Не будем осуждать влюблённого идиота

      Тоне нравилось утро. Рассвет влёк её к себе. То, как солнце распускалось, становясь пышным ярко алым бутоном, и крики петухов, изредка разносившиеся из деревни. Они доставляли удовольствие, когда она чистила зубы и умывала лицо. Запах теста для пирогов и ромашек, стоявших в вазе, лишь подначивают Тоню. Она так яро желает надеть свой красный любимый сарафан и уйти из этого дома. Так искренне, будто дитя, хочет исчезнуть в густом утреннем тумане под соловьиные трели и крики петухов.       Тоня поддаётся желанию, и её никто не остановит — дом слишком сонный, чтобы сделать это. Она пробегает через калитку и несётся к лесу. Это будто что-то секретное и незаконное, что она должна скрывать. Сердце быстро бьётся так, что кажется, оно готово пробить рёбра. В глазах горит яркий огонь, он такой детский и наивный, что становится до воскресного жара приятно на душе. Ветер, как дитя играется с её волосами, пуская пряди прямо в лицо. Лес же таинственно молчит и жадно тянет через листья тёплые лучи, греясь. Тоня зайцем всё равно бежит через деревья, и лес уступает, пропуская её.       Поляна со временем становится ярким и чётким силуэтом для Тони даже без очков. Цветы, которые только начали распускаться после холодной ночи, однако некоторые уже гордо выпячивали нежные лепестки с бутонами, в которых скопилась роса. Зелёный ковёр так и просит снять обувь, и Тоня купилась на эту мягкую незатейливую просьбу. Аккуратные босоножки ложатся под стройной берёзкой. Босые ноги опускаются на холодную и влажную землю, пальцами цепляются за травинки, и в душе загорается нечто новое. Оно необузданное и берёт душу за тиски, а дыхание спирает будто работать отказало. Хочется нестись, и в тот же миг Тоня срывается с места и снова бежит. Ветер всё то же дитя, но в этот раз не ребячется, а несётся ей навстречу. Аромат и всё вокруг кружат голову праздничным караваном, сводят с ума жаром среди холодного утреннего леса и кричит о свободе в дремучем лесу.       Это то самое ощущение, когда в голове совершенно нет мыслей, и всё такое по-бесполезному счастливое и свободное, что хочется хохотать и падать в грязь с головой. Хочется танцевать и быть ребёнком, а ноздри расширяются и вдыхают воздух, словно никогда не дышали до этого. В лёгких тепло, будто пряности проглотила, а снаружи, с ноздрей, ветрено и прохладно.       Именно в эти моменты, утром, на заре, Тоня понимала, что ничего не имеет смысла. Именно в эти моменты она мечтала обернуться птицей, такой, чтобы каждое её перо было похоже на эту зарю, и, оторвавшись от земли, взлететь.       Заря всё ещё заливается птичьей трелью и зовёт, а Тоня уже не по-детски устала и вспотела, что аж пряди ко лбу прилипли. Лес решил убаюкать её на ветвистых руках, а дикие птицы решили побыть няньками, певшими колыбельные. Тоня решила снова повестись на ненавязчивые знаки внимания и легла на цветочный ковёр. В тот момент ей было плевать на то, что её любимый сарафан точно будет испачкан, а в волосы могут проползти мелкие муравьи. Ведь когда она легла на земь, казалось, что именно эти травы плели ей этот сарафан, а чувство было такое, что она могла взять любую судьбу в свои руки и связать её в узел. Тоня желала больше никогда не стирать этот сарафан и впитать все запахи душистых растений и росы, и даже пот не смущал её. Тоня глянула в яркую высь зари. Ярко алый смешивается с голубым, размываясь акварелью. Облака были похожи на топлёное молоко, которое пролили на свежее полотенце, нежно растекаясь по ворсу. Тоня просто была по-глупому счастлива, слушая песни леса, ветра, травы и птиц и смотря на это полотно мира.       Листья шуршат, и ветер всё равно старается их сорвать, будто гадая на них. Под ушами не жужжат даже комары и надоедливые мошки, будто зная абсолютно всё. Девичья спина похолодела от остывшей земли и росы на траве. Тоня не знает сколько времени, однако знает, что скоро. Ведь пылкое дневное солнце даже не пробовало прогнать её обратно домой, но даже если попробовало бы, то она бы всё равно не ушла, а петух уже успел прокричать ровно пять раз. Тоня молчит, улыбается и ждёт. Казалось бы ждёт? И всего? Нет, не всего, а целое «ждёт». Это не первая Тонина прогулка — это летняя привычка. Сейчас она ждёт свою любимую привычку. Глаза прикрываются в лёгкой дрëме от утреннего солнца, и тянутся к приятным лучам, слегка порхая белëсыми ресницами. Тоня понятия не имеет сколько времени прошло, но слышит родные шаги и уже привычное: — Доброе, — раздаётся зевок. — Тонь, пойдём к дереву, — Рома немного сонный и неуклюжий с привычным букетом ромашек в руке.       Он протягивает его ей и прикрывает солнце своей головой, чтобы она посмотрела на него. Их взгляды встречаются, и Тоня улыбается ещё теплее. Она встаёт, отряхивает сарафан, берёт ромину руку и букет и тянет его к берёзе. Босоножки и ромашки отодвигаются в сторону, а Тоня садится на земь, облокачиваясь о дерево спиной. Сонная Ромина голова тут же приземляется к ней на колени. Тонкие пальцы уже по привычке перебирают тёмные прядки волос, мягко массируя и баюкая. Тоня целует вялое лицо, а Рома слегка открывает глаза, улыбается и тянется за добавкой.       Тоня знает, у них ещё много времени, уж слишком сильно у Ромы развиты природные часы. Она знает, что он полностью оклемается именно тогда, когда оставшегося времени будет хватать на то, чтобы он успел заплести ей косы, поцеловать несколько раз каждую костяшку и проводить её до входа в лес. Тоня знает это. Потом они поцелуются напоследок и разбегутся, ведь их семьи начнут просыпаться от летней дрёмы и поручать привычные дела, которые заберут всë их время. Тоня по прибытию домой зайдёт на кухню и поставит к старым цветам в вазе совсем новые ромашки. Это уже вошло в ещё одну летнюю привычку Тони.       Тоня любит утро и привычки, но больше всего она любит Рому. Любит его так сильно, что с ним всё всегда не имеет смысла. Любит так, что всё с ним по-детскому счастливое и привычное. Любит так, что с ним она ощущает постоянную свободу и легкость. Она любит любить его и быть любимой им.       Утро и Рома — это Тонины привычки. Рома — самая лучшая из них, от которой она вряд ли избавиться, да и в жизни не захочет.