Мир не шатается

Начало Великой Охоты интереса у Куи не вызывает. Каждый год одно и то же, ничего весёлого и хоть сколько-то увлекательного не происходит. Только людей вокруг становится больше: хоть в Охоте принимают участие только члены племён, разбросанных по всему лесу, в это время года их шум становится намного сильнее. Сам Куя напрямую в Охоту не лезет, желая как можно меньше пересекаться с людьми, но старается оказывать посильную помощь в защите леса и от переизбытка эссенции, и от разной дряни из Мёртвой зоны, которой в последние годы становится больше. Квинси, в отличие от него, не только занимается тем, ради чего Великая Охота существует, но и чтит довольно дурацкие, по мнению Куи, традиции местных племён, включая их любовь принарядиться перед таким важным событием. И, конечно, у него даже есть комплект традиционной одежды, используемой во время Охоты. Не то чтоб Куя сам не был любителем яркой красивой одежды (жаль, что в лесных условиях она обычно недолговечна, и даже магией это особо не исправить), просто то, что местные называют традиционным нарядом, выглядит скорее как мешанина из ремней и ярких тряпок. Куя же предпочитает более закрытые и практичные вещи. Ещё он предпочитает знать обо всём, что происходит вокруг, но, видимо, пропускает что-то в своей повседневной жизни, потому что о том, что в лесу появились браконьеры, он узнаёт от Квинси. Как и о том, что в Великой Охоте почему-то участвует Оливин. Это даже не раздражает, скорее немного удивляет: чужакам издавна не было позволено участвовать в Охоте. Вернее, они могли, конечно, помогать, если были к тому способности, но непосредственно к соревнованию никого не допускали. — Из-за этих, наверное, — коротко поясняет Квинси, имея в виду очередных незваных гостей, которые, очевидно, понятия не имеют о местных традициях, раз пришли во время Великой Охоты по-настоящему охотиться. — А он справится? — лениво тянет Куя, раздумывая, где и каких бы ловушек оставить, чтобы незадачливые охотники попались в них поскорее и нанесли как можно меньше вреда животным. — Этот твой… не совсем святой отец. Квинси ничего не отвечает; он хмурится и тут же скрывается в глубине леса. А Куе на мгновение кажется, что Топпер успел показать ему язык. …или не кажется? Квинси разозлился. Куя буквально чувствует, как всё его тело горит. Так бывает, когда, не успев осознать, прыгаешь в самую пучину, покоряясь происходящему. Куя такое уже чувствовал – давно, конечно, но тогда причиной тоже был Квинси. Это были те давние, в каком-то смысле молодые их годы, когда они были едва знакомы. Куя пробовал всё новое, до чего мог добраться, а Квинси мог смутиться от глупых шуток фамильяров Хьюи. Куя проверял на прочность всех подряд и с искренним интересом цеплялся к каждому новому знакомому. Квинси в какой-то мере не повезло – к нему Куя лез раз за разом, изматывая и доводя до бешенства. Давно это было. Почти все их знакомые упокоились несколько десятков лет назад. Куя за столько времени потерял интерес почти ко всем своим старым увлечениям, а люди из объектов интереса превратились в раздражающих мошек. Да и Квинси, наверное, повзрослел – стал тем самым занятым уставшим взрослым хранителем леса, в которого всегда боялся превратиться сам Куя. Это, наверное, и распаляет его интерес. Давно ли Квинси так порицал кого-то за такой лёгкий подкол? Эйден не в счёт – за него в той же ситуации вступился бы и сам Куя, и сам в ответ много интересного наговорил бы. Просто потому, что Эйден даже не пытается прикинуться невинным, и это уважает даже Куя. Но Оливин? Он, как и все члены клана, стянувшиеся к кристаллу Хьюи, действительно оказался не слишком святым – Куя знает, он собственными глазами видел, что стыд у Оливина, может, и есть, но только не наедине с собой. И Квинси в последние дни провёл с Оливином так много времени, что, зная его темперамент, Куя вполне логично предположил: не разговорами они занимались. Но он так среагировал на один несчастный намёк… Из этого точно должно получиться что-то интересное. Куя