cold in my professions, warm in my friendships

—Ну и жарааа… —измученно протягивает Джон, развалившись на стуле и покачиваясь на нем, уперевшись ногой в ножку стола. —Я сейчас расплавлюсь… —Смотри, упадешь еще, сколько раз я просил тебя не качаться на стуле? — ответил Александр, не поднимая глаз от бумаг. —Как ты вообще умудряешься работать в такую отвратительную погоду, я не понимаю? — задается вслух вопросом Джек, игнорируя замечание возлюбленного. —Жаркая погода не является оправданием моей лени. — коротко объясняет Гамильтон, трогая мокрым платком лоб и снова кладя его рядом с собой на стол. —Тебе даже смерть не будет являться оправданием. —тихо отрезает парень. Тень Лоуренса падает на пол и играет знойными лучами солнца, сквозь которые в искуссном вальсе танцуют пылинки. Джон лениво следит за ними глазами и ненароком удивляется, как что-то еще в этой нагретой комнате, в этом раскаленном воздухе способно двигаться. —Который час? — спрашивает Джек, обращая взгляд к Гамильтону и закидывая босые ноги на спинку стула так, что теперь его голова оказывется перевернута, а кончики пушистых кудрей почти касаются пола. —Я сейчас с ума сойду. —Без четверти четыре. Но что бы я не сказал, тебя же не удовлетворит мой ответ, ведь так? — на секунду Александр отрывает взгляд от письма, и улыбаясь, смотрит на Джека, но улыбка его быстро сползает, когда он видит, в каком положении сидит его измученный парень. —Ты что, решил совсем с собой покончить? — чертыхаясь, Гамильтон нехотя встает и идет к Джону. Заметив это, Лоуренс, по-видимому, наконец получил то, что хотел, но виду не подал, и пальцем не шевельнул, чтобы принять более безопасную позу. —Ты просто упрямый капризный ребенок. — ворчливо бормочет Алекс, подтягивая Джона за руки и заставляя того встать на ноги. Джек становится перед Гамильтоном и не отпускает его ладоней непозволительно долго, глаза его хохочут, солнечные блики играют на веснушках и путаются в каштановых кудрях. Он молчит, но улыбается, ведь знает, что Александр пусть и ругается и бранит его, но любит до чертиков. —Может быть ты дашь себе отдохнуть минуток десять, мы вместе попробуем найти хоть какое-то средство, чтобы выжить в эту погоду, а вечером, когда уже можно будет спокойно существовать, ты все допишешь? —Знаю я эти твои «минуток десять», которые превратятся сначала в полчаса, потом в час, в два. —Гамильтон пытается сопротивляться и отнекиваться, но Лоуренс-то знает, что он уже согласился и просто ищет себе оправдания. —Ничего не случится с твоими бумагами, не переживай ты так. — улыбается Джон и ведет парня за руку прочь из комнаты. —Пойдем, посмотрим, есть ли у нас мороженое. Может лимонад сделаем, хочешь? Что еще может быть лучше в такое солнце. — в тени коридоров, отвлеченный заботой о любимом, Джон повеселел и теперь снова сиял. Александр смотрит на него и ловит себя на мысли, что любуется. —Ты моё единственное солнце, — тихо молвит Гамильтон и останавливаясь, усыпает родные щеки бесчисленными поцелуями. Джон хохочет и заливается румянцем, пытаясь спрятать лицо в ладонях — слишком смущен, но это мало спасает, и вскоре оба парня, смеясь, кружатся в обьятиях друг друга по узкому проходу между комнатами, в который проникают лучи закатного солнца и оставляют на стенах солнечных зайчиков.