Мир, который уже спасен. Часть 2. Третья тетрадь.

      В аппаратной уже собрались все: и операторы, и зрители. Завидев сына, Андреас явно выдохнул с облегчением. Макса не было. Впрочем, оно и понятно, кто бы его, постороннего, сюда пустил.       -Первые испытания пройдут с участием робота, который с беспристрастностью машины запишет все, что попадется в поле зрения его камер. Так мы сможем получить самую объективную информацию, — начал вещать Горовиц, демиург, который, суда по всему, и курировал проект.       -А не лучше было бы использовать человека, чтобы заодно выяснить, как влияют перемещения в пространстве и времени на живой организм? — перебил его другой, имени которого Герман не знал.       -Это будет второй этап, пока же нам нужно убедиться, что машина работает как надо. А если человек погибнет или потеряет рассудок в процессе, мы так и не узнаем, произошло перемещение или нет.       -Это разумно, — уронил Эпплсид и повернулся к Горовицу, — Нейтан, у вас все готово?       -Конечно. Операторы ждут лишь вашей команды.       -В таком случае считайте, что вы ее получили.       Герман сжал кулаки так, что, кажется, хрустнули пальцы. Вот сейчас все произойдет и, возможно, кончится. А что будет — там? Неужели, что-то действительно будет? Вот Женька, тот верит целиком и полностью, что же до остальных, то Герман понятия не имел о религиозных чувствах Руслана и Христофора. А Макс… сейчас как никогда хотелось верить в то, что он действительно пришел из далекого прошлого, где был казнен на Гревской площади. Казнен — и вернулся, чтобы вместе с другом снова стать на пути Ордена. Неужели речь шла о нем, о Германе? Впрочем, сейчас это уже не важно. Вспомнился небольшой тонкой работы крест, что этот странный человек всегда носил на шее.       С Макса мысли метнулись к Христофору, Женьке, Руслану. Они будто встали перед мысленным взором плечом к плечу и грустно смотрели на него. А потом в этот ряд шагнула еще одна фигура — высокая, статная, в неизменном камуфляже. Варвара. Почему Герман снова вспомнил о ней? Ну, подумаешь, помогла ему на той «охоте», дала ножик и не выдала после. А теперь еще, кажется, помогает ребятам. Ну, вот и хорошо, что помогает.       Герман вздохнул и вдруг понял, что повисла гробовая тишина. Все смотрели на машину, которая мигала огоньками за стеклом, но взрываться пока что не собиралась.       -А… почему ничего не происходит? — не выдержал он.       Все обернулись, а Эпплсид снисходительно улыбнулся:       -Если вы, Герман, о той небольшой диверсии с изменениями в программе, то можете не беспокоится — все было вовремя устранено.       -Что?! — новость так ошеломила, что не пришло в голову даже отпираться.       -Неужели же вы считаете нас такими глупыми? — насмешливо продолжал Великий Магистр, — ну кто бы допустил вас, того, кто явился в Шангри-Ла как шпион, до одного из самых важных проектов, не контролируя каждый ваш шаг? Наивный вы человек, мистер Кайзер младший. Наивный идеалист. Машина времени уже запущена, и никто не смог этому помешать: ни вы, ни ваш сообщник, так опрометчиво явившийся сюда с того света.       Вот как? Значит, никто не смог помешать?! Возмущение и протест заглушили даже потрясение от того, что его диверсия раскрыта. Они считают его жалким червяком под сапогом Ордена! Думают, что он ни на что не способен!       Он нервно сунул руки в карманы куртки, и… пребольно уколол палец. Рывком выдрав неожиданную помеху, Герман с удивлением уставился на перочинный ножик со множеством лезвий и зеленой рукояткой. В памяти сразу встала грозовая ночь над древним городом и темный грот, в котором они, группа заговорщиков, укрывались от ливня. Герман тогда вздрагивал от каждого раската грома, потому что все они казались ему взрывами, а Макс спас его от позора и сказал, что всему виной незакрытое лезвие ножа. «Возьми. Он тебе пригодится», — так он тогда сказал. Ну что ж, вот и пригодился. Открыть лезвие — одно движение.       -Говна на лопате вам, а не машина времени! — рявкнул Герман и с размаху всадил нож по самую рукоять в серверный компьютер, как раз туда, где находился жесткий диск. Полетели искры, что-то затрещало, загорелось, все присутствующие, даже Эпплсид инстинктивно подались назад, мониторы стали гаснуть один за другим. Операторы повскакивали со своих мест — консоль отчаянно искрила и плавилась. Герман сам не ожидал, что вывод из строя одного компьютера повлечет за собой такую реакцию, судя по всему, он повредил что-то еще, даже более важное, чем компьютерная память.       А дальше в памяти Германа все смешалось. Запах плавящегося пластика, брызги электрических искр, едкий дым, крики — кажется, заклинило механизм входной двери. Люди в панике пытались ее открыть, но та была бронированной и не поддавалась. А еще запомнились потрясенные глаза отца. Но смотрел он не на сына, а на серебристую капсулу машины за стеклом — та странно вибрировала, точно закипающий чайник.       Создавалось ощущение, что внутри нее нарастает давление, точно в скороварке, и вот-вот оно должно превысить прочность стенок и разорвать аппарат на мелкие куски. Однако этого не произошло. Случилось другое. Пространство вокруг машины исказилось и прогнулось внутрь, точно спущенный резиновый мяч, постепенно прогиб этот становился все глубже и глубже, пока сдутый мяч не превратился в некое подобие канализационного слива, в который утекает вода из ванны. Эта жуткая воронка стала стремительно затягивать в себя все вокруг: пол, стены, потолок, окружающие предметы, стекло, отделяющее аппаратную от зала с машиной, точнее, того места, где только что находилась машина.       Сперва Герман наблюдал за этим с каким-то отрешенным спокойствием, точно смотрел по телевизору не слишком интересный и уже неоднократно виденный фильм. А потом поймал себя на мысли, что ему жаль всех, кого сейчас затянет в пространственно-временную воронку, в которую превратилась машина времени, более того, ему хочется последовать за ними. И в первую очередь, конечно, за отцом. Они семья, его место рядом, и никто никогда не будет его любить, кроме родного отца, потеря которого оплакивалась столько лет и которого чудесным образом удалось обрести снова. А что до Ордена, смешно пытаться противостоять тому, что суждено тебе от рождения. В голове точно раздался вкрадчивый шепот: «Вспомни свои глаза с вертикальными зрачками, разве твое место среди обычных людей? Они всегда подсознательно чурались тебя, потому что ты чужой крови. Среди них ты всегда будешь одинок и несчастен, и даже те, кто притворяется друзьями, на самом деле лишь используют тебя, а в душе боятся. Если ты уйдешь, они вздохнут с облегчением».       Все это было так. Он привык считать Орден злом, но лишь потому, что об этом ему говорили другие люди: дед через тетради и Макс. Но сам Герман так и не увидел ничего апокалиптического в его деятельности, а всякие игры в мистику, вроде этих «Заветов Великого Змея» и разговоров о бессмертии, он даже не принимал всерьез. Выходит, его тут ничего не держит, а кто знает, куда перенесет их всех пространственно-временная воронка. Нужно просто расслабиться и ждать, пока его не затянет вместе со всей верхушкой Ордена. Да, пожалуй, это будет правильнее всего. Он слишком устал плыть против течения и бороться непонятно с чем.       -Герман, дай руку!       Окрик резкий, как удар царским посохом по полу.       Ну, кто еще мешает ему спокойно уйти?.. Все ведь было так хорошо, так правильно.       Герман неохотно поднял глаза. Где-то над ним светлым пятном из темноты (видимо, освещение уже отключилось) проступал силуэт Макса в белом костюме. Он был очень напряжен, черные брови сошлись к переносице, губы плотно сжаты, а рука протянута и готова схватить Германа.       -Если ты хоть немного веришь мне, хватайся, я тебя вытащу!       