Эдгар Редмонд

Это был тёплый июльский день, ничем таким не выделяющийся от остальных летних дней. Погода была так же солнечна, а люди в поместье всё так же суетливы. Сколько себя помню, они с самого утра бегали словно белки в колесе, то и дело беспокоясь то обо мне, то о моей бабушке, к которой, собственно, я и приезжал на лето. Она была очень доброй женщиной, которая имела страсть к коллекционированию всяких казалось бы ненужных вещей. Но, стоило её спросить об этом, она так и отвечала: " Эда, поставь на место. Эдочка, не трогай сервиз. Эда, только попробуй разбить" А я, сколько себя помню, задавался вопросом, ну и зачем ей это всё. Да, безусловно все эти предметы часть её истории. Каждая безделушка, каждая деревянная птичка в коллекции, каждая треснутая кружка были частью её воспоминаний. Но не лучше ли хранить все воспоминания где нибудь в записках, запрятанных в тайный сундучок или винтажную шкатулку? Но так считал лишь я, а бабушка успешно собирала у себя аристократический хлам. Я даже и не вспомню сколько мне было лет, когда бабушка нарядила меня в сладко персикового цвета платьеце, с узорчатым шлейфом и так и хвасталась всем суетливым слугам, какой у неё красивый внук. Но меня в то время не интересовала одежда от слова совсем. Само собой я гордился, что из всех дворовых мальчишек я был самый ухоженный и по истине самый, не побоюсь этого слова, торжественный, но вся эта деткая гордость никогда не могла сравниться с детским любопытством. Вы ни за что не догадаетесь, к чему я проявлял больше всего своё детсткое внимание. Изящный сад, устеленный алыми розами? Чудесная служанка, что будила меня каждое утро нежными словами? Никак нет. Не смотря на изобилие прекрасного, окружающего меня всё детство, привлекла меня именно загадочная уродливость старой зерновой мельницы. - а что это там? - спрашивал я, на сколько мне не изменяет память, у мальчишки садовника, которому было совсем не до моих глупых вопросов. Собственно, как глуп вопрос, так и краток ответ. - зерновая мельница. Не рабочая- ответил он, вырывая надоедливый сорняк. Меня такой ответ не устроил, но я был слишком горд, чтобы по несколько раз выпрашивать ответ у кого-то, а потому решил, что лучше всего я разберусь с этой мельницей сам. И не дожидаясь лучшего момента, я совершенно спокойно пошёл к забору, чтобы предпринять попытки его перелезть. Дойдя до этих чёрных прутьев, я постарался своим юным взглядом оценить габариты преграды. И увы, своими наблюдениями я пришёл к весьма плачевному выводу- забор выше ровно в два моих полноценных роста и одну голову. " если бы великие люди сдавались столкнувшись с первой преградой, Британская империя не была бы такой Британской" - процитировал я в голове странную фразу, которая каким-то образом смотивировала меня двигаться дальше. Я взялся за прутья и представил, словно я нахожусь за решёткой, а садовник, который всё выкапывал позади меня какие то сорняки, был охранником той самой воображаемой тюрьмы. Едва дождавшись того момента, как "охранник" совсем отвернется, чтобы собрать все вырваные ростки в кучу, я уверенным темпом взялся за железные прутья и имея опыт лишь ходьбы по лестнице, стал ползти по забору. Ох, спасибо моей любимой бабуле за её любовь к узорчатым дверям и роскошному стилю борокко, от чего этот злосчастный забор имел уж слишком лёгкие для зацепок изгибы. И вот, несколько уверенных рывков и непреодолимй забор уже не был таким непреодолимым. На сколько помню, садовник заметил, что я наглейшим образом сбегаю, когда мне оставалось лишь спрыгнуть с самого верха и вот она, свобода, вот она старая зерновая мельница. Собственно, пока юноша кричал мне с неимеверным страхом в голосе, я радостно воскликнул, что ничего мне в этом мире не страшно и под впечатлением слишком неаккуратно спрыгнул с забора, порвав край любимого бабушкиного платья. Всё, что происходило дальше, для меня было словно в тумане. Помню, как я бежал по не скошенной траве, которая местами колола мои не прикрытие ноги. Помню, что за мной уже побежали какие то слуги, перепугавшись, что за мой побег им влетит по шапке. Ну а мне было весело. Ровно до тех пор, пока засмотревшись на едва крутящиеся крылья мельницы, я не споткнулся о что-то и не рухнул камнем на землю. Что было дальше, я помню до мельчайших деталей. Рассказывай я это историю раньше, преукрасил бы, что смог добежать до мельницы и гордый вернулся назад, но сейчас я расскажу искренне, как всё и было. Я разревелся. Слёзы лились не чистым ручейком, а полноценным водопадом. Само собой меня уже подобрали перепуганные слуги и уж очень любезно просили не плакать. А я всё кричал "дурацкая мельница! Что б ты сгорела! Что б ты вообще не работала!" Так и завершился мой так хорошо начинающийся побег. Меня вернули назад заплаканным, грязным и с раненой коленкой от неудачного падения. К сожалению, тот день был последним днём для сладко персикового платья и для моего детского любопытства. С тех пор я никогда не интересовался какими то строениями, исключительно поэзия, исключительно лирика. Но быть честным, сейчас я бы с удовольствием вернулся к бабушке, царство ей небесное, и с удовольствием взглянул на эту старую зерновую мельницу.