***
— Конечно, детка, я тебе помогу. Я всегда тебе помогу, ты же знаешь, — пообещал Элек, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, потому что, сидя в кровати, держал Валери на коленях. От Элека было тепло, надёжно и безопасно. Об Элека можно было вытереть мокрые лицо и нос. И на Элеке можно было продолжать сидеть сколько угодно, потому что огромный и с давних-давних времён удобный. Он держал Валери крепко, но мягко, успевая и качать, и поглаживать пальцами скользкую атласную бретельку её ночной сорочки. Валери попыталась высвободиться, но не получилось. Судя по всему, Элек решил, что последствия кошмара ещё не откачаны и покачать нужно ещё. — Ты посиди, миледи, не прыгай. Валери обернулась. Попыталась, во всяком случае. Увидеть не увидела, но почувствовала, как тёплая ладонь Иво улеглась между лопаток, а потом заскользнула пальцами на плечо. — Из рук конунга Элека Милднайта до сих пор не выпрыгнуло ни одного младенца, будь то сойеровский или наш. Так что ты уж подавно не пытайся. Валери смешливо хмыкнула и всё же развернулась на коленях. Иво лежал боком и приподнявшись на локте. Он разглядывал Валери и Элека свесив голову. Одеяло закрывало его до груди. Валери поняла по взгляду Иво, что он не против объяснений, но настаивать не будет. — Мои поздравления, — прогудел Элек, — теперь ты знаешь, чего боится Валери. И даже это увидел. — Кошмаров? — засомневался Иво. — Если бы, — фыркнул Элек и наконец расцепил ручищи. Валери выскользнула в постель и откатилась под поднятое Иво одеяло. — Того, что этот кошмар вызывает. Вызывало, — поправился Элек. И сказал уже Валери: — Давно, однако ж, я за тобою такого не слышал. — Я не разбудила детей, — заметила Валери. — Я быстро тебя обезвредил, — пошутил Элек. Валери слабо улыбнулась, одновременно разворачиваясь и прижимаясь спиною к Иво. Протянула руку и положила ладонь Элеку на щеку. Погладила. — Ты незаменим, милый. Но как хорошо, что с детьми сегодня Сесиль. С младенцами, если те не оставались в многодетной детской, дежурили по-очереди. Сегодняшней ночью с ними спали Никки и Сесиль. Иво обнял Валери, поджал к себе и проговорил губами в волосы на её макушке: — Так что вызывает твои кошмары? — Кто, — секунду погодя ответила Валери. — Кинси Рондо.***
Льюис Фаррел и Роджер Финч делили одно жильё на двоих и в то время, как снюхались с Новотным, и в то время, как стали вампирами; остались вместе и после смерти Даниэля. Однозначно, что в совместном быту крылось множество преимуществ, начиная с обыденных расходов по оплате счетов и заканчивая возможностью разделить друг с другом чувство утраты по безвозвратно умершему родителю. «Как-никак кровные узы, пусть отец и был тем, скучать о ком любому порядочному джентльмену не престало», — подытожил Роджер в одной из бесед, что возникали между ним и Льюисом как между давними сожителями и кровными родственниками. Разве что сами Льюис и Роджер джентльменами назвать себя не могли. Во-первых таких и не было в человеческом роду ни у одного. Дед и отец Льюиса грузили уголь в доках Мёрси, а Роджер вообще не знал ни своего деда, ни даже отца. Родился от проститутки с Хейворт-Стрит, там рос, там же встретился с Льюисом. Это теперь они могли позволить себе владеть квартирой в Садах Св. Иоанна, джентльменами прикидываясь. Но оба помнили и о «во-вторых». Во-вторых была страсть, на которую при дворе сюзерена Бауэра смотрели как на приемлемое зло и из-за близости Льюиса и Роджера к Новотному, и из-за царивших там бесчеловечных нравов в принципе. После же того как страшенный ледяной грендель ведьмы Валери Сэндхилл сровнял «Золотую гордость» с землёю, похоронив под обломками весь двор сюзерена, идти на поводу страсти стало сложнее, а то и вовсе невозможно. «Палата лордов и сам лорд-канцлер Хейг сваляли такого дурака, когда не казнили Джона Сойера, просто