не хотел бы называть себя… как там Эйден говорил? Свахой? Но отношения многих знакомых в своё время состоялись только благодаря его вмешательству. Поэтому это чувство, возникшее недавно… Куя вовсе не собирался злить старого друга или оскорблять его, гм… избранника, но, похоже, умудрился это сделать, и ему придётся немного загладить вину. В своём стиле. Но немного попозже. Куя с удовольствием отдался бы своему желанию сотворить хаос вокруг себя и старого друга, но приходится притормозить. Слишком быстрыми, непродуманными действиями он, вероятно, всё испортит, да и браконьеры ждать не будут – поубивают десяток-другой животных… а этого допустить никак нельзя. К счастью, через некоторое время (Куя не уверен, прошёл час или два дня) ему удаётся выйти на нужный след. Эти люди понятия не имеют, что такое Великая Охота, они никогда не были в этом лесу, но они так хорошо прячутся, что это приводит Кую в бешенство. Он, в самом деле, почти готов растерзать их, как только увидит, но с этим приходится повременить. Потому что если чего Куя и не ожидал, так это того, что Эйден, тоже откуда-то взявшийся в этом лесу, запустит в одного из браконьеров книгой. Священной книгой, которую Оливин из рук не выпускает. Книгой, которая теперь знаменита не только тем, что эффективно отгоняет всякое разное мифическое зло, но и тем, что оставляет отличные шишки на тупых головах. Куя не сдерживает смешок и прячется в деревьях, продолжая наблюдать за ситуацией. А ситуация такая, что Квинси и Оливин – оба в традиционных нарядах Великой Охоты – смотрятся очень гармонично. Куя не любит эти ужасные цветастые тряпки с ремнями и кисточками, которые настолько непрактичны, что закрывают разве что задницу, но… ладно, на себе он их не любит. Этим двоим определённо идёт – и странно, что Эйден, пускающий слюни на всех хоть сколько-то красивых полураздетых мужиков, всё ещё занят исключительно браконьерами. Куя, честно говоря, хочет вмешаться сию же секунду и порвать этих мелких гадёнышей на крохотные кусочки и выставить куда-нибудь на площадь в городе с огромной табличкой «Они убивали беззащитных животных», чтоб другим неповадно было. Жаль только, что горожане расценят это как акт жестокости по отношению к людям. Из того, что Куя слышит, становится понятно, что эта троица – или, по меньшей мере, Оливин с Эйденом – удумала победить в Великой Охоте. Куя едва сдерживает нервный смешок: каждый год в племенах разворачиваются жуткие баталии, призванные выяснить, кто же действительно выиграл, если разница в освобождённой эссенции минимальная, а тут двое людишек, которые даже с традициями местных знакомы едва-едва, решили, что у них получится. Трижды ха-ха. Пока Куя думает над тем, как правильнее поступить, пёстрая сорока садится на ветку рядом с ним и неотрывно пялится на происходящее: смотрит на то, как Эйден освобождает израненных животных, а Оливин их лечит. Решение приходит быстро. — Собери-ка всех здесь, — одними губами произносит Куя, и птица мгновенно взлетает. Наверное, это будет не слишком честно, но Куя собирается сделать подарок. Эйден, вероятно, воспримет его на свой счёт со всеми вытекающими… ну и хрен с ним, нервы Куи целее всё равно уже не будут, а у Оливина появится повод почаще заглядывать в лес. Что касается браконьеров… Эйден явно собирается сдать их тому вспыльчивому милашке… Эдуарду? Нет, как его там… Эдмонду. Он, говорят, страшно не любит нарушителей закона, и даже своим рыцарям в последний раз такую жуть устроил, что они в его присутствии даже дышать стали стараться исключительно в те моменты, когда на них не смотрят. В руках Эдмонда этих двоих убийц – Куя считает, что имеет полное право их так называть – явно ждёт не самая сладкая жизнь, но это его совершенно не удовлетворяет. Он хочет вдоволь насладиться выражениями ужаса на их поганых лицах. Поэтому он делает то, что все окружающие воспримут одновременно и как жест доброй воли, и как желание удовлетворить свои садистские наклонности: выходит из своего укрытия и сообщает, что забирает этих