Лаборантка

На тонком листе бумаги, зажатой в моих вспотевших ладонях, остались вмятины от пальцев. Я развлекала себя нескончаемым истошным перечитыванием повестки… Явиться к 10.00 на судебное заседание. На подрагивающих коленях лежала подписка о невыезде и паспорт. Изнывая от ожидания, я следила за посторонними людьми в гражданской одежде, расхаживающих по широкому серому коридору в поиске нужной двери, и всё цеплялась взглядом за холодные обеспокоенные лица. Страх, витающий в этом здании, душил за горло. Но вот телефон, лежащий рядом на мягкой обивке софы, спасительно провибрировал, заняв меня от нервного растирания до дыр бумаги. Я оставила документы в покое. Ты ещё на связи? Да. Жду начало. Спасибо… В глазах защипало от слёз. Данка… Ты не пропадай только больше, ладно? Когда всё закончится, сразу пиши. Сонь, а если у меня отнимут телефон? Почему это? Не унимающиеся от дрожи пальцы застыли над страшными буквами. Меня могут посадить в тюрьму… Я сглотнула ком. «Night Angel» набирает сообщение… Не говори глупостей, дурашка. Говори только правду. За «правдой» последовала оговорка, а затем быстро исчезла из переписки: Кроме… Ты меня поняла? Всё будет хорошо. Животный ужас снова запульсировал в висках, а тревога загложила постукивающее сердце. Я потерла влажные ладони о ткань чёрных джинсов, в который раз осмотревшись по сторонам. Только взгляд уже так устал от крупных блёклых плиток, покрывающих стерильно-унылые стены… На них будто отпечатались чужие беды. Вот в коридоре появилась очередная неспокойная фигура, это была измученная женщина. Мелкие кудри вокруг заплаканного до неузнаваемости личика чуть подпрыгнули, когда она села на софу напротив, яростно кусая губы. Мой непослушный взгляд, я чувствовала, юлил без всякого контроля, пока сама я лишь терялась в мыслительных потугах понять, как здесь оказалась. — Дана… — Алёна Борисовна сипло зашептала моё имя, и её лицо в миг стало влажным от крупных капель слёз. Я не узнала преподавательницу, пораженно свыкаясь с её появлением, но с трудом признала в разбитом облике прежде ухоженную девушку и ещё раз неподвижно её осмотрела. Мне было дорого всё, что напоминало о лаборатории. И даже встреча с Алёной отозвалась приятной ностальгической болью… Но по коже прошёлся трепет от одной лишь мысли о том, что женщина может уничтожить в суде девчонку, положившую глаз на «её» директора. Я и понятия не имела, что меня ждёт за дверью зала заседания, могла лишь догадываться, что происходило за нашими с Алёной спинами, но точно знала, что женский конфликт оставался неразрешим. — Я… Вас не узнала, — женщина пересекла коридор и осторожно присела рядом со мной. От её внешнего вида хотелось лишь разреветься, но я хладнокровно терпела. — Это была я, — понимающе кивнув, я заглянула в её раскрасневшиеся от разорвавшихся тоненьких сосудов полные страданий глаза. — Это я рассказала полиции, что ты синтезируешь наркотик. Прости… Алёна громко шмыгнула заложенным носом, а я ощутила, как мой рот предательски дрогнул. Мурашки закрались за шиворот. Что мне сделать с вашими извинениями, Алёна Борисовна… Намотать вместе с соплями на кулак? Я шумно вдохнула головокружительный воздух. — На самом деле, я понимаю, что ты на такое не способна. Вот увидишь, эта идея принадлежит Максиму. Он сам наркоман, и других готов утащить за собой в могилу… — её припухшие веки слегка прикрыли глаза. Слова девушки вызвали во мне легко скрываемое, но досадное удивление… Именно этой детали не хватало, чтобы восстановить картину событий. — Я не собираюсь давать показания против тебя, клянусь… Это было ошибкой. — Что вы, Алёна Борисовна, говорите такое. Не