Эдгар Редмонд

Выступать в группе было действительно сложно и я сейчас не имею ввиду лишь физическое недомогание или лишь моральную усталось. Я говорю о квинтесенции всего того, что я пережил. Бесконечное общение с фанатами, постоянные выматывающие тренировки, давление со стороны Бравата, который лишний раз напоминал о том, за какие мерзкие проступки я здесь оказался. И я, надевая ложную маску счастья, вновь занимался тем, что от меня требовали. По правде говоря, я всегда чувствовал сомнения по поводу всего, что делал. Наверняка и ребята испытывали тревогу, но тактично об этом молчали, чтобы сохранять общее ощущение нужности. Мне плохо помнятся те загруженные деньки, но как бы не хотел, бессонные ночи не забуду никогда. Я проводил эти тёмные времена наедине со своими мыслями и осознанием того, что всё вокруг лишь временная замена тому счастью, которое я получал и дарил людям в Уэстонском колледже. Дело близилось к поздней осени. Уже все слабые листики опали под тяжестью ветра, а самые стойкие, самые наливные красные держались из последних сил. Это прекрасное время года радовало меня не только эстетикой полей устеленных золотой листвой, дождями, которые было приятно встречать у окна с горячим чаем Rose et rose musquée, но и замечательным днем, который носил такое название как день рождения. Меня окружали разные люди. Те, кто безумно любил свой день рождения, те, кто остерегался его как судной ночи. Бывали и такие личности, которые вовсе забывали его праздновать, но это был не я. Для меня этот праздник был самым главным чудом пожалуй всей осени. И я, сколько бы не искал тому причин, до сих пор не могу найти истинную причину такой любви к данному торжеству. Внимания я и так получал достаточно. Подарки? Ах, чего желать тому, у кого всё и так есть. Но вот что то такое было, какая то загадка, которая заставляла меня ждать этот праздник из раза в раз. И в тот год у меня действительно была весомая причина дождаться этот день. График работ был крайне плотный. Брават диктовал даже то, сколько минут от всего дня я имею право потратить на себя. И этого времени было ничтожно мало. Но этот восхитительный праздник, это знамение именуемое днём рождения дало мне полное право выпросить для себя целый день. Выпрашивал я себе свободное время находясь при всём параде. Рядом с друзьями, с подчинёнными моего продюссера, ведь я прекрасно знал, что останься я с ним наедине, ни за что не выпросил бы этот глоток свободы. И не смотря на явное недовольство, Брават, который желал казаться для всех хорошим отпустил меня, само собой уже с глазу на глаз наказав, что если я не вернусь на следующий день, могу забыть сюда дорогу. Но мне для счастья много не надо было. Что уж там, моей целью было лишь побывать в дорогом моему сердце месте, которое я в далёком детсве заботливо называл страной лягушек. Я бы охарактеризовал это место, как нечто далёкое, что то за гранью. Переходя зелёную изгородь и оказываясь в этом парке, ты чувствуешь, словно время останавливается, давая тебе шанс укрываться от обыденной суеты в этой бережно скрывающей зелёной пелене. Моя мама часто бывала там. Что сказать, она была крайне суетливой женщиной, которая куда то вечно спешила и из за несущных пустяков поднимала весь дом на уши. А здесь, в этой чудесной стране лягушек и загадочных трав, она словно становилась сама не своя. До безумия спокойная, нерасторопная, я бы даже сказал очень нежная и любящая. И вот, она брала с собой любимую книгу о всякой романтике, которая в детсве была очень далека от меня и пожалуй так же непонятна, как и сейчас. Постукивая высоким каблуком по старым, уже зарастающим мхом дощечкам, шла до скамейки, что безмолвно стояла в самой гуще парка. И вот, поправляя светлое платье, ох и любила же она надевать самые светлые вещи, то и дело отправляясь в лес, да в парк, чтобы потом, запачкавшись, вновь ученить скандал, она садилась на скамейку и манерно закинув ногу на ногу, начинала читать. А я всегда был рядом и следил за тем, как бегали её глаза то влево, то вправо, перелистывая очередную страницу. Как она от удивления громко