«Я потерялся, среди машин на автотрассе.
Моя рожа говорит: я долбоеб, и я опасен
В амфетаминовом экстазе задыхаюсь на полу
Я подключаюсь к своей фазе»
Автостопом по фазе сна — Опианариум.
Огни ночной Москвы противно слепят глаза, пробегая вспышками в больном мозгу. В такое время машин на дороге встречается не так много, но все же достаточно для того, чтобы парочка глупцов гнали по встречке, все больше наседая на отчасти обезумевший разум. Космос никогда не отличался особой внимательностью и аккуратностью при езде за рулем, однако со стороны других людей не выносил подобного. А сегодня — особенно. Дикая усталость, картины окровавленного тела и звуки выстрелов стояли плотно в мозгу титановой стеной так, что даже кокаин не мог ее пробить. В голове смешалось все: чувства, эмоции, воспоминания, превратившись в густую кашу отдающую дикой режущей болью. Огромная, чернее ночи, дыра распространялась по всему телу словно чернила моллюска, делая из человека-призрака, подобие того, кем он был когда-то. Космос все сильнее нажимает на педаль газа, разгоняя свой старенький линкольн. За окнами автомобиля все реже встречаются люди и какое-либо подобие жизни и все чаще — деревья. Машина на резвой скорости въезжала в лесополосу с редкими проблесками света и фонарей. Космос нервно курил уже третью сигарету подряд из заканчивающейся пачки Camela. Глаза — пустые как бескрайний Тихий океан, в голове — боль и… Витя. Его Витя. Витя маленький, совсем зеленый еще, лет семи, наверное, с разбитыми коленками и, неожиданно, смехом на устах. Он тогда с нового велика, первого в его маленькой жизни, упал, но ни одной слезы не проронил и смеялся, смеялся, смеялся… Пока мать домой не загнала. Затем, Витя постарше, лет двенадцати, волосы растрепаны, лицо — в веснушках и…зуб. Выбитый передний зуб, они тогда за Ленку подрались, не могли поделить кто за ней ухаживать будет. Витёк тогда влюбился впервые, а у Космоса ревность что не о нем теперь думают. Ему тогда блондин рубашку порвал, потом все прощения просил, зашить хотел, но Космос не позволил и сам хвостиком за Витькой ходил, вечно обеспокоенный. Зуб то, штука серьезная. Впрочем, вырос новый, ничем не хуже старого. Вот, Вите семнадцать, они на даче с тарзанкой прыгают, голодные, со множеством волдырей и царапин, но ужасно счастливые. Они тогда кассеты с порнухой выкрали, сидели перед телевизором и смеялись, курили, и снова смеялись. Ох уж эти странные французские «Ви» и стоны невпопад, наигранные, громкие и, отчего то, совсем немного, мерзкие. Космос тогда хоть и часто за девчонками бегал, но сомнения имел, слишком много лишних чувств вызывал у него Витька. Запись еще эта… Понял и…испугался. Почему же внезапно обычный процесс соития вызывает только отвращение? Ответ, ближе чем кажется. Кос тогда все на самотек пустил, нечего слишком много думать над этим, неправильно как-то, да и дела новые образовались. Легкие деньги это вам не хухры мухры! Витька за собой потащил, тот же в свою очередь Валерку пробовал, но тому всё не до этого было, спортсмен! Там уже и Сашка в армию ушел… Чем больше времени шло, тем больше была видна их особая связь, как там в песне Наутилуса было, скованные одной цепью. Это про них. Состоя из сплошных противоречий вместе они создавали мощный, словно гранит, дуэт и казалось, что это никто не сможет изменить. Но прошло несколько лет, Сашка вернулся домой, Валера втянулся в общее дело и у них появилась собственная Бригада, о которой так давно мечтал Космос. Поначалу, все дела шли в гору, подписывались контракты, капали денежки, наркотики, притоны, азартные игры, вымогательства… все это делало большой авторитет банде Саши Белого. Однако, вместе с авторитетом приходила и ответственность за свои действия, которая у Космоса начинала заканчиваться благодаря волшебным пакетикам с белым порошком. Поначалу, это было весело, цветные