двоих с собой. В процессе даже перекидывается подколами с Квинси – как он по этому скучал! – и выясняет, что тот теперь шутит как обычные люди. «Это всё дурное влияние Оливина», — с улыбкой думает Куя, приводя браконьеров в транспортабельный вид с помощью магии, и, махнув Эйдену рукой, уходит, слегка кивая встречающимся по пути животным в сторону великого самозванца. Куе даже оставаться и подслушивать не нужно, чтобы знать, что Эйден и впрямь воспринимает это всё как внезапную благосклонность и, соответственно, подарок ему. Хрен с ним, опять же. Пускай думает, что хочет. У Куи есть дело поважнее, чем переубеждать его. Двух трясущихся от ужаса мужчин, связанных плетёной верёвкой, он скидывает подальше от края маленькой речки в самой глубокой части леса. Не хватало ещё их поганую кровь туда случайно пролить. — И что мне с вами делать? — спрашивает он очень спокойно. Когда он говорит этим тоном, незнающим кажется, что опасности рядом нет. Это всего лишь неспособный постоять за себя милый лисёнок, а не взрослый хищный лис. Все они попадаются. — Отпустить… И эти попались. Куя резко сжимает руку в кулак и взмахивает ей сверху вниз – голову говорящего мгновенно поднимает и припечатывает к земле. Тот взвизгивает так, что птицы начинают разлетаться с деревьев. Ещё, кажется, что-то хрустит – наверное, нос, но Куя не собирается проверять свою догадку. — Я очень не люблю чужаков, — продолжает он всё тем же тоном, словно это не его магия только что внесла изменения в целостность чужого лица. — И, хотя его святейшество, например, тоже чужак, его я не только не прогоню, но и накормлю, и ночевать у себя дома оставлю, если он захочет… а знаешь, почему? Тот, который решился ответить, жалобно скулит и мотает головой, пока второй в ужасе пялится на Кую. — Молчание – это неправильный ответ, — сообщает он ласково, слегка сжимая пальцы, и обоих браконьеров приподнимает в воздухе. — Но я сегодня добрый… у меня такое, знаете, восхитительное чувство, что всё хорошо: в моём доме больше не будет мудил, которые топчут мою землю и убивают моих маленьких пушистых и пернатых друзей. И мне это очень нравится. Заставив все пальцы на левой руке у одного из мужчин выгнуться в обратную сторону, Куя дожидается, когда тот наконец замолкнет, и продолжает: — А ещё мне нравится, когда мой старый друг улыбается так, словно ему не о чем беспокоиться. У него всё ещё много дел в нашем лесу, он ещё успеет устать и проклясть свою долгую жизнь, поэтому я забрал вас с собой. Надеюсь, он улыбнётся хоть раз, даже если я этого не увижу, потому что это единственная причина, по которой я вообще в это влез и забиваю свой мозг вашими скучными воплями. Через ещё десяток-другой сломанных костей Куя решает, что продолжать калечить этих двоих физически уже не имеет смысла. Он призадумывается, вспоминая, кого именно из животных видел в клетке, и улыбается. Для незнающих его улыбка выглядит либо мило, либо соблазнительно. Он ведь обычный парень, вовсе не смертельно опасный ёкай, правда ведь? Все попадаются на эту удочку. Один из браконьеров выдыхает с явным облегчением. «И этот попался», — думает Куя разочарованно. Он надеялся хоть немного повеселиться, но эти люди такие предсказуемые, что хоть просто вбивай их головой в землю, магию-то всё равно не оценят. Куя хорошо обращается с магией – может подлатать раны, сдвинуть предметы, взять под контроль чужое тело… он живёт слишком долго, чтобы знать всё хотя бы на сносном уровне, но лучше всего ему даётся магия иллюзий. Поэтому он не видит ничего зазорного в том, чтобы проверить на прочность психику двух нарушителей лесных правил. С фантазией у Куи всё в порядке. Его магия легко подчиняется, и через несколько секунд огромные гусеницы с кучей острых лапок начинают забираться в штаны к тому, который получил землёй по голове. Или головой по земле, не важно. Выражение отвращения, смешанного с паникой, на его мгновенно покрасневшем лице вызывает у Куи чистый восторг. Поэтому он не ленится – вкладывает в свою магию столько сил и старания, сколько