Он расскажет тебе что нельзя, а что можно,
Если только ты знаешь, что такое нельзя Остановиться уже невозможно,
Ты вернешься домой обнаружишь себя
Совсем другой…
***
«УСТРООЙ!! ВСЕМИРНЫЙ ТЕРРОР!!! УСТРОООЙ!!! ВСЕМИРНЫЙ ТЕРРООР!!!» — Мх, Йооось… — сонно протянул Худой и потряс возлюбленного за плечо; тело в его объятиях зашевелилось, издав неподдающийся определению всхрюк, — Там опять этот пидор звонит… — Пидор — это ты, — фыркнул Свинкин, одним глазом глядя в экран телефона, — А звонит — Сэми… — Да насрать. Скажи ему, чтоб нахуй шёл, в такую рань трезвонить… — Да погодь, мож срочное чё... да? С другого конца провода донёсся приглушённый голос Локоткова. Как всегда эмоциональный, бесячий… Сейчас он раздражал особенно сильно. Илья снова сомкнул веки и зарылся носом в Йоськины кудряшки. От них приятно пахло репейником и мятой — кажется, кто-то снова скоммуниздил его шампунь. — Мгм… мгм… мгм… — мычал Йося, старательно изображая вовлечённость; выходило не очень, — Слуш, а это срочно? А можно я тебе часика через два наберу? Мы спим ещё… Ну я сплю, да… Мы — Николай Второй. Мгм, давай. Спокойной ночи… Да похуй, пока, короче! Не дожидаясь ответа, он сбросил звонок и уронил телефон на пол. Плевать. Потом подберёт. — Чё он хотел там? — пробубнил Худяков Свинкину в шею. Тот лениво отмахнулся: — Чёт про хуи с абрикосами вещал, я не понял нихрена… потом разберёмся… За эти пару часов, что они досыпали, на юго-востоке столицы развернулась настоящая драма. Трудно сказать, случилась ли бы она, если бы Йоська не прервал словесный понос Сэми во имя праздного желания поспать, но всю вину в произошедшем Локотков повесил на него. К слову, совершенно несправедливо! Ну кто виноват, что уже который год Сэми втянут в любовный треугольник? Уж никак не Йося. Йосю женщины не интересуют и не интересовали никогда. И если бы он выслушал Его Татарское Величество, ничего бы не поменялось, но попробуйте объяснить это Сэми! Новогодняя ночь и правда принесла ему море эмоций, удовольствия и новых ощущений. Вика подарок оценила (ещё бы она не оценила, такого-то красавца, это ж не какой-то глист армянский!), но вот находчивость его — едва ли. А потому после первого января повелительница жаб «залегла на дно» и, как Локотков доподлинно выяснил, закрыла двери своего будуара для обоих своих ухажёров. Однако если Сэми она игнорировала полностью, то с Давидяном — регулярно пересекалась на репетициях. Сэми такой расклад категорически не устраивал, но приходить к своей зазнобе домой ему не разрешалось — прошлый раз и вылитую на башку кастрюлю супа он прекрасно помнил. А где ещё ловить эту неуловимую бестию? Адрес репточки Сэми давать отказались, и ничего ему больше не оставалось, кроме печального самоублажения за запертой дверью своей комнаты в коммуналке. Это утро принесло новость — концерт ДАЛСа тем же вечером в подвале на Тимирязевской. Казалось бы, бери да иди, но разве это не унизительно? «Вокалист “Шайки ебантеев” на концерте у конкурентов». Позорище! Схлопотать штраф или административку ради своей пассии — это одно, это можно, а вот репутация группы — это то, чем Локотков рисковать ни в коем случае не собирался. Благо, голова ему была дана не только для того, чтобы на неё суп выливали, — он додумался до конспирации. А к кому в таком случае идти? К тому, у кого вся жизнь — одна сплошная конспирация. Всё это, только путаясь в словах и матом, Сэми высказал сонному Йоське в надежде, что