выкатив ему штраф от муниципалитета. А потом ещё и посадили в кресло сюзерена», — некотролируемо сморщился Льюис, катая в ладони бутылку с синтетикой и, скорее машинально, чем осознанно, скользя взглядом по верхушкам деревьев, украшенных нитками голубых гирлянд. Близилось Рождество. Кто бы вообще мог подумать, что с рождением своих невероятных детишек теперь уже сюзерен Джон Сойер сделает всё, что было в его силах, только бы лишить таких, как Льюис Фаррел, утех с несовершеннолетними. А мог Джон Сойер многое. Если быть точным, то многое могли его ведьмы, конунги его ведьм, вампиры его ведьм и фамильяры его же ведьм или «прихвостни», как, не смущаясь, называли себя Кот и Ялу. Так что выходило, что Сойер хорош чужими руками жар загребать. «Кабы не его лён, пизда пришла и ему самому, и его хуй пойми откуда взявшемуся мужу. Да это понятно, откуда того привезли. Ничего путного из Штатов никогда не прилетало», — с неистребимым снобизмом, свойственным даже последнему отребью, вышедшему из доков, но рождённому британцем, приговорил Роджер. Как бы там ни было, но тот, кто ищет, да обрящет. Так решили оба. И не ошиблись. Они нашли. Причём безо всякой нелегальщины. Пришлось, конечно, помотаться по ливерпульским клоакам и на Южном берегу, в Блэкпуле, и в Токстете, и на той же Хейворт-Стрит, смотря за теми, кто или едва сводил концы с концами, или же вообще за бездомными. Удача улыбнулась в Токстете. Хотя, стоит смотреть правде в глаза, самому району удача улыбалась весьма редко. Начиная с экономического спада в Великобритании 1970-х, очень больно ударившему по жителям Токстета и сделавшему их безработными, и заканчивая «насилием подражателей» в 2011-м. Когда Льюис и Роджер увидели свет в конце тоннеля, был декабрь. Теперь же разгоралось лето. Ну как разгоралось… Лето в Ливерпуле отличается излишне пробирающим речной свежестью ветром и просто дождями, а в Токстете лето словно и вовсе стиралось и блёкло среди разбитого асфальта и красного кирпича. На Сэфтон-Стрит горели фонари. Муниципалитет следил, чтобы фонари горели даже друг за другом, а не через один, но некое присутствие тьмы словно покрывало улицу. Автомобиль оставили в трёх кварталах отсюда, на Уиллет-Роад, у Церкви Св. Агнессы. На встречу пришли пешком. Мисс Флоренс Хаш (а то, что это была она, стало понятным по ребёнку в её руках) шла быстро и почти бесшумно. Мягкие подошвы теннисок не позволяли ночному эху проснуться. Льюис и Роджер стояли в тени уже давно прекратившего работать магазина, окна которого были где наглухо заколочены листами фанеры, а где заложены красным кирпичом. Сэфтон-Стрит даже близко нельзя было назвать оживлённой в тёмное время улицей, потому что живущие здесь по ночам предпочитали спать за крепко закрытыми дверьми и даже окнами, если речь шла о нижних этажах. Но осторожность ещё никому не принесла вреда, так что оба вампира её соблюдали. Мисс Хаш остановилась через дорогу, вглядываясь. Роджер Финч вышел из тени и коротко помахал рукой, после чего снова скрылся в темноте. Когда мисс Хаш оказалась рядом, Льюис тихо и ровно произнёс: — Здравствуйте, Флоренс. — Здравствуйте, мистер Джонс. — Вы были осторожны? — Да. А вы принесли деньги? Оба видели в темноте великолепно, так что ночной мрак не скрыл от них ни худобы лица мисс Хаш, ни его нездорового цвета и ни тревожного выражения глаз едва держащейся наркоманки. А расстроенный наркотиком нос видеть и не было нужды: мисс Хаш отлично слышно шмыгала каждые полминуты. На ней была домашняя одежда и наброшенный сверху растянутый длинный кардиган, которым мисс Хаш попыталась защитить себя от промозглой сырой ночи. Девочка на руках была одета теплее и лучше, но всё же не так хорошо, как обычно одевают детей в благополучных семьях. Льюис слышал ровное детское дыхание. Не желая затягивать встречу, успокоил: — Конечно. Как