необходимо, продумывая иллюзию до мельчайших деталей. — Не бойся моих маленьких друзей, они ничего тебе не сделают, если ты не вредил другим моим маленьким друзьям, — мягко произносит Куя. — Ты же не вредил? Ответ ему не нужен: достаточно и дикого вопля, который стихает, когда подопытный, очевидно, достигает своего лимита и бессильно заваливается на бок, уже не беспокоясь о том, что сороконожки с ним сделают. Куя хмыкает и переводит взгляд на второго, который видел только то, что его товарищ по несчастью в мгновение сошёл с ума. Куя не спешит доводить до безумия и второго. Времени у него ещё много. В итоге за несколько часов Куя находит, наверное, все слабые места своих пленников – он знает всё, что ему было нужно, и всё, чего не хотелось бы знать в принципе. Он перестаёт искать дальше в тот же момент, когда на мгновение чувствует мерзкое ноющее чувство и узнаёт в нём скуку. Скука для него всегда означает необходимость найти себе другое занятие, и в любой другой ситуации Куя уже пошёл бы искать новое развлечение, но сейчас у него при себе двое мужчин, жизнь которых уже никогда не станет прежней, и Куя легко мог бы просто избавить их от существования… Но то, что ему стало скучно, ещё не значит, что вообще всем будет с ними скучно. Поэтому Куя наскоро связывает их магией, приподнимает над землёй и резво направляется в сторону города. «Вот и вице-капитану подарок сделаю», — думает Куя ехидно. Хьюи удивился бы такой щедрости. Жаль, что его здесь нет. Если бы он был здесь, ничего этого… Куя мотает головой, представляя, как лишние мысли вылетают из неё и остаются на земле. Вот не до Хьюи ему сейчас. Исчез – так из мыслей тоже свали, колдун проклятый! Идти прямо в город не приходится – Куя встречает Эдмонда ещё на выходе из леса. Тот выглядит слегка озадаченно, разглядывая плавающих в воздухе браконьеров, и Куя разжимает пальцы, позволяя им плюхнуться на землю. — Жить, полагаю, будут, — говорит Эдмонд, глядя на Кую, и тот беззаботно кивает. — Будут, — соглашается он весьма охотно. — Но такой жизнью, которой даже я никому не пожелал бы. Эдмонд закатывает глаза и тяжело вздыхает, подзывая рыцарей, которые немедленно уволакивают «подарок» в город. Он ворчит себе что-то под нос и, махнув рукой, уходит за ними. Куя оглядывает дороги, ведущие в ближайшие города и деревни, и в несколько мягких прыжков догоняет Эдмонда. — Куда мне идти, чтобы попасть в храм? — интересуется он, схватив его за плечо. — Я слишком сильно нагрешил сегодня, и мне срочно нужно исповедоваться. Эдмонд смотрит на него как на умалишённого и руку сбрасывает с явно лишней силой, но направление указывает и даже в двух словах объясняет весь путь. Куя едва сдерживается, чтобы не засмеяться: боженьки-лисоньки, какой этот рыцарь недотрога. Помнится, среди членов клана Хьюи тоже был такой – строгий, весь в работе, строил из себя саму невинность… но его стоны остались в памяти Куи как напоминание: внешность и поведение обманчивы. Куя не знает, радоваться ему или грустить от того, что непрошеные воспоминания лезут в голову после стольких лет. Хьюи исчез давно, предшественник Эдмонда погиб ещё раньше – зачем вспоминать это сейчас? У Куи, может, и мёртвое сердце, но даже оно болезненно сжимается, когда он вспоминает о прошлом, в котором хоть и не было всё хорошо, но рядом было много людей, которые доверяли ему себя. Куя честно защищал их хрупкие жизни до последних секунд. Куя делал вид, что ему не грустно, когда они умирали один за другим. Куя больше не смел привязываться к смертным. …только к некоторым ныне живущим уже привязался. Вот блядство. Когда Куя оказывается у церкви, на улице уже довольно темно и почти безлюдно – он встречает по пути всего пару человек, и те, судя по всему, сегодня просто задержались. Он не особо надеется застать Оливина, да и сама адекватность этой затеи начинает трещать под некоторыми сомнениями, но он отмахивается от своих мыслей и слегка толкает ладонью дверь. Открыто. — Извините, сегодня уже позд… — начинает Оливин, стоящий к нему спиной