искусственном освещении похожи на крылья из сахарной ваты. Эта мысль заставляет меня улыбнуться. Какая-то деталь в моем сознании при этом будто с щелчком встает на место, и моя голова становится снова ясной. Я снова такой, каким и должен быть. — Мне пора, — Венди смотрит на меня, чуть склонив голову, рядом с ней на кресле лежит её сумка и бежевое пальто. Я понимаю, что в гостиной мы остались одни. — Спасибо, — вполне искренне благодарю я. Пусть большую часть праздника я и не помню, я испытываю теплое чувство благодарности, потому что во всем, что сегодня сумела организовать Венди, чувствуется неподдельная любовь. Но та ли эта любовь, на которую я рассчитываю? Венди чего-то ждет, и на этот раз я должен сделать первый шаг, а не она. И это тоже некие правила, которых я не знаю, но догадываюсь о их существовании. Поэтому я делаю то, что подсказывает мне сердце: подхожу к ней, сокращая расстояние межу нами до одного шага. Венди любить совсем нетрудно, потому что она выглядит сильной и идеальной. Это правда. Мои руки скользят по её талии, и она кажется податливой, но упругой в моих руках, она перетекает ближе, и я чувствую тепло, что зарождается между нами. Я должен её поцеловать? Немного наклоняюсь, чтобы наши губы были на одном уровне, теперь в моей голове не осталось ни одной мысли. Чуть приоткрытые розовые губы, к которым я сегодня уже прикасался, манят меня. Я вижу теперь только их. Венди принимает меня, и мы целуемся. На этот раз поцелуй длится дольше, но между нами словно всё же есть какая-то стена. Мы приминаем друг другу губы, но не становимся одним целым. Венди опускается на пятки, отпуская меня из объятий, и в её серых бархатных глазах я вижу такое же разочарование, что и разрастается сейчас в моей груди. Я помогаю ей одеться и провожаю на улицу, смотрю, привалившись к дверному косяку, как она невесомо пробегается до машины, в которой ждет её отец, как она оборачивается и машет мне своей тонкой ручкой на прощание. Приподнимаю ладонь в ответ и не смею опускать её, пока машина, в которой скрылась Венди, не покидает территории фермы. Что же я творю? На кухне меня ждут мама, Шелли и Кайл. Мне очень приятно видеть их вместе, но что-то всё же заставляет моё сердце вполне болезненно ныть, когда я их вижу. Я так давно об этом мечтал, а теперь… — Ты не поедешь домой? — почему-то холодно спрашиваю я у Кайла, мне совсем не хочется так спрашивать об этом, я просто стараюсь так скрыть какую-то надежду, боясь разочарования. — Я останусь на ночь, — улыбается одним уголком губ Кайл. — Если ты этого хочешь, конечно, — добавляет он. Впрочем, ответа он не дожидается, потому что мама подталкивает ко мне планшет с принятым видеовызовом, и Кайл деликатно выходит из комнаты. Это отец. Не могу сказать, что чувствую на самом деле, когда вижу его. Но это точно не злость или безразличие. Скорее смущение, которое обычно вызывают в нас родители. — Эм, привет, сынок, — папа сидит в какой-то комнате, похожей на гримерку стриптизерш, и я очень надеюсь, что на самом деле это не так. — У тебя сегодня день рождения. Вооот, — папа перебирает пальцы перед собой, у меня возникает мысль, что это мама заставила его позвонить, и я сразу понимаю, какой это был трудный шаг для неё. — Я поздравляю тебя с днем рождения, — папа мучается подбирая слова, но в конце концов решает, что лучше сказать именно то, что на самом деле думает. — Я не хочу, чтобы ты думал, что я не люблю тебя, Стэнли. Я очень люблю тебя. И маму, и Шелли тоже. Вы моя семья, и вы лучшая семья, что вообще могла бы быть на всем свете. Я помню, как ты родился. Ты не дождался двух недель до плановых родов и умудрился появиться на свет прямо в машине посреди города, не дав нам добраться до больницы каких-то десять километров, — господи, зачем он меня так смущает, надеюсь, что Кайл этого не слышит. — Ты всегда был нетерпелив первые годы жизни. Ну… Я… В общем, я несколько раз даже не смог уследить за тобой, как например, когда ты упал в бассейн у бабушки Керн, или когда свалился с лестницы, — он смеется, а мама при этом становится только более хмурой. — Собственно этот шрам над правой бровью у тебя именно после того случая. Блин, про что это я? А. Ну вот, Стэнли… — за его спиной проходит какая-то полуодетая женщина с перьями на голове, и я сжимаю пальцами переносицу, чтобы не показать, какие именно эмоции это во мне вызывает. — Что бы в моей жизни не происходило, ты, твоя мама и твоя сестра всегда будете на первом месте. Сколько бы у меня ни было идей, удачных или не очень, ты и Шелли самые лучшие мои проекты в жизни. Вы смысл нашего с мамой существования. Я никогда не забуду того дня и той радости, когда ты появился на свет… Я поднимаю глаза и смотрю на маму и Шелли, сидящих напротив. — Когда ты вернешься? — спрашиваю я у отца. — Ну… — он отводит глаза куда-то в сторону. — Я же сказал, чтобы вы выходили только после Джессики! — кричит он кому-то. — Думаю, что к Рождеству я всё же должен закончить, — он улыбается. — Я скучаю, — тихо признаюсь я, прежде чем сбросить вызов. Мне всё равно, услышал он меня или нет.