1 июля, 2021 год.
Республика Интар, Кальярра.
Время уже час ночи, а электронные формы для заполнения данных на ревизию еще не прислали. Начинать пересчет алкоголя из-за этого нельзя. Маркус не в сети. Укатил по своим секретным делам, оставил меня на эмоциональном подъеме, который я с трудом смогла усмирить с помощью двух больших кружек кофе и шоколадного торта. Ощущала себя в тот момент ненасытной Рене. Не хватало только сумасшедшего взгляда и карт таро в руках для полного образа. В качестве лучшего развлечения вместо безделья я решила прошерстить все полки на наличие продуктов с истекшим сроком годности. Занять бедовую голову делом и не страдать навязчивыми мыслями. Жаль, что наушники забыла дома. Музыка отлично глушит мешающие детали в моей жизни. «Только с тобой. Тут открываюсь», — голос Маркуса вновь звучит в голове. С привычными нотками выверенного спокойствия, в нужных моментах выражающий необходимые эмоции. Идеальное соотношение. Нет ощущения нехватки нужной отдачи в разговоре. Как и того, что собеседник наоборот ведет себя слишком импульсивно. Он — человеческое воплощение идеала самоконтроля. Я прикладываю холодную курицу ко лбу, и издаю тихий стон от безысходности. Тело реагирует абсолютно неадекватным способом, а мозг вообще рассуждает об идеале. Остынь, Асия. Последняя просроченная охлажденка летит в тележку. Вторая смена явно относится к проверке, мягко говоря, легкомысленно. Не удивительно. С таким окладом и бешеным режимом со временем становится все меньше мотивации работать качественно, на максимум. Это уже третий по счету заход. Предыдущие закончились тем, что мне пришлось отвозить все на приемку, так как больше не хватало места в телеге. Может, проверить еще холодильники на складе? Не удивлюсь, если вчера молочку выкладывали с прибывших палетов, вместо того, чтобы по установленной схеме вытаскивать привезенное ранее. Лень — штука мощная. Я ввожу пароль. Металлическая дверь с тихим писком открывается. Придерживая тяжелую махину пятой точкой, чтобы вход в зону персонала не закрылся, кое-как завожу наполненные тележки в узкий коридор. Мышцы ноют от нагрузки, дыхание слегка сбивается, а рубашка давно висит в раздевалке. Зато спать не хочется, от такой-то активности. Щеголяя в одном топе, я даже успела получить комплимент от Берты. Вспоминаю тренировки в школе и понимаю, что куратор меня прибьет за такую выносливость в учебное время. Но на дворе лето, а в сумочке опустевшая пачка сигарет. Пробравшись через гору опустевших коробок, которые даже не разобрали на картонки для экономии места, я оказываюсь на приемке. Громкий хохот Берты и строгий голос Лидии, объясняющей Алепо, что ему лучше уйти, мгновенно переключает меня с размышлений на реальность. — Что тут происходит? — я не церемонюсь, сразу задаю резкий вопрос. Направляюсь к двери заднего выхода, тележку на автомате тащу вместе с собой. Запах табачного дыма побуждает во мне желание закурить вместе со сменщицами. И зачем я вообще так шифруюсь? Вопрос, на который ответить пока что не в силах. Единственным оправданием моей роли хамелеона является интуиция. Она всегда четко подсказывает, как и где правильно себя вести. Даже и не помню, когда у меня вошло в привычку всегда следовать за своими ощущениями… Работницы расступаются, открывая мне обзор на наивного парнишку. Вот он, стоит с глупой улыбкой на лице, пялится в упор на меня. Я выколю твои глаза, мерзавец, и даже не пожалею потом. — Хочу тебе помочь, — говорит Алепо, — но твои защитницы меня не впускают. Клубок эмоций, который я так старательно пыталась сдержать и аккуратно распутать после разговора с Маркусом, в предвкушении шевелится внутри. Требует выхода. — Он вызвался еще и полы помыть. Аська, отхватила ты золотце, конечно, — добавляет Берта, все еще посмеиваясь. Нравится тебе клоуном для сменщиц быть, да, услужливый ты мой? Непробиваемый баран. Я такого в качестве жертвоприношения на свой День рождения видела. Пачка соли как раз тоже рядом. А вот разделочный нож придется поискать. Курица под боком сразу начинает казаться мне многофункциональным продуктом. К примеру, взять пару туш и точным броском попасть в его голову. Самая легкая из оставшихся весит