Я люблю тебя без памяти, без палева, Как будто коробок в кармане с сальвией И, в общем-то, ментам на это похую, Безвременно, безропотно, шёпотом. Я люблю тебя беспощадно, без правил, Как будто бы никаких fair-плеев и ставок, Как будто бы у нас любовь на добивание Рифмами, джинсами рваными...
***
Мутный взгляд полуприкрытых глаз вылизывает потолок. Видит каждую шершавость, каждый комок облупившейся шпаклёвки. Мечется от одного плесневого пятна к другому, пытаясь сохранить фокус хоть на мгновение. И когда наконец замирает, уставившись на скол плинтуса в углу, пропахший персиком воздух разрывает задушенный вскрик.***
Несколько дней назад… — Как ты пьёшь эту бодягу? Отрава, а не пиво… — Ой, Йось, отъебись! — огрызнулся Красивода, сгружая на магазинную ленту банку безалкогольной «Балтики» с лаймом и пачку сырных чипсов, — Чё хочу, то и пью, тебе какое дело?! — А такое, что вместо того, чтобы нормальное чё-то пить, ты льёшь в себя всякую дрянь! Не стыдно? — А тебе? Худой у тебя чё купить просил? А ты?! Свинкин раскрыл рот от такой наглости. Ну да, ну просил Илюха купить ему сыр-косичку, ну взял он вместо этого шоколадку себе, ну и что? Она со вкусом чизкейка, между прочим! Ну, типа, можно в положение войти и всё такое… — А… а я… а он не обидится, вот! — Ну-ну. Здрасьте, пакет не надо, оплата картой. — Прикладывайте, — устало ответила темноволосая кассирша, не отрываясь от монитора, — Спасибо за покупку, хорошего вечера, здравствуйте, паспорт можно ваш? — Сонь, ты чего? Я ж здесь постоянно пиво беру, — возмутился Йоська на весь магазин; продавщица лукаво взглянула на него из-под тёмных пушистых бровей и ответила ничуть не тише: — Ну так пиво — это пиво, а сегодня ты с вином. Без паспорта не продам! — Какая же ты противная, пиздец, я вашему менеджеру жаловаться буду! — Да ради бога. Только паспорт сперва покажи! — Ну вот он, на, смотри! — разворот с курчавой мордой на фотографии и датой рождения почти впечатался в злорадно усмехнувшееся личико, — Двадцать мне, двадцать, убедилась?! — Да всё, всё, успокойся! Пакет брать будешь? Товары по акции? — Kent одну пачку дай мне. — Какие? — Сильвер. — Паспорт? — Да ты издеваешься?! — Шучу я. По карте оплата будет? — миролюбиво отступила Соня, завидев красную от злости рожу покупателя. Лёшка, ставший свидетелем этой сцены, спрятался за длинной чёлкой и неслышно посмеивался себе в кулак. — Да по карте, по карте… достала, полудурошная… — Сам такой. Кавалеру своему привет передавай! — Иди ты! Уже на выходе Йося зубами сорвал прозрачную плёнку и выудил сигарету из пачки. Вообще они предназначались не ему, но Илья против точно не будет — после такой перебранки жизненно необходимо успокоить нервы. — Чё лыбишься? — Ничё, — ответил пацан, заправив прядку волос за ухо, — А она что, знает о вас? — Не уверен. Думаю, догадывается. А вообще, всё равно. Кому надо, те знают, кому не надо, те не знают, а на остальных плевать. Мальчишка поёжился от холода и поднял глаза. Белые клубы сигаретного дыма улетали в сентябрьское небо и превращались там в облака. Быть может, если бы люди меньше курили, лето бы задержалось ещё на пару недель, а не убежало в страхе с началом сентября, как первоклассник с линейки, поняв, куда попал на целых 11 лет. Заледеневшие пальчики непроизвольно сжали шуршащую пачку чипсов. Свинкин, тоже задумавшийся о чём-то своём, стряхнул пепел на мокрую землю. — Замёрз? — Ага. Пойдём? — Да, надо бы. А то как бы там наши «кавалеры» друг с другом нам не изменили. Красивода закатил глаза. Олег и Илья? Серьёзно? Чушь какая-то. Из