вздыхала и открывала во всю ширь глаза, которые и без того казались мне чересчур большими. Как она пошатывала ногой и беспечно накручивала прядь жёлтых волос на палец, словно школьница, впервые читающая о взрослой любви. Я выучил уже все её дурные и милые привычки. И выучил до такой степени, что потерял интерес к её манере чтения. Но что никогда не переставало меня манить, это многоголосое пение лягушачьего хора вокруг. Прислушешься и того гляди, где то слева лягушка басом запоёт протяжное ква. Слушаешь дальше, а справа песню подхватыеват другая лягушка, протягивая всё то же ква, но уже в сопрано. И слушаю эту какофонию лягушачьих голосов, я и сам начинал испытывать некое спокойствие. Меня не покидало ощущение, что этот хор был посвящён мне. Что каждая лягушка так приветствовала меня и говорила спасибо за то, что я почтил их своим присутствием. Получив свободу в свой день рождения, я решил отправиться именно сюда, на окраину Лондона только из тех соображений, что это загадочное место успокаивает. Мне хотелось мимолётного спокойствия, которое я мог получить лишь там, скрывшись от лишних глаз. Взяв билеты на поезд из Лондона, я таки отправился туда. Уже смотря на стены домов, что становились беднее и грязнее по мере удаления от центра, я предвкушал, как сойду на платформу, как увижу ту же деревню и пройдя средь маленьких домиков окажусь в парке. Собственно, так оно и было. Недлинный путь пролетел незаметно и вот я уже и стоял средь мелких улиц, в которых с моего последнего прибытия не поменялось ничего. Даже казалось бы стая собак, вечно ошивающаяся у местного кафе была всё та же, что в моём детстве. Да, я до мельчайших деталей помнил тот же путь. По каменной тропинке, средь маленьких домиков с деревянными ставнями и средь забора, который всё никак не чинили. Я наконец добрался до каменной арки, что по сторонам окружала нескончаемая изгородь белого дерена. Арка совсем потеряла свой аккуратный вид, но это неухоженное единство с природой добавляло некую изюминку, я бы даже сказал оно добавляло волшебство этому месту. Слегка отодвинув кусты, совсем уже нависшие над старой табличкой, я увидел исене-чёрную надпись Schmeterling Garden и убедился, что передо мной всё тот же парк. Ах этот звук удара тяжёлого каблука о доску. Песнопения птиц над головами и нарастающий гул лягушек, по продвижению вглубь. Я не ошибся, когда выбрал именно этот день для такой знаминательной поездки. Как я выразился раньше, осень самое чудесное время года. Ветер ласкает ветви деревьев, от чего не опавшие алые листья заботливо перешёптываются над моей головой, создавая уют. В этой удивительной атмосфере я смог дойти до самого драгоценного места- скамьи, что служила опорой моей матери, пока та прохлаждалась, читая книгу. И как бы это ни было больно понимать, но от той самой скамьи практически не осталось и следа. Лишь пара дощечек прогнившие изнутри лежали на том самом месте, свято храня память о том, кому они принадлежали. Сказать, что мне стало тоскливо? Нет, это будешь ложь. Но всё же тонкую струну печали я прочувствовал. И усевшись на те самые дощечки, я облокотился о дерево, что стояло сзади. Стало как-то спокойнее. Дахание было умеренное, едва слышное. И уж тем более его было не расслышать из за легушачьего гула, который с годами не изменился совсем. Я смотрел в золотую пустоту без единой мысли в голове. Тревога покинула меня вместе с силами и я сам не заметил как уснул под нескладную колыбельную лягушек. В тот день мне ничего не преснилось. Я провёл то время так безмятежно и так сладко, что все те бессонные ночи, что приследовали меня ранее, потеряли смысл. Жаль, проснувшись я был вынужден бежать назад, ведь как никак понимал, что за меня будут волноваться. И убегая из парка я даже не удосужился посмотреть, как же там поживает табличка, заросшая листвой. Сейчас я не смогу вернуться туда. Этого места больше нет на карте Англии. Но оно навсегда останется в моих воспоминаниях, в моей истории, в моём произведении . И очень уж надеюсь вы сами запомните этот дивный парк, что я продолжаю бережно звать Страной лягушек.