минимум два килограмма. Если постараться, то можно обеспечить сотрясение. И напоследок добить увесистой деревяшкой от разобранной тары. Тянусь к несчастному мясу, но Лидия еле заметно качает головой. Это отрезвляет меня. Она не понимает, что с этим уродом на цивилизованном языке невозможно поговорить? — Ты кто? Работник магазина? Проверяющий из службы безопасности? — я делаю два шага вперед, все еще держа в поле зрения тяжелые предметы. — Или может управляющий? Спрошу более простым языком, чтобы до твоей глупой головы дошло. Ты какого хрена тут забыл? Берта округляет глаза от такого агрессивного напора. Точно, впервые же видит меня не в роли послушной тихой девочки. Разрыв шаблона, дорогая. Алепо при прямой нападке тоже теряется, предпринимает попытку реанимировать ситуацию: — Ты же взяла мой номер тогда… — Закрой свой рот, — не сдерживаюсь и практически рычу. — Мать доступно тебе не объяснила что к чему? Бедненький. Хорошо, я тебе повторю. Отъебись. От. Меня. Максимально хамское поведение и стандарты идеально воспитанной девушки в его голове насильно оттолкнут этого придурка от меня. Только вот этот план имеет маленький шанс на успех. Судя по тому, как он завелся, даже сильнее меня, но пытается упорно сохранить миролюбивый тон. — Я останусь, — твердо возражает Алепо, удерживая зрительный контакт. — Асия, давай поговорим. Прошу. Оборачиваюсь к дальнему углу помещения. Ага, вижу. Быстрым шагом добираюсь до ведра со шваброй. — Мой полы, клоун, — буквально швыряю в него принадлежности и удаляюсь в обеденную зону. Я закрываю за собой дверь, прислушиваясь к звукам на приемке. Стоит глухая тишина. Все, культурно говоря, потрясены. Не нужно было проявляться настолько открыто… К черту. Тоже мне, нашлись защитницы. Одна хохочет, другая деликатничает. Дай дурачку малейший проблеск позитива, и он вмиг пустится в пляс. Набираю номер матери. Надеюсь, не спит и находится дома. Фантазия с мучительной точностью воспроизводит в голове картинки с Абрахамом. Я трясу головой в попытке избавиться от воспаленного отвращением бреда. Напрягаясь еще больше от долгих гудков. Она не берет трубку. Какие же ардаланцы все-таки неприятные! Подавляющее большинство были с чокнутым мышлением и отбивали всяческое желание даже надеяться на адекватную часть представителей нации. Я не придерживаюсь категоричности и знаю, что хороших людей достаточно. Отдых в Ардалане только подтвердил это. Приятный шок от увиденного до сих пор служит одной из немногих причин, почему я все-таки люблю свою родину. Моментальное отвращение у меня к отдельному подвиду. Для мигрантов, которые находятся в поисках заработка из-за ухудшающейся экономики дома, Интар является выгодным вариантом. Другая культура, общество и большие деньги опьяняют. Позволяют вести себя свободнее, развязнее. Думают, что им все позволено и тем самым искажают понятия религии и традиций ради личной выгоды. Поэтому легче оградиться полностью от их общества, не разбираясь в плохих и хороших. Скованные устоями, многие умело цепляют вторую личину. Лицемерие — почти как родное имя. Мое в том числе. Свободолюбие Интара обобщенно делает людей, выросших в такой культуре, открытыми. С такой чертой в менталитете живется намного проще. Словно на отборе: «Этот человек мне не подходит, сразу виден красный флаг. А вот к тому можно присмотреться». Вот о чем хочет поговорить Алепо? О том, как влюбился с первого взгляда и хочет взять меня в жены? И это не шутка. Точнее, в каждой правде есть злая доля иронии. Реалистичной иронии. Данная ситуация еще гуманна, ведь мы «познакомились» случайно. А не через то же сватовство, где все может быть предрешено заранее. Больное, абсолютно больное мышление. Скорая свадьба, зачатие ребеночка в брачную ночь и самовнушение, что ты этого малознакомого человека искренне любишь. Цирк уродов, который мне уже надоедает. — Асия? — удивленный возглас матери выдергивает меня из мрачных размышлений. Не сонный, немного напряженный. Значит, работает. — Что-то случилось? Чего это она интересуется? Может, я просто позвонила попросить денег. Ее тревожность настораживает, но времени разбираться в этом нет. — Ты занята? Беру ручку и начинаю вырисовывать каракули