Аромат летней ночи, массаж и важность сна

Камисато почти не спит по ночам, слишком долго засиживаясь за работой, которой с приходом долгожданной весны прибавилось раза в два; прохладный ранне-майский воздух пробирается в помещение через нараспашку открытое окно, принося с собой спасительную свежесть, слегка влажный аромат травы, кипариса и только-только распустившихся цветов вперемешку с чем-то ещё необыкновенно приятным, что Аято называет «ароматом звёзд» – наполняя лёгкие, весь этот букет ароматов позволяет почувствовать себя не настолько уж и безнадёжно утопающим в бумажной волоките. Камисато устало откидывается на спинку кресла, громко выдыхая и думая, что было бы здорово, если кто-нибудь сделал бы ему массаж, но быстро отбрасывает эти свои фантазии, мысленно называя их возникшим от недостатка сна бредом. «Все жители поместья, помимо редких стражников, мирно спят». Так было, по крайней мере, в неоправданных наивных ожиданиях голубоглазого. Но Тома не спит, пребывая в беспокоящих его уже не первую ночь раздумьях, ходит туда-сюда по своим скромным покоям, спешно перебирая босыми ногами по холодному татами, думает про Аято. Боится в глубине души, что его опека может показаться господину излишне-навязчивой, и не решается потому от своей неуверенности идти к Камисато без веской на то причины. Но всё меняется, стоит уставшему, но всё равно улыбчивому лицу главы клана Камисато вновь призрачным видением появиться перед взором изумрудных глаз, как Тома, потуже затянув пояс на наспех запахнутом тёмном кимоно, твёрдо шагает к комнате Аято, без предупреждения открывая дверь. – Тома? Что привело тебя в столь поздний час? – вопрошающе приподняв бровь, Камисато откладывает кисть и тушь в сторону, переводя внимание на стройный силуэт в проходе. Неформальный, а оттого такой домашне-уютный вид блондина, чуть покрасневшего от быстрой ходьбы, заставляет Аято тепло улыбнуться, приглашая Тому поскорее войти. – Я хотел попросить Вас не сидеть допоздна. Ну или предложить свою помощь со срочными делами. Камисато улавливает, как аромат в помещении с приходом Томы сменяется на более сладкий, нежный – словно солнечный денёк, проведённый на природе. – Сделай мне, пожалуйста, массаж. Это сейчас самая лучшая помощь для меня. Пальчики Томы послушно скользят по широким плечам, осторожно сжимая их, умело разминая затекшие, противно ноющие мышцы, принося лёгкими поглаживаниями расслабление, от которого Аято, прикрыв глаза и немного запрокинув голову, не может сдержать довольный стон. – Ты мой спаситель, Тома, – благодарно мурчит Камисато, подхватив юношу за руку и касаясь губами костяшек пальцев, выражая так свою признательность. – Прошу прощения, что заставил тебя нервничать. Я правда не думал, что кто-то будет всерьёз воспринимать мой краткосрочный недосып. Не соизволишь составить мне компанию, раз уж тоже не спишь? Его сладким речам Тома ещё никогда не смел, просто не мог противиться, ведь зачастую зеленоглазый и сам желал предложенного. Пресный, вообще неинтересный Томе ночной аромат принимает совершенно новые живые краски, танцующие внутри приятным взволнованным покалыванием, когда в него вплетается запах светлых волос господина. Тома вдыхает полной грудью, случайно поддевая пальцами воротник кимоно Аято и проведя чувствительными подушечками по светлой, точно мраморной коже, снова привлекая к себе внимание Аято. – Стоит ли мне снять его с Ваших плеч? – не растерявшись, спрашивает Тома, изумлённо бегая глазами по открытому участку чужого тела; он, забывшись, уже живо представил, как потрясающе засосы будут контрастировать яркими вкраплениями с общим светлым тоном нежной кожи. Тома даже не услышал ответ, однако Камисато, приподнимаясь, сам скидывает шёлковую ткань с плеч, оставляя халат висеть у себя на локтях и снова с головой окунаясь в работу, с желанием поскорее всё закончить и полностью отдаться во власть блондина. Тома замирает, неосознанно задерживая дыхание, когда его немигающему в шоке взору, лихорадочно бегающему по обнажённой спине, украшенной множеством небольших шрамов, открывается такой вид. Он робко прикасается руками к голой коже плеч, продолжая массаж, но слышит рваный, слишком поздно заглушенный ладонью стон господина. Камисато неосознанно прижимается грудью к столу, избегая так чужих прикосновений, позволяя Томе увидеть, как румянец пятнами растекается даже по плечам, и елозит по креслу, выдавая свою истинную причину посиделок до утра – Камисато всегда, сколько он себя помнил, не хватало человека, с которым можно, полностью ему доверившись, проводить ночи напролет и неважно за какими занятиями. Он пытался забыться за работой, но Тома, появившийся в его жизни слишком внезапно, нарушил и этот способ отвлечься. – Мне.. одиноко, – чуть успокоившись, голубоглазый снова опирается о спинку, запрокидывая голову, дабы посмотреть на засуетившегося Тому. – И мне из-за этого просто ужасно