Эдгар Редмонд

Холодная ночь в пустом и до безумия тихом классе, в котором единственный звук, это громкий звук удара капель, стекающих по бите на деревянный пол. Никто не решался сказать ни слова, а может и не мог ничего сказать, даже если хотел . В ту ночь я впервые увидел мёртвое тело. Его лицо было обезображено гримассой ужаса. Широко открытые глаза, смотрящие куда то в сторону, белая, я бы даже сказал прозрачная кожа и бардовая кровь, которая пугающими фигурами растекалась вокруг пробитой головы. Мы порешились на том, что Герман не берёт на себя вину в одиночку. Мы все префекты и должны нести это вместе. Но даже при таком раскладе никто не решил признаваться в содеянном и в конечном итоге я взял на себя ответственность за то, куда же денем тело. Почему это сделал я, ведь договорились решать все вместе, спросите вы? Потому что мой дядя, которого я упоминал ранее, был скажем так очень загадочным человеком. Он никогда не посвящал меня в тайные общества, в которые погружался с головой, но я точно знал, что он поможет мне в случае, как в ту ночь. А потому, не медля, я воспользовался телефоном, что был в кабинете зама директора, который, к слову, в ту ночь тоже попрощался с жизнью подобно ученикам. Дрожащими руками я набирал дядю. Не понимаю как тогда находясь в состоянии чистейшего ужаса я вовсе вспомнил этот долгий номер. Однако, он ответил быстро. Даже слишком, от чего я растерялся и не смог ничего сказать. Всё происходящее было как в непроглядном тумане . Я говорил едва разборчивые фразы, а он, путём задавания не хитрых вопросов всё же выпалил из меня важные для него слова. И каково было моё удивление, когда буквально через час, вдумайтесь, всего лишь час ожидания этой холодной ночью и мой лучик надежды появился. Дядя всегда был божественно прекрасен. Он явился в белом одеянии, которое в полу мраке отражало блёклый свет луны, вселяя надежду на лучшее. Он был не один, а с каким то мужчиной, которого я до этой ночи не видел, но именно этот мужчина разделит мою жизнь на до и после. Хоть дядя и был испуган, в его благородно фиолетовых глазах было куда больше сочувствия и непонимая того, что же со мной случилось. Но ещё больше страха появилось на его лице, когда он увидел тела погибших в ту ночь студентов и Гринхилла, который по прежнему сам был бледен подобно мертвецу. И пока мой дядя принялся успокаивать перепуганного префекта зелёного дортуара, я решил уладить ситуацию с другими ребятами. Лоуренс, который всегда держал себя в руках, даже расплакался от пережитого стресса. Сидя в углу комнаты он осознавал, что сейчас увидел, осознавал, что стал соучастником и всё ещё пытался принять, что раскрытие правды сломает его жизнь с тем же хрустом, с каким была проломлена голова Дерека. - эй, Лоуренс, ну что ты- едва подобрал я слова, положив ему руку на плечо. - семья верит в меня- начал он заикаясь- Все мои сёстры, родители, они переживают как я - говорил Блюэр, опустошённо смотря в пол- что меня ждёт, если они узнают? Я решил, что слова будут излишни и лишь обнял его. Последний раз Лоуренс плакал, когда мы стали префектами. И я был бы не я, если бы не посмеялся над ним тогда. Но сейчас, видя его слёзы испуга и непонимания, я не стал подшучивать над ним. Мне самому было безумно страшно, но что то не давало мне расплакаться и впасть в отчаяние. - мы с этим справимся- спокойной прошептал я, на что Лоуренс лишь кивнул. Отодвинувшись от него я увидел Грегори. Он выглядел совершенно обыденно и даже, на моё удивление, о чём то стал говорить с загадочным мужчиной из под шляпы которого виднелись длинные серебристые волосы. Я бы очень хотел знать о чём они тогда говорили, но дядя, который уже успел убедить Германа, что всё будет хорошо, окликнул меня. - Пойдём мой дорогой племянник. Быть честным, я немного испугался такого предложения, но незамедлительно пошёл на его приятный голос. Мы неспеша вышли на улицу, словно это была обыкновенная прогулка, необычаянно красивой ночью. Шли так, будто совсем ничего не случилось и пару минут назад я не сидел у мёртвого тела своего же фэга. Луна совсем спряталась, от чего ночь была темнее чем обычно и лишь фонари освещали нам тропинку. Мы шли от силы минуты три в кромешном молчании, но эти минуты, тогда для меня длились часами. Дядя Алистер был всегда болтлив и уж слишком привлекал к себе внимание, но сейчас я практически не узнавал его. На его лице был на