на картонной упаковке от торта. На приемке стоит все такая же тишина. — По делам собираюсь ехать. А что? Кривые горы, облака и сердитые птички. Да из меня прямо идеальный художник выйдет. Искусство агрессивного творца. Так и назовусь в социальной сети, где я буду раскручиваться. — Ты же говорила с Алепо, да? Я слышала, позавчера он приезжал к дому… Только вот все никак понять не могу кое-что. Зачем сказала ему наш адрес? — внутренний параноик включается на полную катушку, вырисовывая картины, далекие от пейзажа горной местности Ардалана. — Да, позвонила ему, он настоял на том, что подъедет сам. Я не видела смысла отказывать. — И о чем вы говорили? Дословно только, мам. Перечеркиваю рисунок. От сильного нажатия ручкой остается глубокий след. Провожу по тому же месту с двойной силой. — Хотел узнать тебя получше. Говорил, что понравилась сильно, — она делает паузу. Я начинаю новый рисунок. Все такой же кривой, непонятный. В голове возникает четкий посыл. Олицетворение лжи и лицемерия. — Сказала ему, что если моя дочь не хочет ничего, то заставлять ее никто не будет. — Что-то очень сомневаюсь, что разговор был именно таким, — на миг повышаю тон, но потом одергиваю себя. Спокойно, Асия. — Что случилось? — в голосе матери появляются стальные нотки. — Этот придурок не отходит от магазина и просится внутрь, мол помочь мне хочет, — придерживая телефон у уха плечом, я рву картонку на мелкие кусочки. Ручка отлетает в дальний угол стола. — Мам, ты же знаешь, как с такими разговаривать. Что за мирные посиделки в его же машине, на его территории? Еще и приехать позволила. Маленькие логические несостыковки крепко вгрызаются в мою уверенность о том, что все происходило именно так… Нет, мать хоть и ведет себя моментами абсолютно непонятно, но в этом врать не станет. Мы с ней обе не в восторге от таких индивидуумов. Исключено. Тишина затягивается. Проходит некоторое время, и я проверяю, не сбросился ли звонок. Все еще на связи. — Мам? — Жди. Сейчас приеду. Гудки отбоя. Вы удивляете меня, Лейла Кая. Впервые в жизни отложили свои дела ради мелочной подростковой разборки. Статуэтку «мать года» смело можно отдавать самой достойной женщине. Случайно не из-за работы такая тревожность была в начале разговора? Непривычное настроение у матери я всегда чувствую сразу. Что-то у нее там пошло не так, наверное. И чего это у всех сегодня ночные дела… Интересно, что делает Рене? После случая с Мартином на квартире никто из нас не писал и не звонил друг другу. Необходимо было остыть, привести мысли в порядок, чтобы не наговорить глупостей. Она меня не трогала, не напоминала о себе. Знала, что лучше не тревожить в такие моменты. Решено, позвоню ей после ревизии. Минут десять сижу в оглушительной тишине, пытаясь поймать дзен спокойствия и внутреннего равновесия. По итогу я забиваю на беспонтовые духовные практики и пишу большое сообщение Маркусу. Рассказываю о произошедшем, вплоть до самого первого дня, и сверху на великолепие всей истории выливаю личное отвращение к ардаланцам. Становится сразу легче. Был в сети три часа назад. Надеюсь, когда придет ответ, я не пожалею о написанном с горячей руки. Хотя… Это ожидание сформированное из прежних ситуаций. Маркус еще ни разу не давал повода усомниться в его способности слышать и понимать. Я возвращаюсь в пустую приемку. Вижу закрытую заднюю дверь, отсутствие раздражающей ардаланской рожи и брошенные в одиночестве принадлежности для уборки. Довольно ухмыляюсь, но все же надеюсь, что Алепо не ушел, а караулит на улице. Захожу в кабинет Лидии, цепляя на себя маску спокойствия. — Где он? — Жестоко ты с ним, — Берта оборачивается, окидывая меня лукавым взглядом. — На улице стоит, сказал, подождет твою мать. Наш директор сосредоточенно заполняет электронные формы в компьютере, пропуская мимо ушей разговор. — Какой догадливый, — хмыкаю я. — И нет, не жестоко. Мне не до игр любовных, а стандартное слово «нет» этот молодой человек не понимает. Мы проводим еще полчаса за разговорами ни о чем в ожидании зеленого сигнала о начале ревизии. В расход идет третья кружка кофе и безумно вкусные банановые панкейки домашнего приготовления Лидии. Сладкое все же успокаивает. Странно, что