грустно. – А я всё это время боялся надоесть своим постоянным присутствием... – И делал мне этим очень больно, Тома. – Простите. Аято усаживает поникшего юношу к себе на колени, смеясь, врёт, что не простит, и неспешно, смакуя каждое мгновение, стягивает с него кимоно, сразу же припадая к ещё чертовски горячей коже груди губами, играясь с сосками, заставляя Тому, вцепившегося в его плечи, еле слышно простонать. – Ещё.. – на выдохе просит Тома, только сейчас осознавая, что он, забывшись, поцарапал плечи господина до появления чуть кровоточащих ранок. Покраснев, блондин опускает голову, с интересом, чуть приоткрыв рот, наблюдает за тем, как Камисато уверенно обхватывает рукой оба члена, прижимая их друг к другу, и, громко дыша, оставляет на чужой шее поцелуй. Зеленоглазый стонет, пока Аято, снова целуя его куда-то в ключицу, размашисто двигает рукой, медленно, но верно сходя с ума от красоты восседающего у него на коленях смущённого в край юноши. Тома дрожащими пальцами хватает Аято за подбородок, поднимая его голову, и, решив отыграться, исполняет своё недавнее желание о засосах на светлой коже – не церемонясь, блондин грубо кусается, с причмокиванием, что смешивается звучанием с влажным хлюпаньем снизу, помечая голубоглазого, чувствуя, как ткани их кимоно, взмокшие от предэякулята, липнут к телу. Камисато, спрашивая разрешения, чуть оттягивает ягодицу юноши, упираясь холодными кончиками пальцев в сжатое колечко мышц Томы; зеленоглазого от мыслей господина бросает в приятную дрожь, что быстро расползается по телу, застревая в конечном итоге комом в горле и связываясь тугим узлом глубоко внутри. Доверяясь Аято, Тома сильнее разводит ноги, но ему вскоре становится жутко неудобно, из-за чего Камисато переносит его на небольшой диванчик, по-прежнему устраивая у себя на бёдрах, и, одной рукой нежно поглаживая поясницу, вводит первый палец. Нарочито осторожно, думая, что у Томы в первый раз. – Глубже, хозяин, – шепчет блондин, забираясь руками в мягкие волосы, путаясь в них пальцами, легонько прикусывая мочку чужого уха, опаляя её дыханием и пакостно хихикая, когда чувствует, как Аято снова твердеет, тихо несдержанно рыча от возбуждения и вскоре добавляя второй палец. Камисато не возражает, позволяя Томе кусать себя столько, сколько блондин того пожелает; он и сам не против пометить юношу, громко вдыхая аромат его кожи и блаженно закатывая васильковые глаза – Аято, не рассчитав, порою прокусывая до крови, с замиранием сердца облизывает болящее место свежей метки, извиняясь. Предугадав слишком громкий стон, Камисато затягивает Тому в поцелуй, аккуратно входя в подготовленного юношу. – Надеюсь, теперь ты понял свою важность для меня? – тихо спрашивает Аято, внимательно осматривая смущённое лицо напротив и улыбаясь, когда видит несколько быстрых кивков в ответ. – Молодец, – он чмокает парня в щеку, опускает взор и сглатывает, жадно наблюдая за тем, как тот вбирает по основание. «Стоит быть тише, если не собираюсь будить остальных» – единственная приличная мысль вылетает из белобрысой головы, стоит только Аято начать двигаться, по-хозяйски обхватив юношу за талию, чуть поглаживая большими пальцами нижние рёбра и шепча о прекрасности Томы. Кимоно бесшумно опускаются на пол, а Камисато укладывает парня на спину, закидывая его ноги к себе на плечи и снова входя; на этот раз получается слишком резко, из-за чего Тома, вздрогнув, болезненно стонет, распахивая фисташковые глаза, жалобно скуля и глядя на Аято. – Прости, малыш, – неловко улыбнувшись, Камисато покрывает чужие колени поцелуями и правда старается больше не делать резких движений; пару раз меняет позу, дабы блондину было удобнее, изучающе гуляет руками по чужому телу, осторожно поглаживая и наслаждаясь растрёпанно-милым видом юноши. Тома кончает, стоит Аято вновь коснуться губами чувствительной груди; зеленоглазый ещё с минуту не может утихомирить своё беспамятство, стонет громко и протяжно, прикрывая рот ладонью, выгибая спину и охотно подаваясь навстречу движениям бёдер господина, с надеждой, что их никто не услышит. – Ранним утром сон особенно крепок, – произносит Камисато, крепкой хваткой беря чужое запястье и убирая руку Томы от лица. – Можешь не бояться, но и не переусердствуй со стонами, – после этих слов Аято, почувствовав, как блондин, тихонько возбуждённо постанывая, сжимает его в себе, с рыком изливается в юношу и, подхватив его под колени, самодовольно смотрит на то, как сперма тонкой струйкой начинает вытекать из обмякшего в экстазе тела. Голубоглазый чуть улыбается, позволяя Томе завалить его к себе в объятия и шёпотом рассказать ему короткую нотацию про важность сна. В воздухе повисает запах утренней росы. Первые лучи солнца вместе с лёгким туманом пробираются в комнату, пробуждая Аято. Он, заботливо подхватывая крепко спящего парня на руки, несёт его в свою спальню, укрывая одеялом, а сам направляется в душ.