этих двоих Олега он бы ревновал скорее к Йоське, тем более, что раньше у них там вроде даже что-то было. Но к Худякову? К этому Эдварду Каллену подмосковного разлива? Ну нет уж. Олежа не такой. Он слишком образованный и возвышенный для этого. Он даже не посмотрит на какого-то нечёсаного зомби в прокуренной тишке! Только не стóит воспринимать такое отношение Лёши к Худому, как ядовитую неприязнь. В общем и целом отношения у них были замечательные. В нём пацан находил старшего брата, которого у него сроду не было. Илья никогда не отказывал в помощи, будь то просьба почистить ноутбук от вирусов или просто посоветовать фильм на вечер. Он мог помочь советом, написать эссе, попозировать для картины («Рисуй, чё хочешь, только не отвлекай меня»), словом, не вызывать симпатии он физически не мог. Если только дело не касалось Олега. Там мелкий готов был грызться до последней капли крови. Правда, пока ему везло и грызться ни с кем не приходилось. Да и взгляд Худякова, которым он одарил своего возлюбленного по возвращении (так, будто Красиводы вообще даже рядом не стояло), позволил в очередной раз сменить гнев на милость. — Ну чё, порося, сыр купил? — Ааа… Не было его там, в общем… Зато на шоколадки скидка была, вот! Представляешь? Ну неужели я мог мимо пройти! — Транжира… Изъяв у Йоси рюкзак с продуктами, Худой направился на кухню, где уже сидел, перебирая Лёшины листовки, Олег Метёлкин. — Вот это хороший вариант, под объявление о собаке. Думаю, их с марта подзабыли уже, мимо не пройдут. — Окей. Йоськ, разбери тут, я распечатаю пойду. — Ща! — визгливо раздалось из коридора, а спустя минуту Свинкин плюхнулся на скрипучий кухонный табурет, — Шоколадку будешь? — Метёлкин молча помотал головой, — Ну и ладно, мне больше достанется. Так… енто Вам, Олег Михалыч, — бутылка красного вина показалась из рюкзака вместе с упаковкой российского сыра, — Напомни, чё мы отмечаем-то сегодня? — Ты им не сказал ещё, что ли? — удивлённо спросил Лёша, протиснувшись в крохотную кухню следом за Ильёй. Олег неловко улыбнулся и опустил глаза: у них в семье было не принято распространяться о таких вещах. Да он и не сказал бы ничего, если бы не дикое желание его «маленького Боттичелли» отпраздновать столь значимое событие в большой компании. Собственно, потому он и раскошелился на вино и сыр. — Я думал, ты расскажешь. У тебя… лучше получается, в общем. — Переспали мы тут, короче, в первый раз. Поздравьте нас! — самодовольно воскликнул Красивода, вскрыв свою лаймовую бурду; характерный пшик в абсолютной тишине прозвучал словно праздничный фейерверк, — Не смотрите на меня так, оно само, мы просто рисовали. — Да ну?! — заорал Йося, отчего на верхнем этаже залаяла собака, — И как оно? — Ну, как, как… Круто, чё ещё сказать… — Больно было? — Можно подумать, ты не знаешь! — фыркнул Метёлкин, заметив краем глаза, как Худой залпом осушил свой стакан вина и скривил мученическую мину; Свинкин, подняв бровки, расплылся в придурковатой улыбке, — Не понял… Вы же два года встречаетесь уже… И ещё ни разу…? — У огромного количества однополых пар проникающего секса нет… — стал защищаться Илья, не особо надеясь на успех, — И… и вообще, нас всё устраивает… — Да, но от грязных подробностей я бы не отказался! — перебил его Йоська, подперев щёки кулаками. Олег с Лёшей переглянулись. Такой формой эксгибиционизма из них не страдал никто, но, поскольку события приняли столь неожиданный оборот, грех было не рассказать всё своим менее опытным товарищам. А потому Метёлкин, подобрав под себя одну ногу, с плохо скрываемым тщеславием продолжил: — Короче, слушайте сюда…***