и роющийся в какой-то книге. — Святой отец, я согрешил, — лениво тянет Куя, растягивая губы в улыбке, и Оливин тут же поворачивается к нему, едва не подпрыгнув — …а Квинси сказал, что тебя сожжёт священным пламенем ещё на пороге, если ты сюда придёшь, — говорит он после нескольких секунд тишины. — Видимо, он сильно ошибся на твой счёт. Куя приподнимает бровь в немом вопросе. — Если полностью принять на веру слова твоего друга, — осторожно произносит Оливин, — то грешишь ты каждый день и не по разу. Ну сказанул. Куя не выдерживает – смеётся в голос. А потом отвечает насмешливо: — Все мы, все мы, святой отец. Вот я сегодня несколько часов издевался над браконьерами. За дело, надо заметить. А ты предаёшься похоти прямо в храме. Кто из нас больший грешник? Куя буквально тычет пальцем в небо, даже не особо пытаясь угадать, но к его огромному удивлению и восторгу Оливин внезапно заливается краской. — О, — только и говорит Куя. Единственное, что он знает точно – похоти Оливин здесь мог предаваться с кем угодно, даже с самим собой, только не с его старым другом. Квинси, хоть и не особо далёк от веры и религии в целом, терпеть не может храмы и некоторые священные места. Один из членов клана Хьюи, тоже священник, в своё время отбил охоту появляться в таких местах у них обоих. Но если Куя увлёкся другими вещами и в конце концов просто перестал придавать значение таким ничтожным воспоминаниям, то Квинси… что ж, плохие вещи он помнит лучше, чем хорошие. Куя медленно делает несколько шагов вперёд, вглядываясь в лицо Оливина, который с каждым мгновением краснеет всё сильнее, словно он готов взорваться от стыда. У него есть пространство для того, чтобы отойти, и Куя честно замрёт, если Оливин сдвинется хоть на миллиметр. Но он этого не делает, позволяя сократить расстояние между ними до сугубо интимного. Куя гадает, что же ему нужно сделать, чтобы Оливин отскочил от него как ошпаренный, и останавливается на том, что хватит лёгкого прикосновения. Не угадывает. Кажется, всё идёт как-то неправильно. Когда Куя проводит пальцами по оголённому запястью сверху вниз, Оливин вздрагивает, но вместо того, чтобы выдать пару неприличных выражений (безусловно, в храме ругаться нельзя, но эти стены и не такое слышали!), он отводит взгляд и слегка сжимает его пальцы в своих. Ситуация восхитительная – Куя засмеялся бы. Но вместо этого он целует Оливина в уголок губ и чувствует, как тот обхватывает его руками, прижимаясь ближе. А потом резко отворачивается, утыкаясь лбом в шею Куи. А ему это нравится. Большую часть жизни Куя пропускал мелкие ухаживания мимо себя: за первый десяток попыток влиться в обычные человеческие отношения ему быстро наскучило. Ничего нового в этом не было, интересного тоже – только раздражающая необходимость подождать, чтобы не спугнуть излишней настойчивостью. «Да нахрен этих нежных фиалок», — раздражённо подумал Куя однажды и перестал даже пытаться, не связывая себя больше никакими ограничениями. …в общем, если раньше он утащил бы эту нежную фиалку в лице Оливина предаваться прелестям равзрата прямо в храме, то сейчас об этом только мысль проскальзывает, и ту Куя из головы выкидывает мгновенно. Дело даже не в старом друге, который явно симпатизирует Оливину, судя по количеству визитов того в последние дни. Было бы немного неловко утаскивать хорошую добычу из-под носа у друга, но Квинси не собственник – он сам постоянен только в желании хорошо поспать, поэтому на непостоянство своих редких партнёров не жалуется. И даже если Куя сейчас сделает с Оливином что-то очень непристойное, а Квинси об этом узнает, эта тема даже не будет поднята. У Куи совершенно другие причины молча стоять, поглаживая тяжело дышащего Оливина по спине, искать взглядом ангелов в витражном стекле и думать о том, в какую херню он ввязывается на этот раз. В последний раз так серьёзно он думал только перед той злополучной игрой в карты. — У тебя нет чувства, что мы делаем что-то неправильное? — глухо спрашивает Оливин и тут же вздыхает. — Кого я вообще спрашиваю… Идя