было никаких наркотиков, — от того, насколько уверено и холодно раздался мой голос, я чуть не обмякла, вальяжно прислонившись к ледяной стенке. Не время было сдаваться у дверей суда, что вот-вот перед нами распахнуться. — С чего вы взяли это? Алёна посмотрела на меня как-то снисходительно, видимо, по-доброму печалясь моей детской искренности. — Просто я хотела извиниться… Я ведь обратилась в полицию и предупредила Антона и Максима… — единственное, в чём теперь заключалась моя искренность, так это в том, что я не понимала, зачем женщина с тихим ужасом признаётся мне в этих мерзких поступках… Я опустила раскаленный ненавистью взгляд в пол, чтобы суметь спрятать чувства. — Думала, что заслужу доверие Антона и разлучу вас. Прокралась к тебе в лабораторию и забрала пробы, чтобы твои отпечатки передать в полицию. Я знаю, что я сука… Я… Этот удар, очевидно, был лишь первым в списке сегодняшних потрясений, поэтому я замерла, боясь расплескать через края ядовитые обвинения. И медленно улыбнулась. — Ничего страшного. Мы уставились друг на друга, словно раскрыли загадку мюонного феномена. Но я нагло смотрела в её красные глаза до последнего, пока пораженная женщина не отвела сбивчивый взгляд. — Отдали колбы в полицию, ну и что с того? В них нет ничего запрещенного. Алёна Борисовна тяжело и шумно выдохнула. Её правда разбилась о мою браваду, которая начала стремительно рассыпаться перед человеческими чувствами, и я отвернулась. Если там действительно что-то обнаружат, то мне ничего не поможет… В дали коридора раздался удивительно знакомый стук каблуков. — Дана… Я желала тебе зла из-за ревности. Вырыла тебе яму, но за решёткой оказался мой отец… От услышанного я невольно повернулась обратно, к тяжело дышащей Алёне, а затем, не веря этой новости, медленно поднялась на уже онемевшие ноги. — Борис Борисович в тюрьме? Главный инженер, стремительно уволившийся из университета несколько месяцев назад, отправился в заключение… Что он мог сделать? Но больше женщина ничего не успела мне объяснить. В коридоре появилась секретарь. — Уголовное дело по обвинению Палачева Бориса Борисовича, Кулибина Антона Владимировича и Бракина Максима Игоревича! Прошу явившихся участников судебного дела предоставить мне паспорта. Всё то волнение, что прежде накатывало укротимыми приливами, теперь вспыхнуло ноющим холодом во всём теле. Я услышала его имя, дыхание стало удушливым бременем, а обстановка поплыла в глазах. Чужие мимолетные запахи слились в единый дурной аромат. На ватных ногах, протягивая паспорт, я подошла к массивной двери, у которой теперь ждала и Алёна, и двое незнакомых мужчин, и старая женщина с короткой стрижкой, на маленьких, но громких и злых каблучках. Ирина Андреевна обернулась мельком под моим пристальным взглядом, а потом резко одарила меня вниманием. — Вы? Мне нечего было ответить. Я сама оказалась в неприятном потрясении, хотя появление научрука… Не так уж и важно по сравнению с тем, что Антон обвинялся в уголовном преступлении… Он прямо сейчас там, за дверью… Я обессиленно облокотилась о стену, пытаясь настроить себя на показное равнодушие. Мы всё-таки увидимся, Господи, но при каких варварских обстоятельствах… Слёзы начали подступать заранее, за несколько шагов до зала заседания. Отстаивать свою свободу, играть роль невиновной лаборантки ещё куда бы ни шло, но я-то взяла на себя ношу повнушительнее... Затея в миг превратилась в глупость — если меня поймают на лжи, я могу навредить и ему… Я не думала, что в деле будет фигурировать кто-то помимо знакомых работников подпольной лаборатории… Всё оказалось так... Запутанно. И оставалось лишь ждать. Момента, когда