Is there nothing left for me to fear? I'm so tired of holding on I'm going back and forth inside my mind Save me, save me (Неужели мне больше нечего бояться? Я так устал держаться Я хожу взад и вперед в своем сознании. Спаси меня, спаси меня) «Pull Me Under» — If I Were You
Эти чертовы ночи снова стали просто нескончаемыми. Не могу сказать, что я не сплю, потому что не устал, так как просто валюсь с ног после пережитого дня. Но стоит только лечь в постель, как меня накрывает тяжелым одеялом неясного состояния, когда ты не можешь полностью отключить сознание и провалиться в спасительный сон, но и встать и продолжать бодрствовать ты уже не в состоянии. Я словно лежу в мутной воде, обреченный прокручивать в голове обрывки воспоминаний и ломанных мыслей. Мама теперь возвращается с работы позже, и она уже не выглядит такой собранной. С каждым днем она будто отступает на один шаг назад, преображаясь в человека, которым зареклась когда-то стать. Она больше не готовит сложных ужинов, а на завтрак старается приготовить нечто из заморозки. Не прошло и двух недель с того дня, когда от нас свалил отец, и мама вела себя так, словно и слышать о нем больше не желала, а теперь она уже скучает по нему. Я чувствую это. Она тоскует. Шелли тоже ведет себя странно. Я теперь многое замечаю, потому что у меня нет выбора. Мне кажется, что Шелли не общалась со своим Бобом, настоящее имя которого я снова забыл, с того самого странного вечера субботы, когда он пьяным проколол мне ухо. Мне не хочется думать, что причиной их размолвки могу быть я, но ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, что они перестали общаться именно из-за меня. Я также чувствую некую натянутость отношений между мной и Шелли. Она старается избегать меня, хоть и не так явно. Я пытался сформулировать свои мысли и опасения, чтобы поделиться с GoneForever, но когда в очередной раз засел за ноутбуком вечером, понял, что не могу понять, что же я на самом деле чувствую. Что меня беспокоит? Я будто настолько вжился в роль вечного страдальца, что мне уже ничего не хочется менять. Не знаю, что на самом деле останавливает меня, чтобы сблизиться с Кайлом, как я этого хотел, или перестать прятаться от Венди. Мои мысли перетекают к Венди, которая не может меня поймать со среды. Мне приходится заходить в класс перед самым учителем и вылетать в коридор на перемену первым, чтобы не пересекаться с ней. Я плохой актер и отвратительный человек. Если честно, я настоящий мудак, который поступает как козел каждый раз, когда с ним обращаются по-человечески. Не знаю почему, но я будто мертв внутри, мои чувства парализованы. Кажется, что тогда, несколько лет назад, когда моя депрессия достигла такого состояния, разрослась настолько, что я перестал что-либо чувствовать, она навсегда что-то выжгла у меня в голове. Я боюсь ответственности. Я боюсь привязанности, зависимости от кого-либо. Мне страшно общественное давление, пусть со стороны и кажется, что я давно на всё положил огромный болт. Я боюсь. Я уязвимый. Выпотрошенный изнутри и переставший что-либо чувствовать вообще, кроме страха и боли. Венди прекрасный светлый человек, который достался мне незаслуженно. И я не имею права держать её при себе, заведомо зная, что никогда не смогу в ответ дать столько добра, сколько она заслуживает. Она держится за меня из-за развитого чувства ответственности, а я держусь за неё, как утопающий держится за последнюю соломинку. Когда-то нас связывали некие чувства, которые мы интерпретировали как любовь, потому что это было круто, иметь подружку или парня. Мы встречались, хотя все на самом деле понимали, что в будущем у нас нет ни одного шанса остаться вместе. Интересно, каким образом такие разные люди, как Твик и Крэйг, продолжают встречаться и остаются такой крепкой, такой прекрасной парой? Чувствительный, резкий, прямолинейный Твик и задумчивый, уравновешенный, невозмутимый и немного хамоватый Крэйг. Переворачиваюсь на левый бок и подтягиваю коленки к груди, чтобы попытаться согреться. Или чтобы не чувствовать себя таким одиноким. Когда-то, очень-очень давно, словно целую вечность назад, мы с друзьями часто ночевали друг у друга. Делали вид, что легли спать, когда родители желали нам спокойной ночи, а сами начинали разговаривать о какой-то ерунде, сначала тихо, а потом, когда разговоры переходили в жаркие споры, уже более громко. Пока не будили всех в доме и не получали очередной выговор. Иногда… Иногда мы ночевали с Кайлом вдвоем. И мне было действительно хорошо с ним. Спокойно и хорошо. Он никогда не считал всю ту чушь, что изливалась из моего рта, смешной или глупой. Всегда внимательно меня слушал. Закрываю глаза и представляю себе серьезные серо-зеленые глаза Кайла. Он смотрит на меня. Только на меня… Я сам не замечаю, как всё же засыпаю с этими мыслями, с образом Кайла в своей голове.***