сюда, Куя услышал о том, что ангелов в витражах храма видят только хорошие люди. — Думаешь, в этом мире есть что-то истинно правильное? — отзывается он, переводя взгляд с одного набора стёклышек на другой. Куя не видит ангелов потому, что плохой? Или потому, что не человек? — Не знаю. Ладони у Оливина большие и тёплые. Куя отчётливо чувствует их прикосновения даже сквозь одежду – только вместо нежности ему кажется, что пальцы превращаются в когти, а когти вот-вот раздерут плоть, разрежут кости и выдернут его сердце. «Какое сердце, — думает Куя рассеянно, — нет там никакого сердца». Оливин наконец поднимает голову – медленно и неуверенно. Куя смотрит ему в глаза, гадая, что будет дальше. Действительно угадать, впрочем, не пытается: что будет, то будет. Так даже интереснее. Оливин жмурится на пару секунд и глубоко вздыхает, открыв глаза. У него всё ещё красные щёки даже кончики ушей, но во взгляде больше нет той паники, которая была, когда Куя только пришёл. — Так и будешь на меня смотреть? — интересуется Куя. Оливин целует его вместо ответа. Страсть вечно сравнивают с огнём. Для Куи она больше похожа на бездонный водоём, в котором он тонет без надежды на спасение. Выбираться никогда не получалось. И сейчас не получится. В Оливине нет ничего особенного. Он самый обычный человек, даже не особо во вкусе Куи. Всё, чем он действительно выделяется среди многих других – это маленький драгоценный камень в его теле, не скрытый сейчас под одеждой. Он его не прячет даже от Куи, хотя должен бы знать, что просто так его уже не отпустят. — Ваше святейшество, вы целуете грешника, — смеётся Куя, когда Оливин отпускает его. — Бесстыжий ёкай, ты совращаешь святого отца, — передразнивает его Оливин. — Должен ли я тебя за это наказать? — О? — Куя приподнимает бровь. — А силёнок-то хватит? Уж чего-чего, а недостатка в силе у Оливина нет. Куя даже не сопротивляется, когда его хватают за руку и тащат куда-то вглубь храма – только запирает двери магией, чтобы больше никто не пришёл и не помешал им… не важно, чем они будут заниматься, Куя очень не хочет, чтобы их прервали. Оливин притаскивает его в небольшую комнату – его личную, судя по лежащим на столе энциклопедиям, сборникам старых легенд и висящим в шкафу очень откровенным нарядам. Куя не сопротивляется, позволяя завалить себя на кровать, где Оливин зацеловывает его почти до полусмерти. Он… нежный. До одури. Куя чувствует себя пьяным и возбуждённым, но вместо того, чтобы перевернуть ситуацию в прямом и переносном смысле и взять верх, он только бездумно водит руками по телу Оливина, медленно освобождая того от лишней одежды. Первой отправляется куда-то в сторону эта дурацкая накидка, прячущая шею и плечи. Оливин в отместку избавляет его от пояса, и Куя чувствует, что снова тонет. Когда они раздеваются, он замечает проколотые соски со вдетыми в них маленькими кольцами – забавно, под одеждой было совсем незаметно. Ещё Куя чувствует острое желание прикоснуться к животу Оливина. Кожа вокруг кристалла оказывается горячей и, очевидно, очень чувствительной – Оливин после одного невинного прикосновения выглядит так, словно прикоснулись к нему в другом месте, чуть пониже. Куя понятия не имеет, тонет Оливин в этой похоти или сгорает. Знает только то, что он не один. Они ограничиваются только взаимными ласками, от которых пылает всё тело; Куя изредка кусается – непривычно слабо и аккуратно, не оставляя следов, едва сжимая зубы на коже. Оливин к укусам равнодушен, но целует неаккуратно, втягивая кожу, и на теле Куи этой ночью остаётся очень много следов. Обычно происходит наоборот, но он считает, что для разнообразия можно и самому побыть в таком виде. После, устроившись на плече у Куи, Оливин интересуется, останется ли он здесь – всё же ночь на дворе. Куя кивает, прикрыв глаза, и Оливин, приподнявшись, чмокает его в лоб. Как ребёнка. «Дожил», — думает Куя, засыпая. Вместо ангелов в витражах ему снится Оливин в странных белых одеждах, которые едва-едва прикрывают всё то, что должно быть прикрыто.