у меня перехватит воздух при виде его глаз, за постылый месяц надрывных воспоминаний уже потерявших тот правильный цвет. Я знала, что директор искренне раскаивался. Глупая девочка с химфака вынудила взрослого мужчину, преступника задуматься — смешно. Но я приняла эту мысль, как обезболивающее от беспомощного отчаяния. Вот, за что молил прощения Антон… Вера в его искренность приносила вместе с облегчением страх… — Проходите. Наша странная компания перешагнула через порог судебного зала. Я вошла последняя, боясь повернуться в сторону решёток, за которыми скрывалось несколько лиц. Главный инженер кафедры, на которой я училась, в неприметной одежде, с отросшими седыми усами и бородой. Исхудалый наркоман Максим Игоревич с обозлённым на мир, как у уличного пса, взглядом. И в глубине… В груди бесконтрольно затрепетало. Я с силой сжала челюсти, усаживаясь на крайний ряд сидений, отвернулась к белому свету, врывающемуся в желтый приглушённый зал через пробелы в жалюзи. Неужели я когда-то могла подумать, что окажусь в подобном месте… Его обжигающий пристальный взгляд чувствовался до мурашек. — Прошу всех встать, — девушка с детским насупленным лицом и пронзительно строгим голосом прошагала на каблуках за трибуну. В зал заседания вошла женщина лет сорока в чёрной мантии. Все подскочили со стульев, и я тоже неловко выпрямилась следом, пытаясь разглядеть на недовольном лице нашего сегодняшнего правосудия намек на милосердие. — Здравствуйте, присаживайтесь, — женщина поправила струящуюся мантию и плавно опустилась за свой вычурный лакированный стол. — Все в сборе? — Да, ваша честь, — её, наверное, помощница, педантично поправила уголки стопки документов, сравняв их с углом трибуны. — Судебное дело объявляется открытым. В груди стремительно нажигалась тревога. Не было уверенности ни в том, что мне удастся избежать наказания, ни в том, стоит врать ради спасения директора, втянувшего меня в уголовное разбирательство, но и ни в том, что голую правду расценят, как это ни странно, правдоподобной. Пугающе чёткая дикция судьи разорвала напряженную тишину в зале. — Рассматривается уголовное дело по обвинению должностного лица, Палачева Бориса Борисовича в хищении государственных денежных средств Российского химико-технологического университета им. Рамновского в особо крупном размере, распространении наркотических и психотропных средств среди студентов ВУЗа при содействии Бракина Максима Игоревича, в отношении которого выдвинуты обвинения в изготовлении психотропных средств на базе подпольной лаборатории Кулибина Антона Владимировича. Я не выдержала накала и обернулась к клетке с подозреваемыми. Надменное лицо в прошлом уважаемого мной главного инженера не только не выражало человеческих переживаний по поводу озвученных обвинений, но и жестоко ухмылялось. Рядом сидел Максим Игоревич, то и дело переминающий тощие обгрызенные пальцы. А в углу, ни одним движением не выдавая своего присутствия, ждал бледный Антон. Ждал, когда я посмотрю на него. — Суд устанавливает личность подсудимых. Представьтесь, — судья обратилась к мужчине, расслабленно облокотившемуся о стену. Борис Борисович неторопливо поднялся и расправил складки одежды. — Я, Палачев Борис Борисович, семьдесят первого года рождения. Работал на химическом факультете в университете Рамновского тринадцать лет, уволился три месяца назад, чтобы переехать за город. Никакого отношения к запрещенным веществам я не имею и иметь не хочу… Мои интересы в суде будет представлять адвокат Ларин. Сказал бы кто со стороны, что Палачев устроил в ВУЗе «сеть» по сбыту наркотиков… Я бы подумала, что обиженные студенты плюются