Солнце, море и волны - круто на все 100 процентов Но даже лёжа на пляже, я думаю о концертах Это лето я долго буду ещё вспоминать Я не хочу сегодня думать, это будет мешать...
***
«Следующая станция “Отдых”. Осторожно, двери закрываются» Сидя у окна пригородной электрички, Йося усмехнулся: вот кого-кого, а его отдых в этот раз точно ждёт. Снаружи мелькали деревья и небольшие дачные домики, огромная надпись «ХУЙ» на заборе и следующий за ней просто гигантских размеров прямоугольник, старательно намалёванный коммунальщиками, бабки с кучей сумок, свора бездомных собак и студенты с гитарами, решившие выбраться на природу. Ещё несколько станций, и Свинкин сам станет одним из этих беззаботных летних певцов, с той лишь разницей, что студентом как таковым он больше не являлся. Впереди были две недели тридцатиградусной жары, яркого солнца и… картошки. Нет, вы не подумайте, что Йоська каторжным трудом ежегодно отрабатывал своё проживание на худяковской даче, вовсе нет. Своё право на безделье он отстоял в один из прошлых визитов, и это был, пожалуй, единственный раз, когда его протест привёл к реальным изменениям. Теперь его радость омрачала лишь необходимость ждать возлюбленного, пока тот перекопает все 12 соток. Конечно, шансы, что самого Йосю не припашут к общественным работам в этот раз, были невысоки, но лень, как говорится, двигатель прогресса, и в белокурой головке давно созрел гениальный (по её скромным меркам) план. После сессии он живенько отправил бойфренда на дачу вслед за его маменькой, а сам остался в Москве, ведь «Илюх, тут дел непочатый край, листовки клеить надо, письма рассылать, ещё и «Шайке ебантеев» нужен чел на мерч на «Шумере». Так что поезжай без меня, а я к последней сотке, если смогу, подгребу». Смог бы Свинкин «подгрести» к последней сотке? Конечно. И даже раньше. Но всё равно ждал заветного звонка и слова «Приезжай». Так он оказался здесь. Затерянный в бескрайних просторах пригорода, где-то между Люберцами и Воскресенском. На станции с прозаичным названием «Радуга» его тушка с тяжеленным рюкзаком наперевес вывалилась на платформу. Ожидаемо, его никто не встретил. Что ж, не страшно — до нужного дома недалеко, доберётся и сам. Вприпрыжку соскочив по небольшой лестнице, Йося направился к ближайшему посёлку по дорожке, идущей вдоль оврага. Когда-то на его месте находился пожарный пруд, о котором теперь напоминала лишь старая полуживая ива, растущая на краю склона. Дойдя до сельского магазина, что стоял прямо на обочине огибавшей посёлок дороги, Свинкин осмотрелся. Машин нет. Равно как и пешеходного перехода, так что, не обременённый моралью Йоська рванул к противоположной стороне шоссе. Под ногами хрустел гравий обочины, слева простирались деревенские домики с огородами, на ровных грядках которых были разбросаны синюшные капустные кочаны, а справа тянулась серая лента дороги, теряясь за бесконечными поворотами. Дача семьи Худяковых находилась на одной из множества однотипных улочек, что выходили на главную улицу, отличавшуюся от них разве что только наличием асфальта. Улица Дружбы, Цветочная, Солнечная — весь крошечный посёлок будто бы сошёл со страниц книг Николая Носова, и лишь одна единственная улица портила всю картину. Туда, собственно, Свинкин и направлялся. Улица Шестидесятилетия Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи, или попросту «Улица 60 лет ВЛКСМ» затерялась среди Васильковых и прочих Ромашковых, так изящно вписывающихся в общий деревенский пейзаж. Сойдя на покрытую белоснежным известняком дорогу, Йося ускорил шаг. Через пару домов показался знакомый дощатый забор, выкрашенный мерзкой зелёной краской, а прямо за ним — типичный одноэтажный домишко с белыми резными наличниками, наглухо заколоченным чердаком и крышей, заботливо