Сейчас… В первый миг после проникновения весь сегодняшний день пробежал перед глазами. Как Йоська сбежал из дома, не сказав, куда. Как вернулся весь взволнованный и почти сразу побежал в душ. Как проторчал там целый час вместо обычных двадцати минут. Как на вопрос, всё ли в порядке, что-то невнятно прокряхтел сквозь шум воды. И как вышел весь красный то ли от жары, то ли от смущения. В одном обёрнутом вокруг бёдер полотенце и голубых носках с утятами. «Илюш, а ты… хочешь меня?». «Что за вопрос? Конечно, хочу». При взгляде на него в одних этих носочках даже растянутые треники начинают жать. Особенно, когда Йося медленно входит в спальню, держа руки за спиной. Воплощение невинности, даже при всей своей взбалмошной натуре. Останавливается на пороге, устремив взгляд в пол, как провинившийся школьник. Точно провоцирует подойти и сорвать с него это чёртово полотенце, под которым ничего нет. Но подойти не даёт — вдруг резко вытягивает вперёд руку, держащую вульгарно-розовую коробочку и тюбик с изображением персика. «Это тебе…». «Что это?» — понимание приходит до того, как всё это оказывается у Ильи в руках. «Ты… ты уверен…?». Йоська молча кивает и осторожно подцепляет краешек полотенца. Глядя прямо в глаза, наполненные нежностью и страхом неизвестности. Его собственные — такие же. Мутно-голубые, как июньские сумерки. И только шорох упавшей на пол ткани заставляет отвести взгляд. «А если больно будет?». «Потерплю. Мы и так откладывали это слишком долго. Хочу по-настоящему». И никаких «но». Не сегодня. Сегодня — так далеко, как никогда. Спина касается матраса и осознание, во что они ввязались, падает, словно кусок штукатурки на голову. Футболка Худого, спортивки, трусы — всё в мгновение ока летит к скинутому Йоськой полотенцу. «Лёха тебе всё рассказал?». «Да, не бойся». Неаккуратно содранные обёртки от смазки и презервативов падают на пол у кровати. «На колени встань… Олег сказал, так удобнее вроде». Замявшись, Йося всё-таки переворачивается на живот и приподнимает зад, уткнувшись носом в подушку. Стыдно, да. Илья его понимает. Сам краснеет кончиками ушей, распределяя смазку по пальцам. И закусывает губу, касаясь трогательно поджавшегося ануса. Одна фаланга протискивается внутрь, вторая. Йоська молчит, как партизан, сминая края наволочки. «Больно?». «Странно…». Ну хоть честно. «Если что, говори». И короткое «мгм» вместо ответа. Пара движений туда-обратно — технологию он толком так и не понял (хотя мелкий объяснял предельно чётко), но, судя по робкому стону из подушки, делал всё верно. Интересно… Олег расписывал этот процесс как нечто неприятное… «Всё в порядке…?». «Д-да…». «Точно?». «Мгм…». «Ты же не уверен». «Просто… м-мне… мне нравится…». И идёт красными пятнами ВЕСЬ. Просто весь, от спрятавшейся за кудрявой чёлкой мордочки до широко раздвинутых бёдер. Стесняется. Как будто это плохо, иметь эрогенную зону в таком месте. Нифига. Так же проще… «Добавляю…?». «Давай…». А сам сжимается весь и деревенеет. Ну, солнце, ну разожми, больно ж будет… Ладонь успокаивающе ложится на ягодицу, отчего Йоська сперва вздрагивает. Расслабляется почти сразу под нежными поглаживаниями. Мягкие подушечки любовно проходятся по россыпи крошечных родинок, по беленькому шраму (автографу сочинского гуся, полученному в детстве), возвращаются к копчику и спускаются снова. Йося обхватывает подушку обеими руками и едва слышно стонет. Отлично. Второй палец проскальзывает внутрь. Кажется, незаметно. «Хорошо тебе?». И звучит это из его уст так пошло, так