Зависть (2) Зависть богов

— Ты должна знать, Боброва. Слышишь меня? Слушай внимательно. Ответить ты все равно не можешь, но ты будешь слушать, и я тебе помогу держать голову ровно рядом с моими губами. Ушком слушай, притянутая за волосы. Мне на тебя похуй. Поняла? Чувствуешь? Вот именно на этом хую похуй. Будешь себя плохо вести, на твоем месте будет другая. Возможно, придется приложить больше усилий, но я найду замену, если ты вдруг возомнила себя незаменимой. Еще раз выпендришься шантажом, мы распрощаемся, ты меня больше не увидишь. Если ты вдруг по глупости допустила мысль, что как-то меня имеешь, ты меня никак не имеешь, меня никто не имеет! Маятник качается, пока не уткнется в препятствие или не вылетит в трубу. Ты раскачиваешь маятник. Забавно то, что ты даже не понимаешь, куда и как ты его раскачиваешь, не зная границ. * Говорить о том, в каком состоянии я ушла от Зои в тот вечер, можно было бы вечность. За один день она вознесла меня к небесам и опустила в пучину ада. Неправда: у нее это получалось даже в коротком интервале! Ведь за своей тирадой она меня не бросила, а заставила любить еще больше, хотя больше (давно) казалось некуда, но я не знала, что сделать, всей собой сделать, чтобы не случилось того, про что она угрожала. Какая же я дура: как посмела позволить себе шантаж, будто с Зоей ровня, но мы нифига не ровня! Я особенно остро нуждалась в ее ласке и до трепета души реагировала на каждый поцелуй, на спине или шее. У меня сносило и рвало крышу от малейшего прикосновения. Как она держала мои бедра, или поводила по ним, слегка цепляя короткими ноготками, или дарила скупую игру моей груди, мимолетное внимание животу. Во мне творилось нечто совершенно неведомое и невозможное! Если бы у меня не было кляпа, я бы кусала губы, я бы кусала их, должно быть, до крови, настолько меня переполняли чувства. Зоя словно специально производила затяжные паузы между ласками. Может, впрямь специальные — затяжные хуже удавки. Мне хотелось столько ей сказать, столько просить, переубеждать и умолять, но опять же кляп, и у меня не было ничего, кроме как тела для своего выражения, а я так хотела быть ближе и прижаться до полного слияния, что у меня разрывалось сердце от этого поглощающего голода, без нее. Снова поцелуй. Мой ум давно заходился в шарики за ролики, я мычала, громко или тихо, но в любой ноте отчаянно. Мне было поначалу больно в том месте, которое Зоя решила использовать для траха, но потом я почему-то вовсе не ощущала боли или совсем перестала ее замечать — я просто до смерти хотела быть ближе к Зое! Мне было наплевать, каким способом, наплевать на все остальное (наплевать на все). А Зоя при этом толчками уводила меня в точку прежнего начала движения. У меня подгибало ноги, и я не знала, что с ними делать, подозревая, что они скоро попросту перестанут держать. Когда мои мычания стали очевидно близкими к неожиданному сильному удовольствию, Зоя покинула меня. Я не поняла, как она развязала и вытащила кляп, я рухнула на кровать. Она сказала, что хер я еще раз кончу в этот день и погладила меня по щеке. Я жутко хотела целовать ее руки, но лишь смотрела глазами. Потом мы немного пообщались, и мне вроде удалось донести, что шантажа больше не повторится, что я все поняла и всякое такое. Мне хотелось сказать, что я ее неимоверно люблю (слов просто не было, и я не знала, как еще описать свои чувства), но я боялась упасть в ее глазах еще ниже (хотя куда уж ниже), применив такую типа банальность. Созвонившись со своей мамой, Зоя сказала, что мне пора. На пороге она даже не поцеловала, хотя не выглядела недовольной, вполне улыбчивая и реагирующая на юмор. Я шла по улице, как сомнамбула, не понимая, разрывает душу мне от счастья или от горя. Просто слишком много всего произошло, и это совсем не помещалось и не укладывалось в мышлении. Может, завтра что-то лучше уложится, должно пройти время, но у Зои тоже пройдет время, а вдруг у нее уложится что-то не то?! Вдруг сейчас она по щедрости дала мне шанс на исправление, а завтра подумает, что на фиг дала? Что за жизнь, какая херня! В общем, я пошла на встречу с Нелли в крайне смешанных чувствах. Но мне надо было отвлечься. Из метро я вышла около десяти вечера. Последнюю неделю я почти что жила у Макса, у него же мама слиняла на природу к сестре. Поздность моих погулялок никто не контролировал, родителям я периодически звонила и только. Тем более, сейчас была суббота, а она и так у меня регулярно типа Максовская (как и воскресенье). Нелли развалилась на качелях в форме подвесного широкого прогнутого блина. Вообще-то качели наверное для детей, но при особом желании и компактности в них могла бы поместиться целая небольшая семья. Нелли лежала в блине, слегка покачиваясь, вниз головой и что-то строчила на своем айфоне, держа его в руках над лицом. — Что ты делаешь? — удивилась я. — А, привет. Ты не поймешь! Вызываю творческий припадок, кровь должна приливать к мозгу. Просто пока ты, балда, там херней маялась, у меня куча новостей! Я поняла, как нам писать! Почитала Ломброзо «Гениальность и помешательство» и много чего еще почитала. В общем, все элементарно: я гений, поэтому меня никто не понимает. — Но тебя же вроде как все понимают. — Только потому, что я гений! Просто я гениальнее обычного гения, поэтому делаю, чтоб меня понимали, но вообще-то меня не понимают! Мне стало немножко страшно от ее гениальности. Как всякого нормального человека, это вообще-то пугает (вас бы ведь тоже напугало, да?). — Нел, я не уверена, что готова на совместную писанину. Просто у меня рядовая негролесбосоциальщина, ты же оттрахаешь мне всех героев!