укрытой шифером. Калитку здесь никто не запирал — своеобразным «замком» служил металлический обод от старой теннисной ракетки, накидываемый одной стороной на столбик на калитке, а второй — на деревяшку на самом заборе. Приподняв это нехитрое приспособление, Свинкин вошёл внутрь. Дальше по дорожке, в самой глубине сада, виднелась входная дверь на террасу. Под ней, на ступеньках, буднично расселся Худяков в затасканных адидасовских шортах и с привычным конским хвостом на затылке. — Явление Христа народу, — прокомментировал он, доедая яблоко. Йоська усмехнулся: — А вы не ждали меня, смотрю. Фанфар нет, ковровой дорожки нет. Беспредел! — Ковровая дорожка тебя за домом ждёт — мать выбить попросила. — Ой, фу. Мож завтра? Я с электрички подыхаю, вспотел, как свинья. Пошли на речку? Закусив верхнюю губу, Илья огляделся по сторонам и на полусогнутых двинулся на задний двор. Через пару минут он так же, словно тать в ночи, вернулся, держа под мышкой свернутое полотенце и плавки. — Держи. — А ты куда? — Ща вернусь. Под чужим пристальным взглядом Худой медленно поднялся по скрипучим ступенькам и осторожно открыл дверь в дом. Изнутри доносились громкие звуки радио, шипение масла и пение высокого женского голоса: пребывая в состоянии кулинарного шока, маменька увлечённо готовила обед. Процесс настолько поглотил её, что женщина совсем не обратила внимания на высокую фигуру сына, промелькнувшую в дверном проёме кухни. Держась поближе к стенке, тот крался к своей комнате на другом конце коридора. На что только не пойдёшь, чтобы взять из дома один-единственный рюкзак! Благо, тот обнаружился очень быстро — на кровати, прямо под огромным рыжим шерстяным комком. — Васька, брысь! — шёпотом приказал Худяков и, не удостоившись никакой ответной реакции, стал аккуратно вытаскивать рюкзак из-под тяжеленной тушки. Маменька никогда не могла отказать этим голодным зелёным глазюкам и несчастной морде, и животинка, прекрасно осознавая свою власть над женщиной, нагло пользовалась её слабостью. — Мряв! — Цыц! Здесь сиди. Тихо! Меховая жопка уселась на лоскутный плед, кажется, вовсе не собираясь выдавать хозяина его матери. И пока это действительно было так, Илья поспешил ретироваться. Вернувшись тем же путём, он неслышно закрыл входную дверь и энергично махнул Йоське рукой: — Погнали, только тихо, — боясь издать лишний звук, оба парня выползли на улицу, отошли на несколько шагов, а после побежали, что есть сил. Всю дорогу до реки (а это, на минуточку, через почти половину поселка) они не останавливались и даже не замедлялись, словно и вправду думали, что тёть Нина, эта просто гигантских размеров женщина, сможет их когда-либо догнать. К счастью для них, она слишком увлеклась готовкой, чтобы заметить пропажу сына и приезд его странного друга. По дороге за ними увязался Амур — здоровый аляскинский маламут, живший на другом конце улицы. Хозяин не сильно беспокоился о своей собаке, так что часто четвероногого друга можно было встретить в самых разных и неожиданных местах — несколько раз Худой даже выгонял его с собственного огорода. Вот и сейчас огромный пёс, до этого, видимо, радостно гонявший кур на чужом участке, в один прыжок перемахнул через забор и бросился за несущейся по дороге парочкой. Услышав за своей спиной знакомый лай, Свинкин обрадовался — как минимум ради него стоило приезжать в деревню. Амура он полюбил с первой же встречи, и любовь эта оказалась взаимной: после каждого Йосиного отъезда бобик ещё неделю приходил и ждал его у калитки. — Амур! Ко мне, мой мальчик! — крикнул Йося, едва они добежали до пляжа. Крикнул и сразу же оказался сбит с ног тяжёлой пушистой тушей. Пёс, с прошлой зимы успевший изрядно соскучиться, принялся ожесточённо вылизывать хохочущую физиономию, — Кто хороший