последняя капля моря

Кисаме сдавливает тонкую шею в своих руках. И скалится. Светлая кожа в темноте кажется практически белой, а лицо тритона наверняка — ещё уродливее, чем обычно. Жабры раздуваются, как и крылья носа, словно после долгого бега, но причина повисшего напряжения была отнюдь не в нем. Итачи выгибается, тянется к удерживающей его руке, хватается за нее, и отступает. Воздуха не хватает. Тритон чувствует под своими пальцами набухшую вену, она пульсирует, а кожа отдает жаром. Кисаме сжимает руку сильнее, слышит сдавленный хрип, и отпускает. Держит за плечи, сдавливает их, оставляет красные следы, которые потом превратятся в синяки. Итачи глубоко вдыхает, широко открывает глаза, хватает воздух ртом и впивается ногтями в чужую конечность, маленькая, но приятная месть. Тритон не дёргается, все равно его кожа слишком грубая и плотная для того чтобы проткнуть ее ногтями, но ослабляет хватку, оставляя лишь свое присутствие и показывая намерения. В тусклом лунном освещении их лица исказились. Черты заострились а ситуация накалилась. Кисаме тянется к подбородку тэнгу и задирает его, видя перед собой мутный взгляд, слезы в уголках глаз, и сухие, потрескавшиеся губы. Не самый презентабельный вид. Итачи хмурится и смотрит на тритона, ждёт последующих действий, сам решая ничего не предпринимать, и кривит губы в усмешке, словно он вышел победителем в этой незаконченной партии. Только сам глубоко дышит, громко, часто, словно загнанный зверь. Кисаме приближается, опасно близко, практически касаясь носом. Смотрит своими пустыми тухлыми глазами, мертвыми, страшными, и скалится. — Добился, чего хотел? — голос хриплый, низкий и гулкий. Напряжённый. Руки тритона перебираются обратно на шею, обхватывая, но в этот раз по-другому. Итачи смотрит на него из-подо лба. Ждёт реакции. Знает, что вызвал зверя, с которым может не справиться, но упорно продолжает провоцировать. Облизывает свои сухие губы и поворачивает голову, открывая ещё больший вид на шею. Поднимает вопросительно брови. Кисаме смотрит на него всего, на растрепавшиеся волосы, на покрасневшее лицо, но ставший томным взгляд и срывается. Переключатель внутри щелкает, и зеленый свет сменяется красным. И тритон отпускает шею, в свою очередь, заменяя руки на ней зубами. Обхватывает туловище, прижимает к себе и кусает. Прокалывает тонкую кожу, а потом зализывает рану, словно извиняясь. Слышит сдавленный крик и ещё больше входит в раж. Итачи кривится от боли, но не сдается. Даёт своим рукам волю, обхватывает шею и притягивает ближе. Стонет, когда его кусают ещё раз — в этот раз неприятные ощущения не такие резкие и явные, и расслабляется, подставляясь под чужие прикосновения. Дыхание учащается, вокруг становится жарче и Кисаме снимает с тэнгу одежду, разрывает ее с лёгкостью, отбрасывая, сейчас она не нужна. Потом он, возможно, извиниться за испорченные вещи, но видя перед собой поджарое тело, мысли об этом уходят. Остаётся лишь лёгкий металлический привкус во рту и сладкое послевкусие. А также горящее возбуждение. Тритон отрывается от шеи и проводит языком по груди. Чувствует вкус кожи, пряный, яркий и не сдерживаясь кусает. Ведёт руками по бокам, сжимает их и отпускает, движется дальше, чувствует под руками поясничные ямки и очерчивает их контур. Ощущается непозволительно нежно в сравнении с тем, что тот делает своим ртом. Прикусывает сосок, в этот раз не до крови, но все ещё до жалобного всхлипа, обхватывает губами и отстраняется. Смотрит в потемневшие глаза Итачи и самодовольно улыбается. Опять возвращается к шее, в этот раз просто лижет, и поднимается к уху. Горячее дыхание опаляет, заставляет мурашки бежать по коже. Итачи сглатывает ком образовавшийся внутри и непроизвольно отворачивается. Кисаме хмурится, ведёт носом по скуле, прикасается