круги и мушки в глазах, бесконечное веселье и кайф, но чем чаще Кос пользовался подобным, тем более несносным становился его характер. Через время, его уже было трудно разглядеть через толщу белого порошка и нервозности, это уже был не Космос, а лишь его копия, сделанная из рук вон плохо. У Вити же помимо влюбленности в жену лучшего друга, проснулась внутренняя жадность. Из-за довольно бедного детства, у него уже в зрелом возрасте проявлялась довольно сильная жажда денег и желание тратить их на все, даже порою ненужные вещи. В его квартире пылилась целая груда одежды, вся в идеальном состоянии, огромное количество бижутерии, различных колец и цепей… Он не отказывал себе ни в чем. Так, все более явно стали проявляться вкупе с властью их пороки, долгое время прячемые в глубине душ. Отношения между ними напоминали скорее деловые, с обоюдной долей презрения и ненависти, оттого то ноги и растут… Сейчас же…слишком поздно уже думать о подобном, с самого начала все шло не так. Кто же мог подумать, что в возрасте лет двадцати пяти они уже будут одной из самых влиятельных бандитских группировок Москвы и станут отсекать друг другу головы. О втором думать было больнее всего. Хотя бы оттого, что неправ был. Хотя бы оттого, что клятву не сдержал и рядом с Витей на эшафот не ушел. «Все умрут, а я останусь», однако ж, наоборот вышло Вить, все живы остались, один лишь ты сейчас бездыханным телом на полу лежишь, да кровь мерзко из головы твоей течет. Глаза твои пусты совсем, блять, когда же я успел ЭТО сделать?!» В голове воспоминания калейдоскопом крутятся показывая самый разные моменты их общей жизни, закончившейся пару часов назад. В горле стоит несглатываемый ком, не помогают ни сигареты, ни кокаин, да и вряд ли сейчас может помочь хоть что-то, заглушить эту боль не представляется возможным. Набатом в ушах звучат последние слова вити «Ну же, чего же ты ждешь! Стреляй, Космос! Стреляй!» и глухой стон. Пуля угодила аккурат посередине лба, проделав аккуратную, совсем небольшую по диаметру дырку, а тело откинуло к стене. На полу и стене, к которой отлетело тело, образовалось месиво из крови, а глядя на затылок, кажется, можно было рассмотреть размозженный мозг. В глазах отпечатался ужас и призрак смерти. Космос помнит каждую мелочь этого мгновения. Пулю, так быстро пролетевшую прямо в голову, последний вздох и застрявшее на языке слово «прости». Он еще долго стоял над его телом, смотря словно сквозь него, не до конца осознавая того, что только что произошло. Потом, он словно в забытие занюхал дозу кокаина и вылетел из кабинета, его не остановил не возглас Саши, просивший остановиться, не плачущая рядом с мужем Оля, с трудом скрывающая громкие всхлипы. Только в машине до него медленно начало доходить осознание происходящего. Ему было душно. Он долго возился с верхними пуговицами рубашки, не имея возможности быстро их расстегнуть из-за трясущихся от нервозности пальцев. Бесился из-за долгих светофоров на трассе и глупых пешеходов, перебегающих дорогу в неположенных местах. И вот сейчас, несясь на полной скорости по лесополосе, больное воображение просит его отпустить руль, присоединиться к другу, закончить это насилие над собой. Совесть кричит сиплым писком «Виноват! Виноват! Виноват!» Присоединиться, уйти на тот свет просит мозг, но…к кому же? К возлюбленному? Может быть, врагу? Нет, врагом Витя для него не был никогда, даже сегодня, Космос до последнего отказывался думать о нем как о всеобщем противнике, крысе, чуть не похоронившей их троих в машине Валеры. Можно ли было спихнуть всю эту ситуацию на наркотики, вызывающие частые приступы паранойи? Нет, в этот раз, Космос целиком считал виноватым себя и только себя. Саня был не виновен, он лишь повелся на его речи, не имея при себе никаких других вариантов. Оля пришла слишком поздно, ее горькие слезы и сотрясающиеся