В море ветер, в море буря, в море воют ураганы…
04.04.2022 Рид
Единственное, что останавливает его от навязчивой, так внезапно и несмело появившейся идеи о совершении самоубийства — размеренное, спокойное дыхание вымотавшегося до потери пульса лежащего коллеги сбоку. Ему не в новинку дрыхнуть с кем-то вот так, рядом: с саднившей от точного удара губой, до сих пор сжимающимися зубами и не высказанной руганью. Несмотря на всю свою внутреннюю мразотность и так и не утихнувшую бурю эмоций за прошедшие двадцать четыре часа, мужчина знал - не сможет разбудить, как бы не хотелось, ведь товарищ дернется от любого неловкого движения, развернется и прижмет к постели всем весом, тяжело пыхтя и недовольно, сонно ворча что-то вроде: «Лежи смирно, блять, а то снова приложу башкой об косяк». И угроза будет исполнена, поэтому ему и остается только бороться с желанием сомкнуть веки. Его мелко потряхивало, а невозможность двинуться только повышала степень безнадежности его положения. Тепло рядом - и никаких неловких обнимашек, только крепкая спина, обтянутая вытянутой [Гэвиновской, ибо ничего другого дать просто не успел, они как вернулись домой - сразу хуйнули на кровать в позе "как всё заебало"] майкой. Зачем он вообще открыл рот? Затеял в сотый раз ни к чему, кроме как к соре, не приводящий спор? День же так прекрасно начинался. Они просто должны были зафиксировать простые факты: вот труп, вот записи [пиздецки хуевые] с камер наблюдения, вот показания, вот, ебать вас в рот, фотографии с места происшествия от самых первых лиц, что узрели эти душераздерательные картины. Ищите, допрашивайте, давите, нагибайте - делайте, товарищи професси[а]оналы что хотите - но затащите в самое пекло суровой "колыбельки" [тюрьмы для несовершеннолетних], детишек, которые то ли обдолбавшись, то ли с ясным умом, совершили двойное убийство. А в итоге им раздали пиздюлей, пригрозили отстранением от дел на какое-то время, и насильно отправили отсыпаться. А Гэвин просто устал. За всю свою жизнь Рид мало кого благодарил. Таких людей и нелюдей найдется от силы десять, и в них не входят ни родная мать, благодаря которой он появился на свет [лучше бы нашел в себе силы удавиться пуповиной]; ни родной брат [о котором и вспоминать приходилось только после таблеток от головной боли — сказывались болезненные воспоминания совместного детства]; ни коллеги, которые сменялись один за другим в бешеном круговороте лет. Сейчас он искренне хотел простонать [в перерывав между сблевом утреннего всратого кофе из ебучего Старбакса] «спасибо» напарнику, в молчаливой заботе нависшем над его бренной тушей, согнувшейся над идеально белым толчком. И куда делась вся его выдержка? Где хваленая сила духа и вечный похуизм? Обычно гордо поднятый к чужом лицу в упор средний палец сейчас, вместе с указательным, уже который раз засовывался в рот и погружался настолько глубоко, что грозился добраться до гланд, только чтобы вызвать очередной порыв. Порыв избавиться от собственного желудка. — Проблевался? — Ничуть не насмешливый, даже участливый тон не улучшал состояние. Они находились дьявол разбери где, вызванные встревоженными соседями одного малолетки-торчка на интересующий объект. Двухэтажный дом, ничем не выделяющийся среди таких же серых и потрепанных развалюх отличился своими жильцами. Приехавшие на вызов детективы с лихвой оценили размах неистовства молодежных тусовок — обычно уютный [по словам тех же соседушек], неброский домик, сотрясающийся от ночных ревов музыки огромных колонок» встретил полицейских нагнетающей тишиной и мерзким, заунывным пейзажем: уже с порога, через приоткрытую дверь виднелся исход очередной вечеринки — гостей встретил сам