Мне очень неудобно перед Венди, и мне кажется, что на этот раз она действительно обиделась на меня. Утром в пятницу, когда мы столкнулись у её шкафчика, она только невнятно поздоровалась со мной и отвернулась, демонстративно направив всё своё внимание на школьные учебники. Она одна, и у меня сейчас есть все шансы поговорить с ней. Хотя бы извиниться. Сегодня на ней свободный пыльно-розовый кардиган с белыми объемными розами на кармашках и серые джинсы с искусственными потертостями, а на ногах белые зимние кроссовки с пушистой окантовкой поверху. Венди умудряется сохранить образ «конфетной девочки», но при этом выглядеть так… по-взрослому соблазнительной… Я был готов заговорить с ней. Я думал, что готов заговорить. Но всё же не могу… Вместо этого я просто ухожу. Как всегда. Теперь мне нет больше нужды прятаться от неё. Наверное, я как всегда сделал всё только хуже. Уже после уроков, когда я складываю ненужные мне книги в шкафчик, ко мне бесшумно подходит Кайл. Я не ожидал его увидеть, потому что он не разговаривал со мной с той их с Венди ссоры, и я всё ещё помнил его взгляд, словно говоривший, что я чем-то перед ним виноват. Кайл довольно долго молчит, ожидая, пока я не закончу, и не предпринимает никаких попыток обратить на себя внимание. Он просто стоит за моей спиной, прижимая к груди учебник физики и рассеянно наблюдая за мной. Я вижу его краем глаза и замечаю в его внешнем виде, в его позе какую-то уязвимость. Он больше не выглядит мистером Безупречность-и-собранность, он выглядит так, как обычно я себя чувствую. — М, привет, — мне ничего не остается, кроме как развернуться и поздороваться. Мы оба выглядим глупо. — Привет, — как-то грустно улыбается Кайл, сегодня даже его рыжие кудряшки не такие рыжие, а какие-то тускло-медные. Между нами повисает долгое неловкое молчание, и моя рука, на которой висит рюкзак, даже начала уставать, прежде чем мы решили нарушить его. — Эм… — мы начали говорить одновременно, и это немного разрядило обстановку, потому что мы оба рассмеялись. — Прости, — теперь уже более непринужденно улыбается Кайл, прикрыв на пару мгновений глаза. Я понял, что он собирается с мыслями. — Тогда… В среду, когда ты заметил, что мы с Венди спорим… Она же не рассказала тебе ничего? — О чем? — пожимаю я плечами. — О том, что вы поссорились из-за театральной постановки? Если честно, чел, я никогда бы не подумал, что ты так сильно будешь переживать из-за какого-то театрального кружка. Тебе всегда больше учиться нравилось. Пытаюсь не пялиться так откровенно на Кайла, но ничего не могу с собой поделать. Я неосознанно пытаюсь найти в нем, пятнадцатилетнем парне, оставшиеся черты того мальчика, с которым когда-то так близко дружил. Мне очень интересно, не изменился ли он настолько, чтобы стать кардинально иной личностью, таким человеком, с которым я бы никогда не смог подружиться. Или же может быть это я изменился настолько, что Кайл больше не найдет во мне ничего интересного? — О, — лицо Кайла заметно расслабилось, он выглядит слишком счастливым, чтобы я что-то не заподозрил. — Да-да, это из-за постановки. Ты не был в среду на собрании? — Эм, нет, — вяло пожимаю плечами, я слишком растерян от странностей в поведении Кайла. — Я тоже, — тихо выдыхает он. Мы снова молчим. Кто-то в конце коридора что-то кричит, но разобрать что именно я не могу, слова тут же разрываются дружным хохотом незнакомых мне мальчишек. Мы стоим с Кайлом посреди шумного коридора, наполненного людьми, но при этом вокруг нас образуется такая звенящая тишина, что я буквально её слышу. Мы словно больше не в этом мире. — Не хочешь пройтись? — неуверенно предлагает Кайл, переминаясь с ноги на ногу. Я машинально киваю, и не только потому что на самом деле хочу (а я на самом деле хочу провести