в агонии тонкие плечи не смогли ничего изменить. Виноват был только Космос, который увидел в таком родном доселе лице, страшные черты смерти, ненависти и гнева. В данный момент же, Космос может мечтать лишь об одном — скорой смерти. Он никогда всерьез не задумывался о том, что умрет кто-то из друзей или он сам. Смерть была где-то там, далеко, так далеко, что даже не разглядеть. Но оказалось, что она была так близко, что не заметить ее мог только глупец, коим он и оказался. Ему душно, ему холодно, горло саднит ком, в глазах — мушки разных цветов. Он тянется к дверце машины, прокручивает колесико и в салон врывается поток холодного январского воздуха, но он не отрезвляет. На соседнем сидении, где раньше сидел юный Витя, по привычке задирающий ноги на переднюю панель, лежал тот самый пистолет и телефон. В секунду раздается звонок, еще один и еще. Это длилось минут пять, пока телефон не отключился из-за отсутствия заряда, но это и к лучшему. Он бы не смог заговорить, ни с Саней, ни с кем либо еще. Спокойствие, холодный воздух, дующий в салон, глухие стоны мотора, темный пейзаж за окном и Космос. Отнюдь не спокойный и совсем не холодный. Он, кажется, горит изнутри, по вискам стекают капельки пота, рот наполняется слюной, растворяя ком, в уголках глаз подбираются крохотные слезинки, совершенно не свойственные его натуре. «Хочу услышать его голос, увидеть маленькие морщинки в уголках рта когда он смеется. Хочу увидеть его светлые как блядское небо глаза, хочу чтобы он снова назвал меня Косей как тогда, несколько лет назад. Хочу снова таскать виски из отцовского серванта для него, хочу снова увидеть его. Хочу увидеть его снова, живым.» Слеза. Одна, вторая… Множество маленьких капелек, текущих по лицу и скрывающихся за воротом рубашки. Хочется их убрать, вытереть лицо насухо, чтобы не ощущать себя таким слабым и раздавленным. Он тянется к бардачку за салфетками, которые когда-то положил туда Витя «Мало ли что в дороге может быть, руки всегда вытереть надо, вдруг у тебя они в масле будут, как ты без них обойдешься то, а?» Машину заносит на большой скорости, Космос улетает в сторону пассажирского сидения. Он жмет на тормоз и пытается как-то исправить положение, садясь на свое сидение, но на ледяной трассе затормозить труднее что обычно. Машина подводит, педаль тормоза спустя пару матов все-таки срабатывает, чудом спасая своего водителя от столкновения с деревом. Срабатывает подушка безопасности. Произошло все это крайне быстро, однако в голове Космоса шла словно замедленная съемка. Вот он едет, обдуваемый ледяным ветром, вот тянется к бардачку и тут, бам и он уже напротив дерева. «Словно Ангел-хранитель уберег» проносится мысль в его голове «Или Витька спас. Будь он жив, такого бы точно не произошло». Много мыслей проносилось в его голове, он чудом доехал до своей квартиры целым и невредимым. Припарковал свою машину близ пешеходного перехода и шатаясь, подошел к подъезду. «Боги, как хорошо, что люди изобрели лифты» Взмолился Космос глядя человейник высотой в двадцать этажей. С трудом поднявшись на нужный и зайдя в квартиру, он обнаруживает свои донельзя грязные штаны с ботинками и запах. Ненавязчивый, едва уловимый запах ароматизированных сигарет и парфюма со шлейфом чайного дерева. Запах Вити. Точно, он же заезжал вчера к нему за важными бумагами, как всегда забытыми Космосом. Как, однако, удалось Вите найти их среди груды мусора, останется загадкой, унесенной в могилу. Космос, закрыв входную дверь на два замка, медленно сползает по стенке на пол и растекается бесформенной лужей самоненависти. Он быстро вырубается и проваливается в беспокойный, смутный сон. Он словно в тумане бредет на ватных ногах в гостинную. Для него оборудован там личный рай, освобождение от адских мук. Посередине стоит табуретка с тремя ножками, одну из них они сломали когда-то очень давно