раньше этого не замечала за собой… — Часто так происходит? Ну, когда начинаете пересчет намного позже по времени, — я широко зеваю, балансируя на стуле. Задняя ножка угрожающе скрипит под моим весом. Бросаю взгляд на стол, за который я держусь. Если он сдвинется с места, то тело занесет назад и падения не избежать. Вот и отлично. Удачно приложусь затылком и умру. В аду всяко веселее, чем тут. Фантастичная смерть. Однако, как говорит Рене, желания материальны. — Иногда бывает, — уныло протягивает Лидия, допивая банку энергетика. С улицы слышится знакомый звук гудка автомобиля. Мать. Предупредив сменщиц, что вернусь через минут пятнадцать, я бегу на улицу. Хрупкое спокойствие дает трещину перед возникшим волнением. Вот сейчас и посмотрим, как мать с ним разговаривала в прошлый раз. Подъехавшая белая BMW останавливается в нескольких метрах от магазина. Я прищуриваюсь от яркого света фар и перехожу на медленный шаг. Интуиция вопит, что скоро произойдет что-то важное, но мне не до внутренних переживаний. Нужно держать все под контролем. Ладони вспотели, несмотря на теплую погоду, легкий ветерок кусающими мурашками пробирается под рубашку и топ. Давно меня так люди не выводили… Алепо стоит у своего подъезда, неподвижно наблюдает. Смотри-смотри, наивный, пока есть возможность. Мать даже не глушит машину. Выходит, уверенной походкой направляется ко мне. Жестом подзывает к себе виновника торжества, попутно набирая в телефоне кому-то сообщение. — Мам, отвлекись от переписки своей и наконец разберись нормально с этим дурдомом, — раздраженно шепчу я. — Еще одного подката мои нервы не выдержат. Она убирает телефон… Приобнимает меня рукой за талию, притягивает к себе и оставляет легкий поцелуй на щеке. Это еще что такое… Сдерживаюсь от желания отстраниться, сделать два больших шага назад и уставиться ошалевшим взглядом на мать. — Сделай выражение лица повежливее, прошу, — я улавливаю потеплевшие интонации в голосе. На миг я задерживаю дыхание, анализируя происходящее… Стальные нотки Лейлы Кая все равно не скрыть. Меня передергивает, пелена перед глазами исчезает, реальность возвращает свои прежние краски. Я невольно фыркаю, пытаясь отодрать от своей талии ее руку. Крепко вцепилась. Что за игру ты ведешь, мама? Логичный вопрос задать не успеваю. Алепо, докурив сигарету, подходит к нам вплотную. Запах одеколона, который четко запомнился еще с первой встречи, вызывает во мне моментальную тошноту. На этот раз я не ограничиваю себя и кривлюсь, отступая назад. Чувствую, как рука матери напрягается. — Здравствуй, дорогой, — ардаланский язык режет по ушам. Память мгновенно переводит второе слово. Я высвобождаюсь из хватки, смотрю на мать в упор. Подавляю вырывающиеся грязные ругательства и стараюсь думать холодно. Все эти нежности и обнимашки лишь для того, чтобы впечатлить Алепо? Зря я доверила тебе свою проблему, мам. Даже из пустяка ты способна раскрутить манипуляцию, выгодную для собственных планов. — Тетя Лейла, доброй ночи, — здоровается Алепо с широкой улыбкой на лице. Удивляться уже не остается сил. Остается только сплясать веселый танец, и он будет подходить под стандарты нашей неадекватной семейки. Цирк уродов должен покорять своим разнообразием. — Какого хр… — я не успеваю договорить, так как от матери прилетает словесная пощечина в виде приказа. — В машину, Асия, — ее голос становится ниже, голубые глаза покрываются холодком. Вот это уже ее привычный образ. — Пусть она останется, — встает на защиту Алепо. — Поговорим втроем. Напряжение достигает максимума, волна жара поднимается по телу, ускоряя сердцебиение. Окружающие звуки становятся четче. Ощущение возросшей силы толкает на необдуманные действия. «Ничего страшного не произошло, ты слишком жестоко реагируешь, Асия», — остатки трезвой личности вступают во внутренний бой с моими эмоциями. Я вглядываюсь в черты лица, успевшие стать ненавистными за короткий срок. Пристально изучаю какое-то время, пытаюсь хоть немного смутить его. Прекрасно зная каким у меня бывает взгляд, я не стесняюсь давить до конца, не обращая внимания на зависшую тишину. Осторожно лаская огонь внутри, в попытке найти компромисс со своей несдержанностью, в итоге