бреднями, чтобы охладить внутреннюю злобу. Но ведь у пяти литров продукта синтеза наверняка должен был иметься богатый заказчик… Тихий неприметный дядька ехидничал за решеткой и, не дождавшись разрешения судьи, плюхнулся на сидение. Что же, если у Бориса Борисовича хороший адвокат, это должно помочь и Антону с Максимом… На последнего мне было крайне плевать. — Поднимитесь, — судья грозно сдвинула брови. Командирские выходки подсудимого легко вывели ее из себя, и наблюдать за этим было мерзостно неприятно. — Я не разрешала вам садиться. Инженер смирно встал, его бахвальство заметно поубавилось. И в этот же самый момент женщина, насладившись своими полномочиями позволила ему снова занять своё место. Дело быстро продолжилось. — Присаживайтесь. Вы, подсудимый, представьтесь. — Максим Игоревич Бракин, девяносто шестого года рождения. Работал в химической лаборатории на производстве «Эссенц-аром», занимающейся синтезом компонентов для отдушек, — его тихий сдавленный голос начал срываться с первого же звука. И после неудачной попытки вести себя адекватно, парень моментально перешёл на истерический сиплый крик, от которого едва ли не стынула кровь. — Я не виновен! Я против обвинений! — Сядьте, — судья заткнула Максима Игоревича одним пристальным выедающим взглядом, от чего тот болезненно съежился и послушался безапелляционного приглашения. — Вы. Антон вздрогнул, не поднимая взгляд. Всё это время я старалась держаться холодно, чтобы не подставлять нас никчемными слезами, позволяла себе смотреть только искоса, чтобы быстро суметь оторваться от неприятно переменившихся любимых черт. Наконец, у меня появился повод взглянуть в дальний угол. Директор был подавлен… Свитер, что мужчина надевал в последний мой рабочий день, висел на неуверенно поджатых плечах, на бледном похудевшем лице заострились скулы, появилась щетина, которую раньше мне никогда не приходилось видеть на опрятном директоре. Светлая голова разочаровано опустилась, как у сдавшегося в плен. Судья ждёт… Из моих припухших истощенных глаз не упало ни одной слезинки, но в солнечном сплетении что-то остро сжалось. — Кулибин Антон Владимирович… — скромный безжизненный голос раздался в зале суда. — Девяносто шестого года рождения. Я директор компании по производству отдушек «Эссенц-аром». Основал ее четыре года назад. С Максимом знаком со школы… Этого мужчину не знаю. — Вину признаёте? — судья сосредоточенно взглянула на Антона, встревая в его медленно тянущуюся речь. Перед глазами все поплыло. Я вцепилась в мягкую обивку стула, стараясь дышать тише в замеревшем зале и поймать взгляд Антона. Но он лишь убито смотрел под ноги и молчал. — Если до начала разбирательства сознаетесь, с вами решим дело в упрощенном порядке… Добрая судья подговаривала подсудимого сдаться без прелюдий. Было видно, что Антон на это готов… Но я всё отчаянно ждала, когда смогу встретиться с ним взглядом. По щеке потекла холодная слеза. Быстро утерев ее рукавом, я продолжила пристально смотреть на директора, решающегося на ответ. Вдруг он мельком, словно проверяя своё решение, взглянул в мою сторону. Нет, пожалуйста… Я здесь… Он вернулся. Мы замерли, глядя друг другу в глаза через весь зал, и на секундочку у меня остановилось сердце. «Извини» Боже… Я так тебя люблю! Несмотря на всю мерзость, что ты мне причинил. Только не делай этого… Пожалуйста! «Прошу! Прошу! Не сознавайся!» Я незаметно, наверное, даже для него покачала головой, стараясь достучаться. Пустой взгляд мужчины наполнился светлым, но печальным теплом. Пауза оказалась неприлично продолжительной, и директор судорожно выдохнул. А я нетерпеливо — вместе с ним. — Ваша честь…