несуразно, что оба неловко усмехаются. «Д-да…» — улыбается Йоська, ведя плечиком. Он уже не зажимается. Только периодически переставляет колени, разъезжающиеся на скользкой простыне. И густо краснеет щёчками от худяковских комментариев. «У тебя… так горячо внутри… пиздец…». … и стенки внутренние такие скользкие, податливые… и смазка персиковая хлюпает до того развратно, что почти хочется прекратить. «Тебе не кажется, что это… ну… тупо…?». «Кажется, — серьёзно отвечает Йося, будто и не срывался на стоны секунду назад, — Но за неимением других доступных отверстий будем трахаться в то, которое есть». И робко так назад подаётся. Мальчик-паинька, даже не скажешь, что легенда столичных спецприёмников. На третьем пальце шипит совсем тихонько, но остановиться не просит. «Нам нужно стоп-слово». «Это зачем ещё?». «Ну… вдруг мне сильно больно будет… Давай?». Смысла особого в этом Илья не видит, но соглашается. Ну хочется Йоське «по-взрослому», «как в кино», почему нет? «И какое слово ты хочешь?». Задумывается. Серьёзно так, будто решает что-то действительно важное. И даже движения пальцев в заднем проходе не способны сбить его с мысли. «Пут-». «Нет» — обрубает Худой на полуслове. Ещё не хватало, чтобы их первый секс закончился полной потерей эрекции. «Может, “персик”?». Йося хихикает и кивает. Прекрасно. Три пальца уже свободно помещаются в нём, но этого по-прежнему кажется так недостаточно… Наспех прикинув размеры, Худой решается дойти до четырёх. Добавляет каплю смазки и проталкивает мизинец сквозь покрасневшие мышцы. «Аай бляяяять…» — страдальчески раздаётся из подушки. «Прекратить?». «Просто будь понежнее. Пожалуйста…». «Понежнее» затягивается ещё на четверть часа. А когда тонкие длинные пальцы выскальзывают из его тела и сзади раздаётся шорох пластиковой обёртки, Йоська внезапно округляет глаза. «Персик!» — перепугано выдыхает он и шустро слезает с постели. «Ты чего? Мы же ещё не начали даже…». «Я передумал!!!». И ускакивает в сторону кухни, неслышно ступая по полу в своих очаровательных носочках. «Тогда я одеваюсь?». «НЕТ!». А сам ходит там чего-то, гремит посудой и, кажется, льёт воду из-под крана. Илья встаёт с кровати и идёт на шум. Так и есть — оперся голой задницей о стол и хлещет стакан за стаканом. «У тебя всё хорошо?» — вопрос, открывающий грёбаный ящик Пандоры. И следующий десяток минут Худой молча стоит, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди, пока за его спиной Йося громко матерится, заглядывая во все возможные ящики и шкафчики в поисках непонятно чего. «Почему жизнь такая сложная?! Почемуууу????». Слышно, как хлопнула дверца холодильника, а дальнейшее нытьё разобрать невозможно из-за чавканья. Кто-то пытается заесть страх сырками со сгущёнкой. Это уже серьёзно. «Солнце, если тебе страшно, мы можем отложить на потом. Или не пытаться вовсе. Есть же куча других способов доставить друг другу удовольствие, м?» — ласково произносит Илья, взяв испуганную мордашку в ладони. И Йоська вроде уже готов согласиться, но… «Не, давай, всё, я успокоился, пошли». И так же быстро топает обратно в спальню. Ложится на спину и похрустывает костяшками пальцев. «Давай так попробуем? Я хочу тебя видеть…». «Уверен? Метёлкин говорил, так больнее». Йося тяжело вздыхает и вскидывает очи к потолку. «Это в любом случае будет больно… какая разница…». «Если ты боишься, мы всегда можем остановиться. Никто ж не собирается тебя насиловать, в самом деле». Его крепко поджатые губы трогает лёгкая улыбка, он приподнимается на локтях и смотрит так мягко, так