собак? Ты хороший собак? Даа, ты хороший собак! — ладони блуждали по белоснежной шерсти, ласково трепали за ухом, пока их обладатель метался по выжженной траве, не прекращая смеяться. Оставив сладкую парочку в одиночестве, Худяков ретировался в кусты, дабы переодеться, но его парень, похоже, ничего не заметил. Кое-как отлипнув от собаки, он, всё так же лежа на земле, окинул его удивлённым взглядом: — Ты когда успел...? — А ты больше с псинами возись. — Амур — не псина, он мой друг. Чего ты фыркаешь? — Твой «друг» мне весь крыжовник пожрал. Ты вот видел, чтобы собаки крыжовник ели? И я не видел! А он, падла, полкуста смёл! — Это твоя мама теперь то варенье вкусное не сварит...? — вскинул брови Свинкин, прижав кулачки к груди. — Не сварит. Скажи ему спасибо! — Амур!!! — едва услышав Йоськин недовольный тон, пёс отбежал на пару метров, прижал уши и припал к земле. Впрочем, он даже не пытался скрыть, что ему ни чуточки не стыдно: пушистый хвост радостно вилял, разметая в стороны песок. — Видишь? Что я и говорил. Он обнаглел вконец. На той неделе вообще к тёть Наде на участок залез, трёх гусей до инфаркта довёл. — Ну и слава богу, — повесив шорты на ветку куста, заметил Йося, — Меня в детстве один такой за жопу цапнул. — Это тогда, у тёти Цили? — Ага. В Сочи. — Всё-таки не понимаю я её. Как можно из Одессы в отпуск в Сочи ездить? — А никто не понимает. Подай плавки, пожалуйста. — Где они у тебя? — спросил Худой, роясь в Свинкиновском рюкзаке. — Да сверху должны быть. Ну вон они, вон! — С цаплями, что ли? — Сам ты цапля. Это журавли. — Одна херня. Пошли уже! — Щас… Наспех завязав бантик на поясе, Йося вышел из-за кустов и ринулся к воде, забрасывая окружающих песком: — РАЗОЙДИИИСЬ, Я ИДУУ!!! Компания дошколят, строившая песочный замок, с визгом разбежалась в стороны, снеся одну из башен. Йоська, вопя, как резаный поросёнок, перемахнул через стену этой маленькой крепости и с головой нырнул в реку. Крохотное «цунами» с пенистыми брызгами накрыло песочный город. — Ты там живой? — спросил Илья, будто и вправду надеялся, что его будет слышно под водой. Откровенно говоря, сейчас всё его внимание занимал вовсе не (теоретически) утонувший бойфренд: куда важнее было зайти в ледяную воду самому. Ёжась от холода, он медленно заходил всё глубже и глубже — аж по самую щиколотку. Свинкин, всё это время наблюдавший за ним, словно аллигатор за добычей, опять нырнул. В мутной воде его не было видно, да и сам Йося не видел ничего. Изначально его целью было вынырнуть и окатить трусливого парня водой, но что-то как всегда пошло не так. Вынырнуть-то он вынырнул, но сделал это слишком близко — курчавый затылок со всей дури врезался прямо в худяковский подбородок. С глухим «блять» оба рухнули в воду — план сработал, пусть и не так, как Йоська этого ожидал. — ТЫ СОВСЕМ ЕБАНУЛСЯ?! — заорал Худой, похожий на промокшего под дождём кота, — ИДИ СЮДА, БЛЯТЬ, КОМУ СКАЗАЛ!!! — Молодой человек! Здесь вообще-то дети!!! — возмутилась пожилая женщина, вытиравшая пузатого мальчонку полотенцем. — Извините… СТОЯТЬ! КУДА ПОШЁЛ?! И действительно Свинкин пытался тихонечко свалить. На его счастье и беду, речка в большинстве мест была очень мелкой, и Йоська бежал вниз по течению, то и дело спотыкаясь и загребая воду. Не учёл он одного — Илья бывал здесь намного чаще и знал каждую заводь, каждый омут и каждый куст. За ближайшим поворотом была огромная воронка. В деревне ходили слухи, будто в Великую Отечественную в это самое место попала бомба и не взорвалась. И якобы она до сих пор лежит там, проржавевшая, но всё ещё действующая. Здесь читатель, должно быть, ждёт, что легенда окажется правдой и наша ходячая катастрофа, нечаянно взорвав немецкий снаряд, останется как минимум без ноги, но нет. Главным образом, потому, что