выплевываю слова максимально агрессивным тоном: — Я вырву твой язык и скормлю ассирийским террористам, — не кричу, говорю негромко. Ярость лучше передается с пугающим напускным хладнокровием. Вижу, что на него это действует. Правда, не так, как нужно. Алепо смотрит на меня с еще большим интересом. Когда ты уже поймешь, что противен мне? Что за поганая черта упрямства в подобных ублюдках? Это доставляет особое удовольствие что ли? — Асия! Я вздрагиваю от крика матери. Понимаю, что все это время она цепко держит меня за локоть. Не дает сдвинуться с места и в лучшем случае лишь расцарапать нахальное лицо Алепо. — Я тебя услышала, мам. Занавес. Пользы это никакой не принесло, кроме того, что в очередной раз вылезла моя поганая несдержанность. Сажусь в машину, громко хлопнув дверью. Внутренне я понимаю, что веду себя, как ребенок, но упрямо отказываюсь искать оправдание всему этому спектаклю. Включаю кондиционер на полную мощность. Слишком душно, грудная клетка с каждым вздохом все сильнее сжимается. Под тихую ардаланскую музыку я исподлобья наблюдаю, как они воркуют вдвоем. Спелась парочка. Змея и слепая мышь. …А может за моей спиной решили провернуть сватовство? До совершеннолетия остался год с копейками, самое время устроить немного дикую и глуповатую на вид дочь в семейной жизни. Лицом и фигурой вышла, этого достаточно. Нет, нет… Исключено. Спокойные разговоры, дольше чем на пару минут, были редкими случаями. Но все-таки были. В них входила и тема моего будущего. Рациональность в этом деле от матери исходит максимальная. Сначала карьера, стабильное денежное обеспечение, а потом уже семейный быт. Помню, как я абсолютно случайно пересеклась на каникулах с Ароном, моим одноклассником, у магазина. Мы решили вместе пройтись за продуктами и заодно обсудить свежие школьные сплетни. Вне стен школы наша вечная грызня чаще всего сходила на нет. Не знаю, каким образом это дошло до матери, но по итогу я очень долго выслушивала лекцию о том, как важно в школьном возрасте сосредоточиться на учебе. А все эти мальчишки без перспектив, шляющиеся по сомнительным местам — это не для меня. Новоявленный ухажер с виду большим денежным состоянием тоже не отличается. Да и машина у него самая стандартная. Мать это не подметить точно не может. Ее зацикленность на стабильном доходе порождает много деформаций. Да и работая в основном с мужчинами ардаланцами, иногда с ассирийцами, она отчасти согласна со мной, что данная нация, по крайней мере мигрирующая, плохая партия ко мне в женихи. Но тогда что происходит сейчас? Скажешь ли ты мне правду, мама, если я спрошу напрямую? Внутренний огонь угасает, позволяя мне нормально думать. Рассуждения всегда помогают успокоиться. А вот непонимание ситуации вмиг выводит меня. Будто у меня отбирают контроль и всяческую возможность повлиять на случившееся. Другого выхода не остается. Игнорировать происходящие странности невозможно. Незакрытый вопрос просто медленно сожрет меня изнутри, пока я не доберусь до ответа. Смотрю в их сторону уже осознанно, анализируя все до мельчайшей детали. Замечаю, что Алепо нервно крутит в руках голубую папку. Интересно, что там? Удивительно, даже не заметила такую яркую и любопытную вещичку в порыве эмоций. Он передает ее матери и, бросив последний взгляд в мою сторону, уходит домой. Из машины я выходить не спешу. Предстоит, возможно, долгий разговор, лучше уж разместиться с комфортом. — Прежде чем начнешь меня допрашивать, сначала скажу свое слово я, — сходу выдает мать, как только садится за руль. Да ты сегодня ходячий шок, мамочка. Даже и не припомню, когда инициатива объясниться исходила не от меня. — Хорошо, слушаю. Я тянусь к папке. Она легко отдает ее, никак не реагируя на мое желание посмотреть содержимое. Значит, открывать можно. — Асия, войди в мое положение и пойми, что я работаю с людьми. И Алепо отныне мой клиент, — мать кивает на документы в моих руках. — Даже если бы не был, то придерживаться базовой вежливости необходимо. Понимаешь, о чем речь? У всех в Кальярре тесные связи, я каждого ардаланца, живущего тут, могу назвать тебе по имени. Открываю паспорт Алепо, смотрю единственную печать въезда в Интар. Месяц назад. Неплохое