хозяин дома, мистер Ларсон, как подобает: сидя в неестественной позе у стены, в домашних тапках и махровом халате, наброшенном на голое, тронутое целлюлитом, тело. И идеальной дырой, размером с пулевое ранение, между аккуратно выщипанных бровей. Двое прибывших на место преступления полицейских занялись привычным делом - вызвали коллег "особого" департамента, осмотрели разгромленную гостиную. Перешагивали разбросанные пивные бутылки, не боялись натоптать - за них всё уже сделали неизвестные [пока что] преступники - следы окровавленных подошв тянулись от лестницы к коридору, оттуда - к заднему выходу, выходящему в ухоженный сад. Они перекидываются парой фраз - Рид наблюдает, как мужчина тянется к карману форменной куртки - там запрятана пачка крепких сигарет. Гэвин следом тянется к собственной "заначке", и они почти одновременно отдергивают руки - вспоминают, что курить лучше на улице, когда они поймут, что здесь, блять, произошло. И понимают, стоит им, через раз дыша [от явной вони крови, сука, которая, кажется, везде], подняться наверх. Уинтерс в нервном движении проводит замотанной бинтом ладонью по светлым волосам, принюхивается чуть ли не к каждой, из трех, двери. У последней, в конце коридора замирает, тянется к ручке. Полнейшая тишина итак давит на мозг, раскаляет атмосферу до предела. Рид раздраженно то ли рычит, то ли хрипит: - Достал мять сиськи, псина, отворяй злоебучий Сим-Сим. Чем раньше закончим, тем быстрее передадим сильным мира сего мокруху и свалим в участок писать вордовские сочинения на десять страниц. - Завались, - От него лениво отмахиваются, но полу-просьбу, полу-приказ, исполняют безотказно. Они вдвоём вваливаются в помещение, застряв в проеме и столкнувшись плечами - от развернувшийся картины бестактная, неостановимая брань застряла комом в горле у обоих. Всё бы ничего. Интерьер как интерьер - классически-нейтральный для места жительства большинства среднестатистических обывателей Соединенных Штатов. Светлая мебель. Нежные обои. Двухместная, мягкая постель с шелковыми покрывалами. И распростёртая на этих самых простынях полноправная хранительница домашнего очага - миссис Монник Ларсон, мать троих [на самом деле четверых - семейство ждало пополнения] ребятишек. В небесно-голубой ночнушке до колен - теперь задранной до самой шеи, открывая всем неравнодушным вид распоротое пузо. Между широко разведенных ног - непонятное кровавое месиво, мужчины не разглядывают - у Рида перед глазами красная пелена, у Итана - беспрерывно скачущий "белый шум". Несколько шагов вперед - картинка проясняется, становится чётче. Бедной вдове, ныне покойной, пытались помочь с родами в домашних условиях. Пять минут они тупо пялятся на потерпевшую, отмечают нужные для себя "улики", думают, что написать в отчете и как, это, блять, описать. А потом срывается детектив - разворачивается на каблуках, чувствует нездоровое опьянение, и бросается в коридор - к туалету. Пиздец. П-и-з-д-е-ц. Ему становится легче, когда живот начинает тянуть от пустоты. То, что он не один - значительно улучшает состояние. Но его это не устраивает. — Итан, иди нахуй, и проверь, будь добр, прибыли ли обмудки из отдела убийств. Они не должны были здесь оказаться первыми. Поступил вызов — крики и звуки стрельбы. После затишье — очевидцы видели, как возможные нарушители спокойствия спешно усаживались в дорогие машины и укатывались в неизвестном направлении. По [не] удачным стечением именно патрулирующие местность офицеры оказались ближе всех — только по новым законам обычные ищейки не могли вторгаться на территорию следователей, ибо марать руки и портить психику — дурной тон для "слабых" существ. Рид не видит - затылком