Худяков сам облазил этот омут вдоль и поперёк ещё лет в 14 и не нашёл ничего, кроме пары окаменелых кораллов. Вот только не говорите, что, узнав эту историю от соседской старушки, не пошли бы искать бомбу почти столетней давности! А в чём, собственно, суть? Причём здесь воронка, если бомбы в ней нет? А притом, что дно там резко уходит вниз почти на 10 метров, и Свинкин, не знавший об этом, внезапно ушёл под воду с головой. Стайки брызг разлетелись в стороны как последнее напоминание о том, что здесь вообще кто-то был. А на глубине, между тем, чуть не развернулась настоящая трагедия. С точки зрения самого Йоси, естественно. Подводное течение почти захватило его, собираясь унести далеко-далеко, куда-нибудь в Оку. Панически перебирая всеми конечностями, горе-русалочка всё же выплыла на поверхность, прямо в объятия своего принца. — Попался! — торжествующе воскликнул Худой, схватил свою Ариэль за плечи и погрузил обратно в воду. Шалость удалась, правда, ненадолго: перепуганное существо вцепилось ему в щиколотки и потянуло за собой на дно. Хватило доли секунды, чтобы набрать воздух и зажмуриться, а дальше — холод реки и плотная водяная толща, сквозь которую не слышно ни звука. Пальцев ноги коснулось что-то, напоминающее волосы, и иррациональный страх сковал тело. Тут же вспомнились рассказы соседских мальчишек, которые маленький Илюша слышал в детстве. Истории об утопленниках, чьи трупы так и остались на дне реки, зацепившись за какую-нибудь корягу. Дикий вопль донёсся до поверхности стайкой пузырей. Со всей дури отпихнув ногой полуразложившийся труп (Худяков готов был поклясться, что почувствовал его скользкую посеревшую кожу), Илья энергично всплыл на поверхность. Стоя в мелкой воде на четвереньках, он пытался отдышаться. Сердце бешено колотилось в груди при воспоминании о том, что случилось на глубине. Знакомый омут уже не казался таким приветливым. — Блять, Йось, там-… Йось? — обернулся: зеркальная гладь реки оставалась нетронутой; Свинкина нигде не было, — Йося?! Харе придуриваться, вылезай! Эй?! По спине пробежали мурашки, но вовсе не от внезапно набежавшего ветерка. Никто не вылез — только какая-то рыбёшка выпрыгнула из кустов у берега. Сглотнув подступивший к горлу ком, Худой подошёл к краю омута и заглянул в мутную бездну. — Йось…? В грязно-коричневой воде показалось неестественно белое пятно. Оно медленно подплывало к поверхности, приобретая всё более чёткие очертания лица. Предвидя грядущее побоище, Илья отпрыгнул назад прежде, чем голова, облепленная светлыми кудряшками, с громким хрипом появилась над водной гладью. Однако, судя по страдальческому стону, с которым Свинкин потирал ушибленную макушку («Так вот, что это был за труп…»), продолжать драку он не собирался. — Блять, прости, я… случайно пнул тебя, я не хотел. — А? Да хрен с ним... Забей... — Ну… ладно, тогда пойдём? — робко улыбнулся Худяков, обернувшись через плечо на виднеющуюся за камышами кромку пляжа. — Илюш… я не могу… — отведя глаза в сторону, проблеял Йоська и опустился в воду почти по подбородок. — Почему? — Только не смейся… я плавки потерял. «Не смейся»… Легко сказать! Истерический смех разлетелся по всей округе вместе со стаей ласточек, выпорхнувшей из гнездовья в близлежащем обрыве. Зрелище корчащегося в агонии возлюбленного настолько расстроило и без того раздосадованного Свинкина, что он, стеснительно ёжась, запустил в него комком мокрого песка. — Промазал, — беспечно заметил Худой, откинув с лица мокрые сосульки волос. — Скажи мне лучше, как ты трусы проебать ухитрился? — Да как, как… На дне за корягу зацепился, и пиздец… Чё лыбишься? Ищи давай! Не то, чтобы Илья считал себя идеальным парнем, их не существует, но сейчас его можно было смело назвать таковым. Улыбаясь, как