с ним время), а скорее от того, что больше не могу выносить этой неловкости на глазах у всех. Кайл не смотрит на меня, но он уверен, что я последую за ним. И я следую за ним чуть в стороне, отставая на пару шагов. Я застегиваю на себе куртку, пока он закидывает вещи в шкафчик и набивает рюкзак домашкой. Терпеливо жду, когда он оденется и повернется ко мне. Он больше не кажется мне совершенным созданием, но при этом он чудесным образом стал в моих глазах даже более притягательным. Кайл наматывает зеленый шарф на шею и поднимает на меня свои серо-зеленые, кажущиеся в искусственном освещении почти голубыми глаза. В них столько же необъяснимой надежды, сколько и в моих. — Как родители? Как Айк? — я не знаю, о чем мы можем с ним говорить, поэтому задаю самые стандартные вопросы. Мы идем по чуть подтаявшему снегу, залитому необычно ярким для ноября солнечном светом. Мне становится жарко, но я не знаю, от солнца это или же от того, что я иду рядом с Кайлом. — Всё хорошо, — уклончиво отвечает Кайл. — Маме в прошлом году сделали небольшую операцию, но она уже полностью восстановилась. Айк перешел во второй класс и учится… нормально, — Кайл пожимает плечами. — Отцу предлагали работу в головном офисе в этом году, но он отказался. Внутри меня проходится холодок, когда я понимаю, что семья Брофловски могла переехать из Южного Парка, и я бы возможно больше никогда не увидел Кайла. — А как дела у твоей семьи? — спрашивает он, ловко перепрыгнув большую лужу, натекшую поверх коварного льда. Он выглядит очень по-взрослому в своем зимнем пальто и узких брюках, поэтому видеть, как он перепрыгивает лужи, странно. Но круто. Да, круто. Я послушно иду за Кайлом, хотя совсем не знаю, куда мы направляемся. Он просто ведет меня куда-то. Мне незнаком этот район, обычно мы с Венди прогуливаемся до торгового центра в противоположной стороне. — О, ну… — раздумываю, как бы помягче рассказать о том, что у нас происходит. — Мама нашла себе работу на полставки, кажется она вернулась в дизайнерство. А Шелли готовится к поступлению в колледж. Надеюсь, она свалит от нас, и её комната достанется мне. Хочу обустроить там студию, — я шучу, на самом деле мне будет не хватать старшей сестры в нашем большом и полупустом доме. — А отец… Ну, он свалил куда-то. Я имею ввиду из штата. Перед этим родители здорово повздорили, и теперь я даже не знаю, вернется ли он к Рождеству. Мы молчим, пока проходим прямо по улице, я вижу первые магазинчики и узнаю торговый квартал, где размещаются небольшие лавки и множество кафе, в которых не подают ничего сложнее сэндвича. Где-то тут должен быть старый кинотеатр, в котором теперь крутят только малобюджетные или старые фильмы. А в конце улицы должен быть крохотный бар в подвале, в котором любят собираться готы. А я не так уж и отстал от жизни. — Ты не разговаривал с ним? — спрашивает Кайл, он резко встал на углу улицы, и я наткнулся на него, не ожидая этого. — С кем? — не сразу понял я. — С отцом, — терпеливо повторил Кайл, оглядываясь по сторонам и сверяясь с наручными часами. Серьезно? Где вы видели нормального подростка с наручными часами? — Только перед тем, как он уехал, — пожимаю я плечами, уже позже до меня начинает доходить, что Кайл не привык к таким взаимоотношениям в семье, и ему дико слушать про то, что мы творим, поэтому я продолжаю. — Но я тогда был не совсем в своей голове. Накануне я познакомился с мужланом, с которым встречается Шелли. И он напоил меня пивом, а может даже накурил травкой. Не уверен, как это всё повлияло на меня, учитывая, что тогда я всё ещё принимал свои таблетки от проблем с головой, но наутро я проснулся с этим, — приподнимаю шапку с левой стороны, демонстрируя не до конца зажившие проколы, серьги в них торчат самые простые, какие-то медицинские гвоздики, оставшиеся у Шелли после её первых проколов. Кайл наклоняется ко мне, чтобы разглядеть их, и я снова ощущаю этот запах горьковатой травы. Он кружит мне голову, и я на какое-то время теряю способность ориентироваться в пространстве. Ну знаете, как это бывает, когда что-то так сильно на вас влияет, что на мгновение мир вокруг прокручивается, и вас немного ведет в сторону. Я нервно сглатываю, но это совсем не похоже на один из моих обычных приступов. Это нечто другое. Нечто намного, намного более приятное. На языке