тот его поймёт. Не понял. А потом случилось страшное: королева Виктория соизволила нарушить свой месячный целибат. В перспективе. По крайней мере, Локоткову донесли о планах Дама затащить её «к себе» после концерта, и собирались они там уж точно не пахлавой баловаться. Ну, или не только ей. Вынести такую несправедливость было физически невозможно, а виноватого найти надо. Свинкина, дескать, не тянул бы он кота за яйца со своим «я/мы Николай Второй», Давидян на святое покуситься бы не успел. — У Васьки нет яиц, Васька- — Да мне пофигу, веришь, нет? Я тебе русским языком говорю: ты должен сегодня мне помочь, иначе мне пиздец! И тебе пиздец, потому что ты мне друг! — Я в этом всём участвовать не буду, предупреждаю, — шепнул Худяков на ухо своему парню, ставя на стол чай в склеенной поросячьей кружке. Йоська молча улыбнулся ему и закатил глаза: конечно, будет, куда он денется? Йося не может бросить Сэми, Илюха не может бросить Йосю. Надо же, замкнутый круг! Бесконечная циркуляция маразма, преданности и желания приключений на жопу. Лично свинкинская от их количества уже охуела, но как же товарища-то не поддержать? — Точно придёшь? Правда??? — Да придёт он, придёт, заебал! — И ты, что ль, там, Задохлик? — оторопело воскликнул Локотков, — Ещё лучше! Вдвоём приходите, прикроете меня! Пожалуйста, пацаны, с меня проходки, ну! — Илюш, давай, проходки же! Пошли? И глаза распахнул свои огромные, синие. Точно блюдца. И вот как такому отказать? — Лааадно, — вымученно протянул Худой и потрепал Йоську по макушке, — Только если это чмо не будет меня «Задохликом» называть. — Это тебе за «Сёму» ващет! — Сэми! — прикрикнул на него Свинкин. Локотков стушевался и всё ж таки пошёл на мировую. Илюха-то не Йося, реально не пойти может, ещё и Свинтуса убедит дома остаться, а Сэми это ни в коем случае не надо! — До вечера, короче. Илья сбросил вызов и сел напротив Йоськи, маньячно вычёсывая что-то в недрах своей шевелюры. — Как думаешь, у меня может аллергия на репейник вдруг начаться…? — Да чё гадать, антигистамина хряпни и всё. — Да хряпнул уже, всё равно чешется… — Видимо, у тебя блохи, — хихикнул Свинкин, получив в ответ высунутый язык и оттопыренный средний палец, — Ну чё ты? Ты ж у нас волк, опасный хищник! Аррр… — Вчера ты меня змеюкой подколодной назвал. — Одно другому не мешает! Он встал из-за стола, поставил кружку в раковину и, подойдя со спины, чмокнул возлюбленного в макушку. Лохматую, нечёсаную, едва после душа обсохшую. — А как же «блохи»? — расплылся в улыбке Худяков. — А они меня не пугают. И на пару мгновений всё замерло. И время остановилось, и снег перестал идти за окном. Лишь Илья, задрав голову, тихо выдохнул и прикрыл глаза. Есть что-то чарующее в этих внезапных утренних поцелуях. Когда нежность витает в воздухе, смешиваясь с запахом вчерашней пиццы, и всё вокруг замолкает, даже вечно гудящий холодильник. — Ну ладно, всё, хватит. Тебе работать надо. — А ты? — Не знаю, займу себя чем-нибудь. Вязанием, например. К нему Йоська пристрастился ещё осенью, когда распустился его любимый свитер. А потом это стало его терапией, смыслом, заполнившим пустоту в сердце. Кто-то сел, кто-то умер, кого-то арестовали — Йося садился вязать. Медленно, ошибаясь и начиная заново, лишь бы отвлечься хоть немного. После стольких КПЗ не солидно уходить в эскапизм, но если не можешь мир спасти, помоги хотя бы себе. Свинкин пытался. С переменным успехом, поначалу, а