знание языка для такого маленького пребывания. Мельком просматриваю временную регистрацию, толстую кипу результатов многочисленных анализов, копии остальных документов. На интарское гражданство что ли идет? — Хочешь сказать, что если он опять ко мне прилипнет, то сюсюканья продолжатся? Правда иногда оказывается до абсурдности простой. С виду непоколебимый цербер просто заботится о своей репутации. В патриархальном строе, без мужского плеча рядом, выкручиваться необходимо иногда подобным образом. Но это не оправдание. Неприятный осадок, сидящий в районе груди, никуда не исчезает. В который раз мать через такие мелочные поступки расставляет приоритеты, которые ясно говорят о том, что в первую очередь для нее важно. — Буду говорить с ним по-другому, если подойдет к тебе вновь. Но все же дипломатичным способом, — она замолкает, поворачивается ко мне и слегка сжимает мою ладонь. Поселившийся еще с начала разговора ком в горле начинает давить сильнее. Чувствовать от нее попытки поговорить со мной, как с человеком, а не с глупым существом, ощущать ее касания, учитывая наши отношения… Дико непривычно. — Асия, я понимаю, чего ты хочешь. Не будем поднимать тему твоей жестокости. Сделать один звонок и решить это не составляет проблем, но это не моя политика. Он работает, обеспечивает своих родителей. Вспомни нас, когда я только прилетела в Интар. Правильно, лучше не поднимай тему безжалостности, иначе аукнется. А вот твое проснувшееся сострадание слышать очень странно. Ты сегодня в принципе ведешь себя, как девиант. Но это не впервые. Наша жизнь и распорядок в принципе зависит от ее перепадов настроения. — Вопросов больше тогда нет, — я высвобождаю свою руку. — Не думала вообще, что ты мне это так спокойно объяснишь… Прости, что была грубой. Выдавив из себя извинение, спешу поскорее уйти от неловкой ситуации. Каждый гребанный раз, слыша в голосе матери нотки, отдаленно похожие на родительские — внутри все переворачивается, выкручивая вину на максимум. Вину за упрямство, за слепоту в очевидных вещах. Как это работает?! Она же наверняка специально так делает… Даже от таких подозрений становится гадко на душе. Неожиданный оклик, наполненный тоской, вводит меня в оцепенение. — Я была такой же в твоем возрасте. Дикой, взбалмошной, неуправляемой. Мы с тобой похожи, — последние слова звучат для меня сродни приговору. — Мы с тобой не похожи, — без промедления возражаю я. Для чего она мне это говорит? Бросаю на нее пристальный взгляд, стараясь скрыть напряжение в теле. Опусти плечи, Асия, разожми кулаки. Ничего сверхъестественного не происходит. Это давно пройденные сценарии, просто позабытые. — Ты этого пока что просто не замечаешь, — слышимое мягкое возражение, вместо привычного сухого тона, вгоняет меня в еще большую неловкость. Уже второй раз. — …Неправда. Некоторые схожие черты есть, признаю. Но этого недостаточно для подобного самоуверенного утверждения. Нас разделяют разные пути. Чему я только рада. — Все мы становимся похожими на наших родителей. Постепенно, сама и не заметишь, как это произойдет. На бабушку мать не похожа абсолютно. Скорее, на дедушку. Но тот в свою очередь дал мне больше полезного, чем разрушающего… Жаль, что осознание приходит слишком поздно. Как и понимание, что я все-таки любила деда. Даже такие естественные чувства стали для меня в моменте осмысления шоком. Чем-то новым. — Как скажешь. Ну… Мне надо идти, работать, — не выдержав взгляд матери, я все же отворачиваюсь. Спорить не хочется. Бессмысленно. Да и кратковременная вспышка возмущения уже утихла. Время покажет и расставит все по своим местам. Тихое «легкой работы, Асия», и в районе грудной клетки оседает ноющее ощущение. Стараясь не показывать свои настоящие эмоции, я выхожу из машины и неспеша направляюсь в магазин. Гул отъезжающего BMW, резкий вдох сквозь стиснутые зубы. Мгновение, легкие сжимаются. Я напрягаюсь всем телом, выдерживая еще несколько секунд. Привожу мысли в относительный порядок и выдыхаю. Чрезмерные размышления зачастую убивают мое моральное состояние. Это плата за то, что я никогда не ошибаюсь. Преследующие видения, молчание там, где хочется закричать… Музыка сегодня точно бы не помешала.