условились, тысяча фунтов мелкими. Остальную сумму будете разменивать сами. Он неспеша (вот уж чего не было в жадных мыслях) положил руку за борт пальто и так же неспеша вынул конверт. Мисс Хаш словно подалась к нему, но через мгновение качнулась прочь. Тридцать тысяч в конверте для неё одной делали Флоренс не перебивающейся с пособий на случайные заработки наркоманкой с ребёнком на руках, а среднестатистической англичанкой, работающей в приличной службе и ничем не отличающейся от других. А это было хорошо. Флоренс опустила лицо, в последний раз любуясь чёрной чёлкой, выстриженной немного косо, потому что стригла она сама, а Кора вертелась, и смуглым от рождения детским лицом. Видит бог, если бы не жизнь, что загнала её в такой капкан, Флоренс никогда не решилась на нечто подобное. Кора была действительно хорошим ребёнком, настолько хорошим, что со временем Флоренс престала тревожиться, что с той может что-то случиться, пока она сама сосредотачивалась на мефедроновых всемогущих приходах и трипах. Кора всегда оставалась в относительном порядке в отличие от Флоренс, когда той приходилось возвращалась в постылую реальность и по-настоящему хотеть лишь одного — снова обдолбаться. Флоренс хотела поцеловать дочь в последний раз. Она знала, что так и есть, потому что отдавала Кору навсегда и потому что (ведь это возможно) в скором времени передоз уложит её саму в могилу. Но Роджер Финч остановил: — Не надо. Не хочу, чтобы девочка проснулась прежде времени. — Раньше времени она не проснётся. И её зовут Кора Алиса. — Я знаю, вы уже говорили, — Роджер протянул руки и осторожно забрал ребёнка. Льюис отдал конверт: — Что вы сказали соседям? — О чём и договорились, — Флоренс нетерпеливо повела плечом и головой. — Пожалуйста, повторите. Флоренс выдохнула, борясь со слезами, несколько раз сморгнула с ресниц: — Соседи знают, что я и Кора уедем в Уоррингтон-Уэст, потому что там моя тётка, которая потеряла сына и нуждается в уходе. Наследство и всё такое, — она замолчала. Через мгновение добавила: — Я уже купила два билета на поезд, уеду рано утром. — Да, всё так. Спасибо. — Спасибо вам огромное, Флоренс, — Роджер отступил к стене магазина. — Пожалуйста, позаботьтесь о Коре. — Непременно, — донёсся ответ Роджера. — Спрячьте деньги в карман, здесь не стоит размахивать конвертом, — на прощание предупредил Льюис.***
Этой ночью тени были на стороне не только Фаррела и Финча. И Сэфтон-Стрит не была настолько пустынна, как те предполагали. Безлюдной была, но не пустынной. Как только мисс Хаш развернулась и пошла прочь, зная, что до конца своих дней ей будет являться безмятежное лицо её ребёнка, собственноручно отданного вампирам, её проданного ребёнка, Роджер Финч тоже развернулся и бесшумно (тут уж стоило благодарить не тенниски, а упыриную природу) отправился к оставленному автомобилю. Проходя пятно фонарного света, мисс Хаш, вероятно, вспомнила слова мистера Джонса (и ведь она догадывалась, его имя ненастоящее) и всунула ладонь с конвертом под мышку, второй рукой охватила прижатый к груди локоть. Она шла ссутулясь. И чем дальше уходила, тем явственнее слышал её сдавленный плач Льюис Фаррел, следующий по пятам. Разве что он предпочёл идти не по освещённому тротуару, а держась всё тех же пристенных теней. Дальнейшая судьба мисс Хаш была совершенно ясна и предрешена, так что вмешиваться в законы воздаяния было бессмысленным и неинтересным. Поэтому двинули за Финчем. Неброский синий «фольксваген гольф» благополучно дождался Роджера Финча у тротуара Уиллет-Роад. Можно было бы пошутить, что святая Агнесса, именем которой названа церковь, охранила чистенькое и мещанское авто от местного отребья, но разговаривать вслух не стоило. Всё же Финч вместе с поступью вампира обладал и всем остальным, чего там вампирам щедро отсыпало провидение. Тонким слухом, к примеру.