потом втянулся. Почти довязал своему парню шарф — нефиг зимой с голым горлом ходить. Полосатый, розовый с чёрным, у Илюхи ж аж с детства сентябрь всё никак не догорит. Кривовато, но красиво. Худой поначалу расцветку забраковал, но Йосенька-то у него умный, знает, когда «фе» означает «я хочу»! Как с вишнёвым пивом, например. А шарф этот он сто процентов будет везде таскать, ещё и хвастаться. Отдельному кругу даже сообщит, что это его парень связал. Улыбнувшись этой мысли, Свинкин отложил вязание в сторону и потянулся. Несколько позвонков встали на место в шее и пояснице — за делом час пролетает мгновенно, и только телу дано ощутить течение времени. Сколько он так просидел…? В поисках часов на стене взгляд мазнул по потрёпанному плакату с Вилле Вало — кочевал с Худяковым ещё со школы из одного дома в другой. С годами он выцвел, кое-где порвался, но вообразить себе, каким он был, мог любой, у кого была хоть капля фантазии. Фантазии… Илона… В мыслях невольно всплыл морозный январский вечер. Вытащенный из закромов тетрапак вина. Игра, пошедшая не по плану. Метёлкины, смеющиеся с шутки про Микеланджело в тиктоке. Взгляд Олега на задание с зелёнкой. Илья, исповедующийся кухонному столу. Его нерешительное «д-да… наверное, да…» на предложение когда-нибудь воплотить фантазию в жизнь. Когда-нибудь… когда…? Живого Вало Йося не сможет привезти при всём желании, да и в целом эта затея смотрится по-мудацки. Дать по сути левому мужику своего парня пёхнуть… Куколдизм какой-то. А не дать — отнять мечту, что тоже херово. Как усидеть на двух стульях и самому не разорваться? На этот вопрос Йоська не мог найти ответ. Илона — дама придирчивая, а Илюха — стеснительный. Всё должно пройти безупречно. С соответствующей атмосферой, с комфортом. Чтобы Илья чувствовал себя спокойно и, раскрепостившись, позволил себе стать той самой сучкой, которую столько лет скрывал от посторонних глаз. Вкусы у неё те ещё, всё-таки… Переплюнуть Вилле Вало. Звучит как ремейк фильма «Миссия невыполнима», хоть Свинкин его и не смотрел. А если она не такая избирательная, какой хочет казаться…? Вряд ли тогда, на «Шумере», она была не причём — лично у Худякова ни за что бы не встало посреди концерта каких-то панков — культурный уровень не тот. А вот если он представил на месте себя кого-то совершенно другого… Блин, шли бы они сегодня на «Шайку ебантеев», было бы проще… Йося бы доебал Сэми, заставил его всучить ему бас хотя бы на одну песню, и дело было бы в шляпе. А так риски в разы возрастали. Поведётся ли поклонница Вало на такую кудрявую несуразность, как Йоська? Простой паренёк, даже на три минуты не рок-звезда? Вряд ли. Но попробовать можно. В конце концов, чем он рискует? Илюхе он ничего не обещал, о планах его предупреждать не стоит, а если ничего не выйдет, так и пускай. Пообжимаются в постели и всё. Как будто так и надо. Блять, петлю пропустил. Свинкин распустил ряд до конца и вытянул шарф перед собой. Кажется, он вышел даже длиннее, чем нужно… Примерить бы… благо, Худой с кухни никуда не отлучался. Так и сидел, залипая в ноутбук, готовился к ближайшему семинару. Наушниками от внешнего мира отгородился и «пританцовывал» в такт песне. Какой именно, замерший в проёме Йося не знал, но умиляться это ему не мешало. Он не знает, что ждёт его вечером. Страшно, конечно, — Йоська никогда не обхаживал дам… «Дама» из Илюхи условная, но лет-то ей сколько! Всяко больше, чем они встречаются. Небось, успела и бэкграундом своим обрасти. Привычками, там, вкусом в одежде… мнениями… принципами… «Не люблю блондинов и кудрявых!» — и вот как тут быть тогда? Хотя не стоит такую панику-то разводить. Илона — это ж не шиза. Так, альтер-эго для эротической игры, типа служанки или медсестры, и не притяните Свинкина за сексизм! — Чёт случилось? — прервал его размышления Худяков, вытащив наушник из уха. Йося словно очнулся ото сна: сам не заметил, как загляделся, теребя шарф в руках. — А…? ...