Верить? Чему именно из той небывальщины, что нагромождена вокруг этого человека, он должен верить? Принять, что пятьсот лет назад его колесовали на Гревской площади в Париже и сейчас он вернулся? Или в то, что он, Герман, — прямой потомок его друга Армана де Бриена и у него просыпается наследственная память? А может, в то, что Макс вышел из зеркала во время их первой встречи и способен появляться и исчезать по собственному желанию? Кстати, каким образом он проник на тщательно охраняемый этаж, куда вхожа только верхушка Ордена по особым пропускам? Но видения о приговоренном с зеркальной сережкой были, были, были! И в них — теперь Герман уже почти не сомневался в этом — был именно Макс. И всякий раз сердце его кровоточило при виде изможденного и искалеченного человека на эшафоте, потому что этот человек был Другом. Именно так, с большой буквы.       Но все же здравый смысл отказывался принимать это. Нет, не могут возвращаться к жизни те, кто умер полтысячелетия назад! И, будто вторя этим мыслям, раздался голос отца:       -Герман, сын, идем со мной! Я так долго искал тебя. Ты нужен мне, ты нужен Ордену! Твое место среди равных, среди тех, кто с тобой одной крови!       -Скорее же! — в глазах Макса была отчаянная мольба, но Герман все колебался, и тогда тот тихо, почти шепотом проговорил, — несмотря на раннее утро Гревская площадь, что одной стороной выходит на Сену, полна народа. Посередине из свежих досок сколочен эшафот с огромным колесом, рядом с которым опирается на тяжелую палку палач и едва держится на ногах приговоренный. Он истощен и искалечен долгими пытками, но ты стоишь слишком далеко, чтобы разглядеть лицо, только знаешь, что это друг. А еще видишь луч восходящего солнца, отраженный сережкой с венецианским зеркальцем, которую сам когда-то ему подарил...       Второй раз за сегодня Герману показалось, что на него вылили ведро ледяной воды. Он никогда и никому не пересказывал свои видения! Никто не мог знать, да еще и в таких подробностях, что являлось ему во сне ли, в бреду ли, в беспамятстве ли. Никто, кроме него самого и… того, кто мог присутствовать тогда на площади.       И тут Герман почувствовал, что чаша его терпения переполнилась. Он должен, наконец, узнать, что за тип этот Макс, откуда появился, почему его называют графом и толкуют о том, что он якобы был казнен пятьсот лет назад, в противном случае никогда не сможет жить спокойно. Да что там жить, он умереть спокойно не сможет, пока не выведет его на чистую воду. И уж точно никуда сейчас не уйдет. А еще неплохо бы выяснить, почему всех присутствующих неумолимо тянет в воронку, что образовалась на места машины времени, а Макс спокойно так протягивает руку, предлагая помощь, и никуда втягиваться не собирается. Впрочем, насчет спокойно он, похоже, погорячился. Протянутая ладонь дрожит, на запястье вздулись вены от напряжения, а второй рукой он вытирает бегущую из носа кровь.       Герман рывков выбросил руку вперед, ухватил тонкие длинные пальцы и рявкнул.       -Никуда я не уйду, пока ты мне все о себе не расскажешь, ясно?!       -Слава Богу! — выдохнул Макс и сжал его ладонь с неожиданной для такой изящной кисти силой. Но тут же услышал голос отца:       -Герман, ты не можешь нас бросить!       Сердце будто сдавили с не меньшим нажимом, чем сейчас сжимал его ладонь Макс. Отец, неужели они сейчас расстанутся навсегда? Конечно, их мало что связывало, и тоска по семье была скорее детской мечтой о жизни, где ты нужен и тебя любят, но Герман понял, что не может вот так взять и бросить отца, куда бы тот не попал, угодив в воронку. Но и пойти с ним он тоже уже не мог. Тогда Герман, подобно Максу только что, протянул руку:       -Папа, хватайся, мы тебя вытащим! Не уходи!       Андреас, который уже едва удерживался, чтобы не быть втянутым в водоворот, подался вперед и даже сделал движение, чтобы схватить руку, но в последний момент опустил глаза.       -Нет, сын, мое место в Ордене. А ты… ты сделал свой выбор.       -Папа, не дури!! — заорал тот, но вдруг услышал голос Макса, который тихо читал нараспев:       -Да воскреснет Бог и расточатся врази его…       Потом все произошло очень быстро. Какая-то сила будто вытолкнула Германа из воронки так, что он врезался в Макса, и они оба повалились на пол. Впрочем, тут же вскочили и побежали прочь из аппаратной.