ласково, так… доверчиво… «Илюш, давай уже, а». Пара секунд, и их лица снова на интимно малом расстоянии друг от друга. А в душе разливается такой трепет, какого Худой не ощущал, наверное, даже два года назад, когда произошёл их с Йоськой первый поцелуй. «Точно хочешь?» — спрашивает он в который раз за последние часы. А Йося только подтягивается выше, прикусывает правую мочку с продетым в неё серебристым гвоздиком и шепчет страстно, как в фильмах: «Больше всего на свете». И отстраняется, устроив ладони у него на плечах. Вроде бы, просто фраза, просто жест, просто, блять, взгляд, но внизу живота затягивается такой узел, что вспыхивают щёки. Илья рефлекторно заправляет за ухо выбившуюся из хвоста прядь и плотнее закрепляет замок на серьге, будто в этом есть толк. «Хорошо…». Йоська закусывает губу, откидывает голову на подушку и прикрывает глаза. Нервничает. Боится. Хотя это ещё большой вопрос, кто из них переживает сильнее — Илья, вон, вообще на панике почти. Криво вскрывает упаковку и неумело надевает презерватив. Нервно облизывает губы. Хмурит брови, перехватывая член у основания, чтобы впервые проникнуть в, чего греха таить, давно желанное тело и, крепко зажмурившись, за секунду пережить этот день ещё раз. Звёзды, посыпавшиеся из глаз, не сразу позволяют оценить происходящее. Мешают увидеть, как искривилась Йоськина мордочка, как выгнулась шейка и как прозрачные слёзы потекли по вискам. Впрочем, одного мученического всхлипа с лихвой хватает, чтобы понять: всё плохо. Крашеные ногти впиваются в плечи с такой силой, что оставляют на коже следы. Больно. Очень. И, что удивительно, им обоим. — Сука… — протяжно вскрикивает Худяков, запрокинув голову. Чёрт, чёрт, ну нахера он согласился на это?! В панически сжавшемся нутре так тесно, что, кажется, можно кончить в ту же секунду. Мешают только чужие колени, со всей дури ударившие по рёбрам, — Блять, Йось! Твою ж мать…! Свинкин морщится, хнычет, голову назад запрокинув. И губы красиво так округляет, судорожно хватая ртом воздух. Шею Худого ногтями царапает и прядки короткие на загривке в кулаках сжимает. — Персик…? — сдавленно спрашивает Илья, мягко стирая слёзы с пухлых щёчек. А Йоська в ответ только головой мотает и носиком шмыгает. Жалобно так, по-детски… сведя бровки с самым суровым видом. — Никаких персиков… я сказал… И не усмехнуться как-то не получается. К нему, такому решительному, губы сами с поцелуем тянутся. А он только рад: рот свой слегка приоткрывает, язык худяковский впуская, и навстречу с таким рвением подаётся, аж зубами сталкиваются. Ладошками за лицо к себе притягивает, а ноги на талии скрещивает. «Всё, Илюш, ты попался. И делай теперь, чё хош». У Худякова уже колени от статичной позы ноют и разъезжаются, руки устали весь его немаленький вес на себе держать, а тут ещё и Йося вцепился всеми конечностями, как детёныш коалы. И отпускать, очевидно, не планирует. Тяжело пиздец. Пальцы наугад оглаживают покрытую мурашками грудь и слегка сжимают сосок. Только чтобы Свинкин отпустил, ничего такого! А тот, зараза, стонет в поцелуй и всё. — Мхм, Илюш…, — выдыхает он, шустро переводя взгляд вниз, — Может, всё-таки закончишь…? Илья на секунду подвисает, но согласиться просто вынужден. Глупо спорить с упёртой свиньёй и… своей собственной физиологией. Стоит у него по-прежнему крепко, и даже это пятиминутное замешательство не сумело сбить настрой. С моральной точки зрения, плохой знак. Всё-таки у нормальных людей не возникает желания причинять другим боль. Равно как и того, чтобы боль причиняли им… Блять, Йось, что ж ты за человек-то