да не, просто… примерить хочу, длинный или нет. Худой с улыбкой повернулся к нему и позволил огромной чёрно-розовой змее обвиться вокруг шеи. Анаконда — не меньше! — Мда… сразу видно — я у мамы гуманитарий. Пойду распущу пару полосок. — Зачем? Оставь! — Думаешь? — Знаю! Его лицо приобрело такое выражение, что, казалось, ещё немного и он зашипит, выпустит когти и выцарапает глаза каждому, кто посмеет покуситься на его шарф. Хороший комплимент. Говорил же, понравится! А сколько протеста было! Он так и остался сидеть в таком виде — в домашней растянутой майке и с полосатым шарфом на шее. Тонкие пальцы непрерывно стучали по клавишам. Правая нога непроизвольно отбивала ритм. Взъерошенные патлы закрывали лицо, отдельными прядями свисая ниже плеч. Издалека в его фигуре можно было разглядеть что-то женское даже… если бы не бицепсы, подкаченные обилием тяжёлого физического труда. Хотя Йоська всё равно покраснел чуть-чуть: зачем-то ещё пытается увидеть в своём парне девушку… как какой-то фетишист, ну и мерзость! Казалось, стоит перепутать пару букв, вместо «Илюша» позвать «Илона», и обернётся она. Слишком грубая чертами, чтобы быть королевой красоты, но и никак не уродка. С тяжёлым взглядом серо-голубых глаз, с тонкими губами, всегда сосредоточенно поджатыми. Наверняка она красит их время от времени. Не в вычурный красный и розовый, а в цвет спелой вишни, делающий её бледную кожу совсем фарфоровой. В ней нет скованности или неловкости, присущей Худому. Она достаточно дерзка и напориста, чтобы заарканить любого, вплоть до кумира из соседней страны. Улыбнётся ли удача обыкновенному рязанскому парню? Одному, Серёжей звали, уже как-то улыбнулась. Добром это не кончилось ни для него, ни для его femme fatale. Осмелится ли Свинкин нырнуть в тот же омут? — Ёбаный насос, чё ж всё так сложно-то, а… — бормотал Йося, потроша ящики под кроватью в надежде найти что-то, что понравится «Илоне». В основном там лежало всякое барахло типа красок в баллончиках да худяковской коллекции винила, и лишь в самых недрах покоились пакеты с летними вещами и прочим скарбом, который нафиг не нужен, но выкинуть жалко. Какие-то тряпки, полотенца, запасной комплект постельного белья, мамин кружевной тюль, Илюхина заначка (так, этого Йося не видел), пакеты подарочные, пачка офсетной бумаги, коробка с дисками. И из этого всего надо сварганить что-то оригинальное. Что ж, если Худой может выучиться на парикмахера, почему Свинкин не может стать швеёй?***