у меня вертится название растения, которым пахнет парфюм Кайла, но не могу выловить из потока мыслей в своей голове это слово. Так же резко, как моя голова наполнилась мыслями, она опустела, когда Кайл отстранился от меня и сдержанно улыбнулся. — И… — я смотрю ему в глаза и пытаюсь перестать выглядеть дебилом. — И… Отец рассказал мне какую-то очередную историю, что всё в этой жизни возможно, а потом просто сел в машину и уехал. И больше мы не разговаривали. — Это тебя обижает? И снова вопрос Кайла ставит меня в тупик. Мне очень сложно осознавать все те чувства, что я испытываю, мне сложно описывать их и различать. Он просит меня сейчас о невозможном. — Наверное, — вынужден признаться я, опустив взгляд. Мне стыдно. Это чувство я всегда узнаю. Мне стыдно за отца, стыдно за себя. Стыдно за то, что я ожидаю любви от человека, который уехал и даже не прислал мне ни одного сообщения. — Это глупо, — сглатываю я, решившись признаться кое в чем человеку, стоящему передо мной, человеку, которого я когда-то очень сильно обидел, желая в первую очередь обидеть самого себя. — Это глупо, но мне иногда кажется, что я не заслуживаю любви. Я неблагодарный и никчемный. Так что всё в порядке. Губы Кайла кривятся в ломанную линию, один их уголок напрягается, будто Кайл испытывает боль, но почти сразу расслабляется. — Я думаю, что ты ошибаешься, — на мгновение я узнаю перед собой того самого мальчика, который всегда так воодушевлял меня на лучшее в детстве. — Ты совсем не никчемный, и ты заслуживаешь любви, хотя бы потому что нуждаешься в ней. Не стоит считать, что ты не получаешь внимания, потому что поступаешь неправильно. Ты пытаешься потребовать это внимание, инстинктивно выбрав самый простой путь. Мне сложно понять, что пытается объяснить мне Кайл, но я прекрасно понимаю те слова, которыми он заканчивает свою речь: — Ты не виноват. Он заключает меня в неожиданные объятья, его руки смыкаются вокруг моих плеч. И это очень похоже на то, когда невидимое кольцо сжимается вокруг меня, не давая вдохнуть. Но в то же время это нечто совершенно, кардинально иное. Меня обволакивает теплом, а не холодом, и мне не страшно, а невероятно уютно. Я чувствую себя в безопасности. Мне хочется уцепиться за это ощущение, запомнить его, чтобы потом возвращаться в своих мыслях, когда в очередной раз станет нехорошо или просто одиноко. Объятья Кайла крепкие и пахнут ветивером. Я вспомнил, как называется это растение! Одновременно с этой вспышкой-озарением, по моему телу растекается теплая волна, меня накрывает странное чувство, и я неосознанно отвечаю Кайлу на объятья. Мои руки сами собой поднимаются и ложатся ладонями ему на спину. Мгновение, на которое мы застыли, обнимая друг друга, кажется мне вечностью. И это самое прекрасно мгновение в моей жизни за последние четыре года. Кайл отпускает меня, и там, где он только что был, разрастается холодная пустота. Не-заполненность. Отсутствие. Острая нехватка. Мне снова становится трудно описывать свои чувства. — Ну… — пытаюсь я скрыть неловкость. — Вот так мы и живем. На ферме, на которую нас вывез отец, продав наш прекрасный дом в городе. На ферме, на которой, блин, выращивают марихуану для продажи, — мне хочется рассмеяться, но не уверен, что это уместно. — Если что, те времена, когда отец хотел, чтобы я варил с ним продукт, — я тактично использую этот термин, — давно прошли, и там, ну, — киваю головой в неопределенную сторону, — работают наемные рабочие. Но ведь это ничего не меняет. В моей голове бардак. В моем доме бардак. Под окнами моей спальни растят дурь. И вообще… Меня отвлекает негромкое тявканье за спиной, и я даже благодарен этому, потому что могу отвлечься от нашего неудобного разговора. Оказывается, что мы остановились напротив чьего-то жилого участка, огороженного не очень высоким забором, за которым прогуливалась хозяйская собака. Это молодой любопытный английский сеттер с очень умным, внимательным взглядом. Это собака буквально гипнотизирует меня, и я ничего не могу с собой поделать. Мне всегда нравились животные, особенно собаки. Даже несмотря на то, что в детстве меня неоднократно кусали, моя любовь к этим животным совсем не убавилась, я не начал бояться их. Я буквально одержим собаками всю свою жизнь. И вот теперь, посреди дня, на глазах у множества прохожих, я