умалишённый, в отчаянной попытке сдержать дикий хохот, он молча нырнул на самое дно омута. Шансов найти там потерянные Йосей плавки практически не было — течение в этом месте за секунду могло унести даже взрослого человека, что уж говорить о какой-то тряпке. Тем сложнее было шарить по дну вслепую. И страшнее, честно говоря. Ракушки, кусок бутылки, гнилая ветка (реально ветка, а не костлявая рука утопленника, как могло сперва показаться), водоросли, камень, кусок кирпича… всё, что угодно попадалось под руку, кроме треклятых трусов с цаплями. Или с журавлями, пофиг. Главное, что их не было нигде. Об этом Худяков сообщил всей округе сразу же, как только выплыл на поверхность в седьмой раз. Свинкин, всё это время смиренно просиживавший задницу на отмели, стал чернее тучи: — И что мне делать теперь…? — Да ладно, не раскисай, ща схожу тебе за вещами. Никуда не уходи. — Ха-ха, очень смешно! Потрепав мокрые кудряшки, Илья направился вверх по течению. На подходе к пляжу до него донёсся знакомый лай: разметая в разные стороны песок, огромный белый пёс носился за мальчишкой лет двенадцати. Тот заливисто смеялся, дразня собаку длинной веткой с чем-то тёмным на конце. Присмотревшись, Худой ухмыльнулся: на палку, как на флагшток, были насажены Йоськины плавки с птичками. — Эй, мелкий, слыш! Поди сюда. — Че надо? — нагло спросил пацан, глядя исподлобья. — Плавки отдай. — Ну вот ещё! Я их нашёл, мои теперь! — А если я скажу «пожалуйста»? — А если я скажу «иди нахуй»? — Ты не охуел, а? — пальцы сами собой сжались в кулаки, и только маленький внутренний гуманист остановил Худякова от совершенно не нужного рукоприкладства; выдохнув, он попытался найти другое решение, — Может, договоримся? Ты мне — трусы, а я тебе… ну, что-нибудь. Идёт? — А «что-нибудь» — это что? — так, уже лучше, хотя бы заинтересовался… — Нннууу… — метнувшись к куче их с Йосей вещей, Илюха принялся судорожно рыться в своём рюкзаке. Последний раз он разбирал его примерно никогда, так что при желании там действительно можно было найти что-то подходящее. Например, ракушку с прошлогодней поездки в Сочи, или пачку финской лакрицы, купленной в Питере. Но все ракушки валялись в полиэтиленовом пакете на балконе их Чертановской квартиры, а лакрица была съедена ещё до возвращения в Москву. Всё, что удалось найти, кроме магазинных чеков и пары медицинских масок, была пара жетонов метро (всё с того же вояжа до Петербурга) да журнал с голыми бабами. Склеенные страницы всё ещё хранили на себе следы того времени, когда Худяков был свято убеждён в своей симпатии к противоположному полу и боялся признаться даже самому себе, что на самом деле заглядывается не на высокую блондинку в кружевных чулках, а на солидного клерка в костюме, на чьих коленях она сидит. Теперь же, с появлением в его жизни одной курчавой катастрофы, фотографии дамочек в эротическом белье (а иногда и без него) благополучно утратили свою актуальность. — Меняю журнал на трусы. Идёт? Мальчишка показательно сощурил глазки и почесал затылок. Без сомнения, такое предложение требовало длительных размышлений! Стоит ли какой-то журнал такой ценной вещички, как найденные в реке плавки? — Идёт! — всучив Худому палку с насаженными на неё трусами, пацан выхватил журнал и дал дёру. Илья победно ухмыльнулся: он молодец. На такой серьёзный шаг ради любимого пошёл! Кроме шуток — за растянутые плавки он отдал целую реликвию. Долгие годы попыток быть «нормальным», минуты и часы самоубеждения, литры слёз и семенной жидкости — вот, что именно запечатлели страницы журнала и что незнакомый школьник унёс к себе домой. За спиной раздался нечленораздельный мат и громкое шипение. Услышав знакомый голос, немало удивившийся Илья резко обернулся: по дороге, бегущей вдоль реки, шёл Йося. Болезненно