столько холодный взгляд, что я не видел в нём собственного дядю, того самого родного, слегка поехавшего на невинности и красоте . Мы остановились на небольшом каменном мостике, освещающемся лишь старым фонарём. Всё так же безмолвно, мы глядели в воду, которая соответствует правилам этой мерзкой ночи- тёмная, холодная и что то в себе таящая. Все мои попытки увидеть что то в этой мгле присекались блёклым отражением света фонаря на слегка шевелящейся поверхности. - Эдгар- наконец прервал тишину дядюшка- ты ведь не хотел этого? - нет, это было случайно... Признаться, я пожелал Дереку смерти, но не думал, что всё так обернётся- отвечал я смотря на воду, но вскоре резко повернулся лицом к дяде, который, казалось бы, всё это время и ждал этого. - я не хочу казаться тебе отвратительным! Но понимаю, что совершить такой самосуд.... Боже! Я в замешательстве, нет, не так, в растерянности! Как мы могли допустить такое. Почему я выбрал себе в фэги именно Дерека! Я кричал эти вопросы словно сам себе. В моей голове не укладывалось как такой замечательный фэг мог оказаться на столько мерзким человеком. Я не мог понять почему не остановил Германа, а даже наоборот, помог ему убить всех свидетелей. В моей гиблой голове всплыли образы кровавых тел, воспоминание с пустого кабинета и вновь возник звенящий удар капель крови о пол. Должен сказать, меня тогда чуть не стошнило. Наконец возникло полное осознание того, что я увидел этой ночью. И если бы рядом не было дяди, боюсь я бы впал в абсолютное отчаяние, если вовсе не бросился бы в воду. Видя это, Алистер резким движением притянул меня к себе и крепко, крепко держал. Погладив меня по голове, он бархатным голосом произнёс фразу, которую я не забуду никогда. - Тебе не надо быть сильным для меня. Всё хорошо. Такая простая фраза моментально вызвала у меня слёзы. А ведь и правда, я так привык, что префект должен быть идеалом, что я Редмонд, который всегда и во всём прекрасен, что даже сейчас не позволял себе рыдать. Но когда я понял, что никто кроме дяди не увидит меня в таком постыдном положении, я тот час же расплакался. И всё никак не мог остановиться. Я сжимал аккуратный пиджак дяди до неизгладимых следов, плакал, упираясь в его грудь и оставлял следы от хрустальных слёз. Но мне впервые было так спокойно и тепло. Я наконец смог без страха осуждения показать свои настоящие чувства. Мы стояли обнимаясь под светом тусклого фонаря в сдавливающей тишине, которая сопровождалась лишь моими глухими всхлипами. По правде говоря, я уже хотел вернуться назад, увидеть ребят и понять, что с ними всё хорошо, но что то не давало мне сделать и шаг в сторону желанной цели. Как будто оковы ответственности за содеянное сдавливали меня не давая уйти с места. Но тихая мелодия, прозвучавшая тогда цепляющей душу серенадой словно освободила меня и вернула в ту самую реальность, в которой всё ещё может быть впереди. - Darling, look into my eyes And tell me what's inside Дядя Алистер, обладал невероятным голосом, тембр которого не просто успокаивал, а располагал к себе. Он всегда пользовался этим и сколько помню, собирал вокруг себя толпы лишь напевая что то своим брилиантовым голосом. Когда я был младше, так и пробирался сквозь незнакомых барышень в роскошных платьях только чтобы стоять ближе всех к дяде, чтобы быть удостоенным такой чести, как его пение. Но он никогда не адрисовывал песни для меня. Они были показушно посвящены моей матери, прекрасным незнакомкам, загадочным леди, с которыми он как легко увиделся, так и легко простился, но не мне, не своему единственному племяннику. - You don't know what it's like To leave it all behind Он продолжал эту тонкую мелодию, пробирающую до холодка по всему телу, а я понимал, что эта песня всецело принадлежит одному мне и никому больше. Пожалуй, в тот вечер под тёмным фонарём я получил куда больше, чем потерял. В конечном итоге, разумеется, мне пришлось вернуться назад, но я вернулся уверенным в себе и готовым помогать другим. Знаете, могу сказать, что изменились мы все. Держать в себе эту тйну было сложно, но необходимо, от чего каждый из нас стал более закрытым, чем раньше. Казалось, словно все, кто хоть разок косо на тебя взглянул знали правду. Будто каждая необдуманная фраза приводила к полному раскрытию всей правды о тайне той ночи, в которую префекты Уэстона свершили самосуд над учениками, нарушевшими священные традиции колледжа.