полез на забор, чтобы поздороваться с незнакомой мне собакой совсем немаленького размера. Инстинктивно я понимаю, когда собака настроена агрессивно, и это совсем не тот случай, но Кайл смотрит на меня в ужасе, когда я скидываю рюкзак и подтягиваюсь на руках, ухватившись за верхнюю перекладину забора. Неловко зацепившись ногой за вензель среди прутьев, я перевешиваюсь на ту сторону и могу дотянуться через облысевший на зиму кустарник до теплого живого создания с ясными янтарными глазами, переполненными вселенской непостижимой мудростью, а также любопытством и озорством молодого бога. — Привет, малыш, — шепчу я, когда черный кожаный нос сеттера дотрагивается до моей руки. Перчатки я снял, и собака с интересом обнюхивает меня, поражаясь новым запахам и неслыханному безрассудству случайного прохожего. — С ума сошел? — негромко, но строго спрашивает Кайл за моей спиной, он наконец вышел из какого-то оцепенения, вызванного моим поведением. Рука Кайла цепляется за край моей куртки, он не тянет назад, а просто придерживает, но это отвлекает меня, и моя нога срывается. На прощание последний раз дотронувшись до влажного собачьего носа, я соскальзываю с забора, упав точно в объятья Кайла. Но я слишком тяжелый, чтобы он смог устоять, поэтому он падает в сугроб, продолжая обнимать меня со спины. — Ой, — не нахожу ничего более умного, чтобы сказать, я. Теперь я вижу ярко-голубое небо над собой и чувствую мягкую теплоту живого тела, на котором лежу. Кайл так и не разжал рук, сжимающих меня, и мне приходится положить на них свои ладони, чтобы он расслабился. Мне хочется смеяться от неловкости произошедшего, но когда я перекатываюсь с Кайла и неловко встаю на ноги, Кайл выглядит совсем не веселым. — И часто ты так делаешь? — с какой-то опаской спрашивает он, отряхивая своё пальто. — Нет, — честно признаюсь я. — Просто обычно я не так часто встречаю незнакомых собак. Кайл глубоко вздыхает и прикрывает глаза на пару мгновений. Когда он открывает их, его лицо снова расслабленно, он неуверенно и терпеливо улыбается. — А Спарки? — спрашивает он. — Как поживает Спарки? Я наклоняюсь за брошенным мною рюкзаком, пытаясь спрятать своё лицо и неожиданно навернувшиеся непрошенные слезы. Удивительно, как одно единственно имя может вывернуть твою душу наизнанку. — Мхм, — пытаюсь прокашляться я, чтобы избавиться от удушающего комка в горле. — Его не стало два года назад. Я отворачиваюсь, словно хочу осмотреть улицу. Собаку, ради которой я полез на забор, кто-то окликнул, и она радостно залаяла, радуясь хозяину. На доли секунды мне кажется, что это лай совсем другой собаки, откуда-то очень издалека, из другого времени. — Он довольно быстро ушел, дня за два, — почему-то продолжаю я, хотя Кайл не просит этого, я всё ещё стараюсь не смотреть ему в глаза. — Я даже не смог полноценно проститься и осознать… Давлюсь словами и замолкаю. Мне правда очень сложно пережить это, даже сейчас, спустя целых два года. Когда-то в детстве я воспринимал этого пса как своего собачьего брата, мы росли вместе, познавали мир. А теперь его нет. А я всё ещё здесь. Что бы нас не ждало за гранью жизни, мне хочется верить, что нас там обязательно будут ждать все те, что забрали с собой часть нашего сердца. — Я… — мне всё ещё хочется откровенничать, хотя маловероятно, что Кайл что-то поймет из тех несвязных фраз, что я продолжаю выдавать. — Мне так сложно было с ним проститься… То есть я хочу сказать, что я до сих пор с ним не простился. Я почти месяц после его кончины менял воду в его миске, пока мама не спрятала её. И теперь, когда я прохожу мимо того места, где она стояла, стараюсь прикоснуться к этому месту, словно… Словно это как-то может помочь мне связаться с ним, не дать разорваться той связи, что была между нами при жизни. Когда я поднимаю глаза, я готов к тому, что увижу непонимание или даже осуждение, может быть нечто вроде брезгливости и опасения в глазах Кайла, но он смотрит на меня с сочувствием. Я считываю эту эмоцию на его лице как сочувствие, потому что чувствую, что он разделяет мою боль, так и не приглушенную прошедшим временем. Другой человек возможно заметил бы, что я всегда был слишком чувствительным для парня, но не Кайл. — Shelo ted’ee od tza’ar, — говорит он. И мне не нужно знать перевода этих слов, чтобы понять их значение.