ойкая, он ступал босиком по сухой траве, усеянной галькой и ветками. — Ты ауч! Т-ты чего так долго? Ай, бляяять… М? Хуле молчишь, язык проглотил? А как тут не проглотить, когда к тебе идёт такое нечто? Голое, мокрое, растрёпанное, догадавшееся прикрыться листьями лопуха и какой-то сорной травы, растущей вдоль дороги. Соорудив своеобразную «юбку» на манер одежды диких полинезийских племён из фильмов, Свинкин обмотал талию ивовыми ветками, и одному богу известно, как эта конструкция ещё держалась на его туловище. Длиннющая водоросль, свисающая с курчавых волос, довершала этот образ… чего-то. — Эт… это чё? — Это… БЛЯТЬ! — хлипкий прут, удерживавший Йоську от тотального позора, решил, что на этом его полномочия всё; каким-то чудом удалось поймать юбчонку до того, как она окончательно развалилась, — Ну вот… я думал, оно как в кино будет… — Худяков беззлобно усмехнулся и протянул возлюбленному добытые непосильным трудом плавки, — Пасиба… Пока Йося переодевался в кустах, со стороны соседней деревни подъехала чёрная «девятка» с опущенными окнами и остановилась недалеко от того местечка, где парни бросили свои вещи. Из машины вышли трое мужчин хорошо за 40, судя по внешности и репертуару, разливавшемуся из их магнитолы по всей округе, клиенты (если не завсегдатаи) мест не столь отдалённых. — Это чё это? — Свинкин выглянул из-за густой листвы, завязывая тугой узел на поясе трусов, — Опаньки… От этого «опаньки» Илья побледнел, как покойник: то, как Йоська это сказал, не предвещало ничего хорошего. Вспомнив о своей династии политзаключённых, тот выскочил из куста и направился прямиком к распахнувшей свои двери «девятке»: — Что ты зенки пялишь, мусор, на мои наколочки?! В ридикюльчике моём пинцетик да заколочки!!! Я хорошая такая, маменькина деточка!!! Просто вся в татуировках, МИЛАЯ СТУДЕНТОЧКААА!!!! На эти визги бешеной свиньи «братки», конечно же, обернулись, и, судя по их взглядам, такой перформанс не произвёл на них положительного впечатления. Только что вскрытые пивные бутылки отправились на низкую крышу машины. Похрустели костяшки пальцев. Совсем неприветливо сверкнули глаза у одного из мужчин, выглядевшего наиболее угрожающе. Предвидя поток надвигающихся пиздюлей, Худой в один прыжок оказался у своего возлюбленного, сгрёб его в охапку и потащил назад в кусты. Там, всучив ему половину пожитков, он почти истерично скомандовал: — БЕЖИМ, БЛЯТЬ!!! А Йося что? Йосе два раза повторять не нужно — встал да побежал. Правда, рухнул на землю практически сразу, запутавшись ногами в собственном полотенце. Отплёвываясь от придорожной травы, пока его парень убегал всё дальше и дальше, Свинкин услышал низкие голоса за своей спиной: — Слых, а патлатый-то, это ж этого пиздюк, Худого. — Кого? — Йоська, блять! — зашипел Илья, на полусогнутых подбежавший к валяющейся на земле тушке. — Ну этого… бля, как его… Змея Одноглазого, во! — Это с Люберец который, покойник? — Кто?! — удивленно воскликнул Свинкин, глядя на изо всех сил пытающегося заставить его подняться Худякова: — Пошли, потом объясню! — Он самый. Пацан-то на батьку как похож… Под хриплый смех «братков» парочка рванула прочь и скрылась в ближайшем ельнике, отделявшем посёлок от реки. Домой они вернулись ближе к вечеру, за пару часов до того, как солнце успело коснуться вершин близлежащего леса. В его золотистых лучах всё казалось таким магически красивым… Кошка, греющая своё мохнатое тело на капоте машины, пустые пивные бутылки на лавочке, усыпанные розовыми яблоками деревья… Илья, мечтательно смотрящий куда-то в небо. Против света его профиль был особенно выразителен: голубые алмазы глаз ярко выделялись на затемнённом лице, обведённом солнечным контуром, а выгоревшие волосы, подстриженные чуть короче, чем обычно, будто пылали