Вечер застал ребят мчащимися сквозь тоннель московской подземки. Они собирались слиться с толпой, а поскольку на крастовые концерты никто из них никогда не ходил, то выглядели они, как два идиота. Всю дорогу Илья старательно прятал за волосами густо размалёванные глаза — самому вроде нравилось, но мало ли… Йоська подводки не пожалел… Свитер ему свой одолжил, после сообщив всему подъезду: «мама рóдная, я живу с Куртом Кобейном!». Самому, правда, до Кортни Лав как до луны, но тоже неплохо: в толстовку закутался, глазёнки накрасить тоже заставил, откуда-то выудил остатки зелёной краски с позапрошлого года. Худяков напару со сроком годности, конечно, твердили ему, что идея говно, но как будто их кто-то слушал! «Да ничё не будет, её, вон, выдерживать почти час надо, а я ток сорок минут проходил. Нормааально!». Ага, конечно. Впрочем, хозяин барин, как говорится. Пусть делает, что хочет, взрослый мальчик уже. — Алло, чё?! Алло, Сэми! Да мы в метро, блин! Ещё раз, как называется? А?! Мил-… чё?? Повтори! А… Да, вроде понял! Мы на Дмитровской. На Дмитровской, говорю, мы! Короче, иди ты нахуй, скоро будем, всё, пока! — Чё он хотел? — Название клуба сказать звонил. Говорит, он уже там, нас встретить не сможет, мол, сами найдётесь. — Мож ну его? Раз он там один нормально справляется и без нас? — Ну не, я уже пообещал, — протестующе фыркнул Свинкин, убрав с глаз зеленушную чёлку. Честный он, зараза, верный. Так и норовит ввязаться в какую-нибудь авантюру, потому что «Сэми попросил». А Худой — с ним, потому что ну как его бросить? Должен же кто-то роль ответственного взрослого выполнять. Даром, что получается у него скверно, но пофигу, главное — стремление. — Так а чё, как клуб-то называется? — спросил Илья, едва они поднялись на поверхность. — Да чёрт его знает, я не расслышал… «Милый пёсик», он сказал, но я чёт сомневаюсь. Название больно… цивильное, что ли… — Ну так может там другое чёт было? — Например? — Ну, какой-нибудь... «мыльный кóзел»? Йося прыснул: оригинально, но на название клуба для концерта краст-панков тянет не особо. — «Гниль и кости»? — «Хилый сольник»? — «Пыльный токсик»? — «Миль и Копец»?? — А это ещё чё за зверь??? — Михаил Леонтьевич Миль — советский конструктор вертолётов, Инна Андреевна Копец — советская лётчица-рекордсменка, — отчеканил Худяков голосом телевизионного диктора. Свинкин неловко кашлянул в кулачок: — Ну знаешь… А… кстати, а откуда ты это знаешь? — Так к матери как идти, там муралы на домах вдоль проспекта. Ты чё, не замечал? — Я когда в твоих Люберцах оказываюсь, предпочитаю смотреть в навигатор. Что характерно, в большинстве мест топографический кретинизм нападал на Йоську только в первые три посещения. Одни лишь Люберцы до сих пор оставались для него туманным пятном на карте Подмосковья. Там он ухитрялся потеряться, даже не успев выйти из электрички. Зато на сраной Тимирязевской, где ни он, ни Илюха не были ни разу, Йося сумел не только не заблудиться, но и высмотреть нужную вывеску раньше своего парня. — Бля, он реально «Милый пёсик»… — Чё за название лоховское? — хихикнул Худой, разглядывая неоновую надпись, — Мы чё, в восьмидесятых? — Слышь, ты, пасть закрой! — донеслось сбоку; ребята обернулись: из темноты близлежащего переулка, застёгивая ширинку, выплыло тело неопределённого возраста, но явно мужского пола, — Это лучший бар в районе, усёк?! Спорить Илья не решился — мало ли что? А вот Йоська желание изъявил, благо, скрылся мужик так же быстро, как и появился, напоследок обозвав оппонента «петушарой». Тяжёлая дверь захлопнулась, заглушив свинкиновское «ЭЭЭ БЛЯ?!» — Да не ори ты, дома вокруг! — одёрнул его Худяков, глубже зарывшись в капюшон пуховика. — Он тебя петушарой ващет назвал! Ты чё, промолчать собираешься? Терпила, что ли? — Ну давай побежим за ним и скажем ему, что это не так! Угомонись, пошли уже, холодно. В зале полупьяного любителя слюров