такой?! Скулишь, пищишь, царапаешься, но упорно терпишь, пока твою задницу рвут на британский флаг. И замираешь, едва чужой лобок упирается в твоё нежное свежевыбритое нутро. — Ты в порядке? — Д-да… давай только не быстро… а то… ай… — Может всё-таки-… — Ещё раз предложишь остановиться — я тебе ебало отгрызу, понял? — Понял. Вспотевшие ладони снова устраиваются у Худого на плечах, и только тогда он начинает двигаться. Медленно и плавно, но даже так Йоська страдальчески мычит, жмуря глазки. И цепляется с каждым толчком всё сильнее, всю худяковскую поясницу носками своими натёр. Наверняка там уже образовалось здоровое красное пятно, которое непременно отдастся жгучей болью, как только Илья встанет под душ. Чёрт, ну почему в этой жизни всё так сложно?! Даже потрахаться выходит через жопу… С губ непроизвольно срывается смешок, и это привлекает Йосино внимание. Слегка прищурившись, он быстро облизывает губы и набирает воздух в лёгкие, но вопрос «ты чего?» так и не успевает прозвучать. Вместо него из горла вырывается громкий протяжный стон, срывающийся в фальцет. От неожиданности оглушённый Худяков замирает, одной рукой подхватив возлюбленного под поясницей. — Это что такое щас было? — Ты… т-т-ты… кажись, попал, — севшим голосом отвечает Свинкин, растерянно моргая. — Д-да? — щёки быстро наливаются румянцем, и приходится отвести взгляд, — Тогда… вперёд и с песней? Йоська смущённо смеётся в ответ, но ускориться позволяет. Приглушённо настанывает в ухо, стараясь закусывать губу всякий раз, как Худой проходится по простате. Забавно… Вроде сколько лет всё о себе знает, а стыдится… За шею робко так обнимает, иногда спускаясь подушечками пальцев на выпирающие позвонки и сведённые лопатки. Словно если он крепче не вцепится, то Илья встанет и уйдёт от него. А в сущности, куда он уйдёт? Сможет ли вообще уйти, когда под ним так искренне стонет любовь (хочется думать) всей его жизни? — Ты такой красивый, — непроизвольно вырывается шёпотом, — боже… Йося замирает, смотрит куда-то в висок с явным недоверием, а затем молча утыкается носом прямо в родинку на щеке. Задевает её серебристым колечком в левом крыле и нежно-нежно целует, едва коснувшись губами. — Ты тоже… — зубы игриво прикусывают мочку уха, и у Худякова срывает последние тормоза. Ну невозможно держаться, когда Свинкин делает это! Ну нельзя! Тем более, до финиша им обоим остаётся не так много. И Йоська подтверждает это, льня всем своим взмокшим телом и часто дыша. Размеренно, глубоко. Так правильно, прямо как в кино. Вдруг очередной звонкий стон сотрясает перепонки и боль пронзает спину. Потом, подойдя к зеркалу, Илья обнаружит четыре длиннющие красные линии, протянувшиеся через всю лопатку к плечу. И снова зашипит, как сейчас. — Твою мать, Йось! — Быстрее, — взвизгивает Свинкин, а сам чуть ли не навстречу подаётся, на член худяковский насаживаясь. А ведь больно недавно было! Впрочем, в обоюдном ожидании стремительно приближающегося оргазма спорить хочется меньше всего. И Худой молча начинает двигать бёдрами быстрее, жмурясь от нарастающего напряжения. Ритмично вбивается в выгибающееся под ним тело, стараясь не дать ногам окончательно разъехаться по простыне. На вершине блаженства сделать это с каждым толчком всё труднее, а тут ещё Йоська ладонью по плечу похлопывает, пытаясь внимание привлечь. — П-помоги, я… не справлюсь без тебя… — и смотрит исподлобья глазами своими большими, красивыми. И практически сразу за чёлкой белокурой прячется. Зря. Блин, они уже два года вместе, можно подумать, не дрочили друг другу ни