огнём, едва касаясь плеч. Йося сам не заметил, как засмотрелся. Хотя, честно говоря, это было и не трудно. Оторваться от откровенного разглядывания возлюбленного ему удалось лишь у калитки, когда Худяков замер, как вкопанный, почти испуганно глядя на дверь дома. Мысль «Нам пиздец» пришла в обе головы одновременно, прострелив их, как автоматная пуля. На крыльце, на самой нижней ступеньке, стояла она. — Тёть Ниииин! Здраааасьте! — начал было Свинкин, надеясь хоть немного успокоить надвигающуюся бурю или, на крайняк, дать любимому возможность сбежать, куда глаза глядят, — А я тут это- — Так, ну-ка цыц, — отрезала женщина и, даже не взглянув на гостя, обратилась к сыну, — Илья Владимирович, а я чет не поняла, у вас дел по дому нет никаких, что ли? Ковёр почему до сих пор не выбит? — Да я, пока морковь полол, употел весь, а тут Йоська приехал, ну, мы на речку и пошли… — Молодцы! Накупались, отдохнули? Теперь марш работать! — Но, мам- — Так, ты спорить со мной ещё будешь? Бегом, я сказала! Если бы закатывание глаз было олимпийским видом спорта, парни бы получили как минимум золото — настолько профессионально сделать это просто так не получится. Закинув рюкзаки в прихожую, они с видом рабов в Древнем Риме поплелись на задний двор, где Худого ждали ещё две грядки с огурцами, а Йосю — длиннющая ковровая дорожка на металлической перекладине меж двух сливовых деревьев. Вообще, Илье очень повезло: с таким количеством пыли сильнейшая аллергия ему была бы обеспечена, а теперь оставалось сделать на целое одно дело меньше. Ползать на карачках по грядкам, выбирая мелкую траву, конечно, не сильно приятнее, но всё же лучше, чем морщиться от соплей и чесать опухшие глаза. Свинкин, со всей дури лупивший выбивалкой по ковру, будто тот в чём-то провинился, ожидаемо быстро выдохся. Что и говорить, а размеренное расходование сил никогда не было его сильной стороной. Собственно, потому от копания картошки он теперь и косил. Заправив чёлку под надетую козырьком назад кепку, он обернулся. Собрат по несчастью удостоил его только видом чуть сползших шорт и блестящей от пота спины. — Илюш… — Ась? — подал голос Худяков, разогнувшись и почесав садовой перчаткой кончик носа. — Может, отдохнём немного? — Вот, мальчики, я вам тут принесла кое-чего, — вмешалась тётя Нина, поставив целую миску свежей клубники на жестяную бочку для удобрений,— Покушайте, как закончите. — Илюх, я передумал! — хлопушка взмыла в воздух, и Йоську вместе с ковром в мгновение ока окружило целое облако пыли. Мотивированный только что собранной садовой клубникой Свинкин идеально выбил пятиметровую дорожку всего за 15 минут. Худой за это время не дополол и грядки. Главным образом потому, что с ехидной ухмылкой наблюдал за своей порхающей вокруг ковра феей. Вот, до чего они дожили — за еду вкалывают! Хотя, стоило признать, клубника в этом году действительно уродилась на славу. Намного вкуснее и обильнее, чем, например, сливы или яблоки: мелкие, кислые, подходили они разве что для шарлотки или, максимум, компота. Засушливая погода оставила Илью без любимого повидла, как Амур оставил Йосю без варенья из крыжовника. Эх, а маменька так замечательно его готовила! Вываривала с такой любовью, с какой, кажется, к собственному сыну не относилась! Занятый невесёлыми мыслями о (к сожалению) несуществующем повидле, Худяков наконец выдернул последний росток лебеды из первой грядки и бросил его в заполненное сорняками ведро из-под морилки. Пот струился по вискам и шее, в глаза лезла выбившаяся из хвоста чёлка, и, кажется, защемило один позвонок. Нет, так нельзя! Надо передохнуть. — Работайте, Худой-младший, работайте, Солнце ещё высоко! — крикнул противный высокий голос из глубины сада. Йоська, вальяжно рассевшийся на садовых качелях, одну