к уголку губ. Целует. Жарко и мокро. Проталкивает свой язык внутрь, старается не поранить зубами — хотя через секунду забывает об этом, и сам стонет. А чужие руки на плечах сжимаются сильнее, напрягаются обречённо. Итачи ощущает вкус крови, всю остроту, как бы двояко не звучало, чувств. Он тянется ещё ближе, ещё больше, ему словно мало, и он со всей жадностью берет свое, прислоняется так близко, что границы между ними стираются. Тритон опускает руки на ягодицы, оглаживает их, сжимает — наверняка с намерением оставить следы, и проводит по ложбинке, ловя губами чужой стон. Боится проникать глубже, растягивать. У Кисаме пальцы крупные, большие, под стать обладателю. Но решается, когда тэнгу заводит свою руку за спину, направляя его, словно давая немое разрешение. Медленно, все ещё неуверенно, вводит одну фалангу пальца, слышит мычание, скорее одобрительное, чем недовольное, и продолжает. Итачи стонет, когда ощущает внутри целый палец. Немного напрягается, представляя, что ждёт его дальше, но перестает думать об этом, стоит только задеть чувствительную точку, которая заставляет его содрогнуться всем телом. Член уже болезненно пульсирует и тэнгу тянется одной рукой, чтобы помочь себе. Проводит по собственной плоти, по сочащейся предэякулятом головке и стонет уже громко, запрокидывает голову, тем самым отстраняясь от поцелуев. Итачи чувствует, что всего несколько движений, и он придёт к разрядке, но его останавливают. Кисаме перехватывает руки тэнгу, притягивает их ко рту, облизывает пальцы, посасывает их. Опускается на колени и проводит языком по подрагивающему члену. Пальцы все ещё растягивают проход, проходятся в который раз по чувствительному месту. Ещё немного и в Итачи поместятся три пальца. Кисаме круговым движением языка облизывает красную головку, не берет глубже, так как боится задеть зубами. В этот момент этого бы не хотелось. Тэнгу стонет, его крылья, трепетавшие с самого начала содрогаются. И Кисаме чувствует в своем рту вкус чужой спермы. Итачи выгнулся и кончил. Тритон послушно сглатывает и отстраняется, растягивая губы в улыбке. Теперь его очередь получать удовольствие. Подхватывает не сопротивляющегося тэнгу под бедра, подставляет головку собственного члена ко входу и заглядывая в лицо Итачи отслеживая малейшие изменения. Не видя возражений, Кисаме медленно начинает входить. Ему бы хватило только ощущения тесных стенок и этого выражения лица, чтобы излиться, но тритон сдерживается из последних сил. Хочется продлить эту сладкую негу. Медленно движется, пытаясь найти ту точку, от которой ранее тэнгу был в восторге. И находит. Итачи уже было успевший понадеяться на финал, вновь оживляется. Как и его член. И ощущение наполненности, хоть и непривычно, но доставляет своеобразное удовольствие. Особенно когда Кисаме ускоряется и вновь возвращается к поцелуям. Итачи подмахивает бедрами, поза неудобная, но он даже рад, что его держат на руках, потому что ноги сейчас не держали бы. Тэнгу стонет в рот тритона, сам прикусывает его язык и отстраняется тяжело дыша. А Кисаме упирается лбом в стенку и вбивается в податливое тело ещё жёстче. Чувствует приближающийся финиш. Доводит себя до разрядки и успевает вытащить член, кончая на живот Итачи. Выдыхает и опускает взгляд на все ещё не упавший стояк тэнгу, проводит пару раз рукой и тот тоже изливается. Кисаме подхватывает опадавшего от перенапряжения тэнгу на руки. Посмеивается про себя и укладывает его на пол ложа рядом с собой. Итачи смотрит пустым взглядом в потолок и глубоко дышит, пытаясь отойти от произошедшего. — Теперь доволен? — Кисаме ехидно интересуется, и принимается вытирать себя. Было бы неплохо искупаться, но тритону не хотелось оставлять птичку одну. — Да, — Итачи сухо кивает, что отличается от его предыдущих реакций, — вполне.