разу! Ладонь обхватывает болезненно напряжённый член и сразу подстраивается под общий ритм. Двигается плавно, знает, как Йося любит, и потому доводит до пика в считанные секунды. С последним толчком Худяков изливается внутрь, за собственным криком слыша, как Свинкин стонет… и всхрюкивает. Коротко, но, сука, громко! Смущается, краснеет, закрывает рот руками и беззвучно посмеивается. — Бля, это случайно получилось! — Не, ну ты и правда свинка, — улыбается Худой, вытирая запачканную спермой ладонь о простыню. Осторожно снимает презерватив, завязывает и швыряет в стоящую у стола урну. Не промахивается. Славно. Пальцы подцепляют резинку и наконец распускают хвост. От этого по телу разливается такая нега, что, кажется, сил не хватает даже на душ. А потому Илья просто взъерошивает волосы, отстреливает резинку куда-то в коридор и плюхается на кровать рядом с Йоськой. — Снайпер. — Спасибо. С потерей девственности, кстати. — Дурак ты, — фыркает Свинкин, пихнув возлюбленного в плечо, — Взаимно! — В смысле? — А че, нет, что ли? — Ну… На секунду в комнате повисает тишина, а следом Йося, собрав весь свой драматизм, громогласно возмущается: — Это чё, ты мне пользованный достался? Б/ушный?! — Да ладно тебе убиваться… Тоже мне, трагедию нашёл, — усмехается Худяков, глядя в потолок. Свинкин поворачивается на бок и улыбается, подперев голову рукой: — А если серьёзно, кто он? — Она. Одноклассница. Просто один раз переспали и всё. Так, ничего серьёзного. Все уже встречались со всеми, а нас динамили, вот мы и решили… Как щас помню, лежим мы с ней потом у неё дома, я не знаю, как сказать, что мне, ну, не зашло, а она такая пиво из банки допивает и говорит «Знаешь, Илюх, я, походу, асексуалка». Короче, прикола мы не поняли оба, покурили на балконе, а потом я ушёл. И всё, вот и сказочке конец. — Это с Вилкой? — Неее, ты чё? С Вилкой мы позже намного познакомились. По-моему, перед универом как раз, но могу ошибаться… — То есть, мне теперь тебя донашивать за девкой, которую я даже не знаю, да? — Ревнуешь? — Нет… Парнем-то я у тебя первым был! В ответ Худой только вскидывает брови и с насмешливым «иди сюда, придурок» заключает любимого в объятия. Они оба липкие и потные, а от приторного запаха персика уже тошнит. Хочется наконец смыть это всё с себя и в кои-то веки пойти пожрать, но… сперва надо выяснить ещё кое-что… — Йось… — М? — А… впечатления-то как? — Ну… я пока не уверен… Надо будет попробовать ещё, но… думаю, как-нибудь попозже… Хорошо? — Конечно, — нежный поцелуй приходится на курчавую макушку, — Мне понравилось, кстати… — Серьёзно? — Мгм. Свинкин самодовольно ёрзает — приятно осознавать свой триумф над неизвестной, давно забытой «конкуренткой»! Да, от него пасёт, как от помойного ведра, а задница болит так, что, по ощущениям, сидеть он не сможет пару дней, но какая разница? Это определённо стоит победы над… эм… ну, над условной бывшей-небывшей, короче! Тут уж и лишний раз на вино потратиться не грех, надо у Олега спросить, чё они тогда пили… — Всё, не могу так больше. Мне срочно надо в душ, — прерывает тишину Илья, выбираясь из-под блаженно лежащей тушки. Потревоженный Йоська растягивается поперёк кровати, свесив голову. Лениво следит, как перевёрнутая фигура его парня скрывается в коридоре, слышит шум включившейся воды… и сам медленно «стекает» на пол, едва не сломав себе хребет. Два полотенца выныривают из шкафа: кто-то так впечатлился, что забыл взять своё. Ну ничего, Йосенька принесёт. И спинку потрёт заодно… Носочки с утятами тихонько ступают по полу в направлении ванной.