за другой тянул к себе в рот ягоды из миски. — Ты бы лучше помог мне! — Нееее! Я сегодня в метро сорок минут проторчал, в электричке ещё полтора часа, в речке чуть не утонул, трусы потерял, ковёр выбил — заслужил дачный тусинг, пока твоя мама ещё че-нить не придумала. А ты давай, не отвлекайся! — Пидр... — буркнул Илюха себе под нос, снова сгибаясь над грядкой с огурцами. — И ты тоже, кстати! — раздалось сзади, а затем перешло в практически истеричный хохот. Ну и пусть ржёт. Придурок. Вот в следующий раз плавки проебёт — сам пусть выкручивается. Пускай хоть по всему посёлку с голой жопой бегает, плевать! На силе собственной досады Худому удалось прополоть грядку в два, а то и в три раза быстрее. Ну хоть какая-то польза от этой курчавой сволочи, спасибо! Правда, солнце уже успело сесть, и выкидывать очередное ведро травы пришлось идти с фонарём (чуть не утопив при этом телефон в выгребной яме). После такого тяжёлого дня сил едва хватило на то, чтобы поесть и принять душ, и вот, наконец, Илья пластом рухнул на кровать. Уставшие мышцы болели, но боль была скорее приятной. Особенно, в сочетании с холодом постели — старый дом не прогревался даже в такую жару, и спать здесь летом всегда было сплошным удовольствием. Настенные часы громко тикали в столовой, мыши копошились в стенах, топот кошачьих лапок поочерёдно проносился из угла в угол — похоже, кому-то взбрело в голову поиграть на ночь глядя. Йося, должно быть, уже видел десятый сон — спал он на террасе, к его счастью, застеклённой, и оттуда его поросячий храп не было слышно. Мать, напевавшая себе под нос в соседней комнате, пока наносила ночной крем на лицо, замолчала, очевидно, тоже приготовившись отойти ко сну. Прекрасно. Худяков отвернулся к стене, завешенной узорчатым ковром, и закрыл глаза, как вдруг в коридоре послышались шаги. Тихие, вороватые, они проследовали от прихожей прямо к его двери и остановились. А после ручка опустилась вниз и в проёме показалась белокурая голова. — Спишь? — шёпотом поинтересовался Свинкин, переминаясь с ноги на ногу. — Неа. — Не против...? — Залезай. Они не первый год делили совместную постель, спать под одним одеялом было обычным делом, но каждый раз, именно в этом доме, они будто снова превращались в тех неловких девятнадцатилетних мальчишек, боявшихся, что их застукает мама. А лежать, прижавшись друг к дружке, на узкой кровати, было по-забавному романтично. Как в подростковых ромкомах. Не хватало только одного… Пока длинные тонкие пальцы меланхолично перебирали его кудряшки, Йося не сдержался и коснулся чужих губ своими. Они не виделись больше недели, не удивительно, что ему ответили взаимностью. Их языки сплетались в игривом танце, зубы легонько прихватывали покрасневшую кожу на губах и снова позволяли языкам соединиться. Поцелуй, глубокий и долгий, вышел настолько страстным, что Йоська сам не понял, как перекинул ногу через обнажённый торс возлюбленного и навис над ним сверху. Внизу живота приятно потянуло, причём, кажется, у обоих. Рвано выдохнув, Илья потянулся за новым поцелуем, пройдясь руками по неочерченной талии прямо к соблазнительно отставленной заднице. Ощутив на ней холодные ладони (прямо, чёрт возьми, под трусами!), Свинкин сдавленно простонал: ласкали друг друга они регулярно, но ничто не сносило Йосе крышу настолько. Только когда пальцы робко скользнули меж ягодиц, он поспешил отстраниться: — Ненененене, не надо. — Хорошо. Пойдёшь к себе или останешься? — Если позволишь. — Если не забудешь слинять под утро, — тихо усмехнулся Худяков, притянув любимого к себе за плечи. Кучерявая макушка доверчиво расположилась у него на плече, а рука без стеснения легла на оголённую грудь. — Как скажешь. Не забуду. — Вот и славненько. Спокойной ночи, свинюха. — Споки, душнила...