увидеть не удалось, зато Сэми был заметен из каждого угла. «Мог бы сразу в клоунском костюме припереться, ему больше б подошло» — заметил Худой, и Йося, в целом, был с ним солидарен. В тёмных очках и безразмерном худи «Шайки ебантеев» (надетом, естественно, в знак протеста против «ДАЛС») Локотков походил на белую ворону среди потного множества Франкенштейнов в лоскутных штанах и жилетках. — Ну слава яйцам, я уж боялся, что вы не придёте! — Мы были к этому близки, — холодно ответил Илья, убирая в рюкзак содержимое карманов сданной в гардероб куртки, — Ну чё, так и будем стоять или, может, в гримёрку заглянем? — Дурак, что ли, совсем? Стоим здесь, ждём, пока концерт закончится, и ловим их у выхода потом. — Прости, а нельзя было сразу к окончанию приехать? На кой хрен мы весь концерт тут торчать должны? — Да чёрт их знает, во сколько они закончат! И вообще… — Окей, ладно, допустим. Но всё же нафига мы тебе потом нужны? — Он один зассыт и не справится. Я без негатива! Ну правда, Илюх, у нас всё равно выходные с тобой, можно же сходить один раз культурно развлечься? — встрял Свинкин между ними с Сэми. Локотков кивнул, сунув руки в карманы худи: — Я вам, между прочим, проходки подогнал. Билеты пятихатку стоят, можете теперь эти деньги, вон, на бухло потратить! — Отличная идея... — фыркнул Худяков и тут же направился прямиком в сторону бара, оставив в углу рядом с курилкой пропахшего табаком Сэми и растерявшегося Йоську: — Ты же бросил! — Я знаю! — Чё эт с ним? — спросил Локотков, как только «мистер Кайфолом» скрылся в толпе. — Да его это… Хуила один «петушарой» назвал тут... — Чё за хуила? — Да хз, бухарь какой-то. Стоял там, нужду справлял, когда мы подошли, Илюха над "милым пёсиком" поржал, этот на него наехал. В общ-… Из глубины зала раздался звон разбитого стекла. Даже сквозь фоновую музыку было отлично слышно его и последовавшее за ним громогласное «ДА ТЫ ХОТЬ ЗНАЕШЬ, С КЕМ РАЗГОВАРИВАЕШЬ?!». Толпа расступилась, явив взорам Сэми и Йоси уже знакомого отливающего скандалиста и Худого, отшатнувшегося на барную стойку. — ТЫ ХОТЬ ЗНАЕШЬ, КТО Я?! ЗНАЕШЬ?!?! — Блять, опять он, — раздражённо выдохнул Свинкин. — Тот хуила? — Ага. — Бля… Пойдём-ка, к ним, — хлопнул его по спине Локотков и скорым шагом направился к очагу надвигающейся драки, — Щас Задохлика надо спасать будет... Арчи! Эй! «Спасать? Илюху? Да он сам кого хочешь отпиздит» — мысленно фыркнул Йоська, но скорости прибавил. Илья, может, и сильный, но Арчи, кажется, тот ещё бычара, лучше не рисковать. — Арчи! — ЧЁ?!?! — Спокуха, не нервничаем, я прямой массаж сердца делаю плохо! Пошли-ка, лучше, покурим, м? — Ты друг этого пентюха, да?! — Я друг этого пентюха, проблемы?! — заорал Свинкин, взгромоздив руку Худякову на плечо. Тот напрягся, и неспроста: даже в темноте зала было отчётливо видно, как рассвирепел Арчи. В синих бликах софитов его лицо отливало лиловым, и никто бы не удивился, если бы из ушей его вдруг повалил пар. — Да ты-…! — Арчи! — внезапно раздалось сбоку, — Пойдём, тебя в гримёрке ждут! Прежде, чем Арчи полез бы в драку, вереща, как бешеный гусак, неизвестный парнишка подхватил его под локоть и утащил в противоположную сторону зала. Йоська видел его пару минут назад, у курилки, даже близко не там, где гримёрка. Его было трудно не заметить: невысокий, щекастый, в расписной джинсовой жилетке и с ядрёно-синими кудрями. На вид ему было не больше шестнадцати, по голосу — все двадцать