чувствует, как его смеряют неодобрительным взглядом, но оставляют в покое. Громкий хлопок дверью - не мужик а натуральная истеричка. Гэвин привык. Гэвин ненавидит себя за излишнюю восприимчивость, которую он демонстрировал далеко не каждому. Итан - исключение; Пара-тройка друзей - исключения; Андерсон, Коннор и Фаулер - Исключения с большой, мать их, буквы. Его отпускает. Слышит чужие шаги, громкие голоса. Выходит из своего укрытия, вытирает рукавом рот, чувствует, как напряжена каждая клетка тела - он готов кричать, лезть в драку, пробить чужой головой несчастную стену. Но только кивает новоприбывшим и жестом указывает направление, куда идти, на что смотреть. Сука. Уинтерс каждый день возится с машинным маслом, носится с бумагами, с делами, курит чистый табак и стреляет лучше подготовленного спеца; Рид скалит зубы, остается в отделе после полуночи, заливается кофе, отключает телефон и тоскливо смотрит на дверь. В трудовом договоре черным по белому прописано - пришел в семь, ушёл в десять [для омег, которым нужно хуева туча времени для собственных нужд]; пришел в семь - ушел утром следующих суток [для альф, которые возлагают на себя более тяжкую для мозгов, мышц и прочего, работу]. Детектив Гэвин Рид шлёт нахуй договор, чуть ли не зубами разрывая [но только в своих мыслях] - на деле же шипит нечленораздельно на показательные напоминания старших о том, что пора бы съебывать, а то копы других аутлетов заподозрят неладное. Все итак знают, что у взбалмошного хуилы с "расписным" еблетом, что уже несколько лет оттирает задницей стулья в спец-отделе омежьих хором, проблемы с башкой. По понятным только ему причинам. Гэвин в своё время сжил, пережил и отжил большинство мужчин и женщин, которые претендовали на громкое звание "напарников" - дольше всех, пожалуй, продержался Хэнк Андерсон. Работая в полиции, кажется, ещё до рождения Христова, прожжённый коп видел таких, как молодой и амбициозный Рид, на вертеле тысяча раз. Только выпустившийся из Академии Гэвин, имея статус чуть ли не в паспорте "Омега", оказывается среди альф. По рекомендациям ли "верхушки" академии, которые чуть ли не под фанфары выпроваживали юнца, то ли по его личной инициативе. Первое знакомство с Хэнком произошло более-менее гладко - они посмотрели друг на друга как на говно, подрались за рабочий стол, выехали на дело - и поняли, что сработаются. Дотошность, внимательность и организованность Андерсона прекрасно сочеталась с агрессивностью, резвостью и грубой харизматичностью Рида. О его половой принадлежности знают избранные и до сих пор. Поджарый, высокий, злой до трясучки и выпускающий когти при любой возможности офицер не походил на текущую в "те самые дни" сучку ни с каких ракурсов. По прошествии нескольких лет его внезапно все же перевели к "своим" под грифом секретности, ведь новый начальник их отдела, узнавший о том, что один из сотрудников далеко не самец в конкретном представлении, скрестил руки на груди, подтянул повыше идеально завязанный галстук и позвал "самозванца" к себе на чашечку чая. Рид орал. Рид плевался ядом, стремился вцепиться в лицо новому шефу и удерживающему его [уже, нахуй] лейтенанту Андерсону. В итоге оказался вжат мордой в меховой ковер самим Коннором и поставлен раком перед компромиссом - либо значок на стол, либо пиджак на плечи и вперед, с веселой рожей, сотрудничать. Тогда он и встретился с Уинтерсом - пылая и душой, и жопой, проклиная всех до третьего поколения, столкнулся с заинтересованной, меланхоличной рожей в выделенном лично для него кабинете, чуть не сломал протянутую руку и получил по ебалу. Это и послужило началом охуительных отношений и дальнейшей [почему-то совместной] жизни.