пять. Толкнув Арчи за дверь из бархатной занавески, паренёк обернулся и поднял кверху два больших пальца. — Сэми… А чё это за тип…? — задумчиво спросил Йося и, обернувшись к Худому, широко распахнул глаза, — Блять, только не говори, что он тебя-таки отпиздил… Худяков стёр с щеки остатки какой-то красной жижи и облизал палец: — Не. Этот уёбок меня «кровавой Мэри» облил, всё норм… — Повезло, что только облил — он у нас любитель ещё и стаканами швыряться, — хмыкнул Сэми, опершись локтями на барную стойку, — Это ж его бар. Ну, как «его», ему батя подарил в своё время. Жмот он, за аренду дохуя дерёт — мы поэтому в «Исле» выступаем в основном. А этот армянский шах понтануться решил. Мудила… — Вообще я про этого, про пацана кудрявого спрашивал. — А, так эт Нанаец. За ДАЛСом бегает, мерчом торгует, такой ручной той-пудель у них. Но чувак хороший, базарю! — Пх, он прям как ты, — ухмыльнулся Илья и ткнул Йоську локтем в бок. Свинкин лишь фыркнул: он круче. У него «Шайка ебантеев» есть, а этот — самозванец какой-то. — Дурак ты. А почему «Нанаец»? — Потому что «Фаина». — А я не понял… — тупо протянул Худой. Локотков приобнял его за плечо и важно поднял вверх указательный палец: — Ничего, однажды твоя подмосковная зашоренность уйдёт, и ты всё поймёшь. Ладно, хуй с ними. Пошли, надо передислоцироваться, а то мы внимание привлекаем! Стоит сказать, что внимание их компания не привлекла бы разве что в полной темноте. В середине концерта Давидян даже отпустил по этому поводу колкость, но Сэми, в свойственной ему манере, сделал вид, что это было обращено не к нему. Йоська вспрел, хотя всё шоу простоял, сохраняя верность Локоткову, а вот Илюха, далёкий от противостояния двух групп, реально оторвался. Даже в слэм убежал, удивительное дело… Впрочем, и не на такое будешь способен, опрокинув «кровавую Мэри» и «зелёную фею» (последний не осилил — Сэми допивал). Свинкин сознательно сохранял трезвость, но даже для него всё в конечном итоге смешалось в один сплошной водоворот криков и безумия: вопли Дама, Вика с выставленными напоказ сиськами, прилипчивый мотив «հանգիստ և լավ», из которой Йося не понял ни единого слова, возмущённые визги Сэми, ибо «я ващет первый придумал песню на татарском написать!», и его полупьяные слёзы, когда после выступления Викуся склеила не его. И не Давидяна. Ускакала с какой-то буряткой, оставив всё оборудование на товарищей по группе. — Т-ты… ты не понимаешь! Как она… а как же я?? — ныл потом Локотков бармену, допивая очередной шот. Завтра он не вспомнит ни куда просрал всю получку, ни почему проснулся дома у Нанайца и его бабки, ни в какой момент Йоська с Илюхой предательски оставили его одного. А ушли они, между прочим, не сразу: как раз между оттоком основной массы зрителей и полноценным спадом концертного угара. Худяков стоял, прислонившись к стене туалета, и, водя пальцем по плитке, блаженно улыбался. Он не знал, что их вечер ещё не закончен, не догадывался, зачем именно Свинкин спрятался в одну из пустующих кабинок, и даже не обернулся, когда Йося вышел оттуда. В одной самодельной майке из маминого тюля, выкрашенной маркером в чёрный цвет. Надетой на голое тело. Собираясь с духом, Йоська взглянул на себя в зеркало: на себя он был похож всё меньше. То, что надо, хоть и непривычно. Эффектно, в этой занавеске и с копной неоново-зелёных патл. Теперь главное, чтобы и Илоне понравилось… — А что такая красавица делает тут совсем одна…?