по-пьяни. Сверху, с потолка, укоризненно глядит люстра, подаренная Сашей и Олей на новоселье. Он редко глядит на небо, а на люстры тем более, поэтому детали вензелей на ней словно расплываются в некоторых местах. Осмотрев отчего то пустынную комнату, Холмогоров побрел дальше, пункт его назначения — кладовая. В потемках комнаты, на ощупь, он находит там веревку. Скудную, местами потрепанную, но вроде прочную, вспоминается история Цветаевой… Какие же эти творческие люди все же глупые романтики. Космос тяжело и грузно идет обратно — к треногой спутнице и ее преемнице. Завязал узел, морской, чтоб наверняка, как Валерка учил. Встал на табурет, руки наверх, удавка повисла, одиноко покачиваясь. Смотрит на нее обреченным взглядом. В голове — пустота. Приятная, всеобъемлющая, пронизывающая все тело. Руки тяжело повисли вдоль корпуса, на шее и плечах чувствуется груз, созданный словно из булыжников старых камней, какие были около речки на даче в юности. Тогда все казалось большим и недостижимым, но вот оно. Совсем близко. Отчего то беспокойно и немного страшно сделать шаг вперед. Шаг вперед… Место для шага вперед, Витя любил Цоя… Космос любил Наутилуса. — Сейчас я обрету крылья, прямо как ты, Витя. Смотри — шаг вперед. Глухой звук — упала табуретка. Натянулась веревка. Сдавленные стоны и хрипы. Горло сдавили спазмы, один сильнее другого. Ноги задергались в судороге, руки тянутся к шее в надежде уменьшить давление. На лице выступает пот, кожа наливается красным, затем синеет. Изо рта вывалился кончик опухшего языка. Глаза закрылись, штаны намокли. Руки теперь висят вдоль корпуса. Он потерял сознание, минуты две — пропало дыхание. Настало освобождение, которого так жаждал Космос. Но за ним не проследовало совершенно ничего. Он не увидел ни рая, ни ада. Лишь набатом звучали последние сказанные слова. Через пару часов вдоль трупа начали потихоньку выступать пятна, язык подсох, со внутренней стороны бедра высохли капли семенной жидкости. В обед вломился в квартиру Сашка и увидев труп Космоса, шокировано осел на пол и, обхватив голову руками, закричал. Хриплые вопли отражались от стен еще больше воздействуя на больной мозг Белого. Труп одиноко покачивался в петле, знаменуя конец. В голове стоял шум, в висках застыла тупая боль. Посыпаться было сложно, все тело словно сковало немощью. Еле разлепив глаза Космос осознал — это был сон. В одну секунду все стало ощущаться еще хуже, чем было до. Давно прошло действие кокаина, в душе стоял мрак. В коридоре было еще темно, однако в гостинной виднелись лучи восходящего солнца. С трудом поднявшись, на негнущихся ногах он дошел до кухни и взглянул на часы, семь ноль пять. Сейчас все спешат на работу, вставая в пробки на кольце, сигналят пешеходам и ругаются между собой. Он — не хочет ничего. Достав из кармана пачку сигарет, взял последнюю и закурил. Внутри океаном плескалась пустота, чернее Московских туч. Космос взглянул на пол, россыпью пятен на ламинате выступали лужи растаявшего снега, перемешанного с грязью. Штаны — еще не просохшие, все в разводах, рубаха мятая и окровавленная. Словно лепестки роз на ней расцвели кровавые корки. Горло разрывал спазм, ему хотелось кричать. Он с силой сорвал с себя рубашку и принялся рвать ее, взабытии бормоча имя Виктора. Он не соображал ничего, голова была наполнена лишь яростью и злостью. Ткань рвалась из рук вон плохо, дорогая вещь, качественная. Он оторвал он нее правый рукав и бросил подальше, на спине — начала трескаться и издавать противный скрежет, он порвал ее до середины. Открыл нижний ящик гарнитура и достал оттуда ножницы. На куске ткани все еще временами проглядывались следы крови. Космос крепко обхватив ручки ножниц, принялся со всей сосредоточенностью и скурпулезностью вырезать красные на сером лепестки. Аккуратно, он вырезал один за другим и когда не осталось более пятен и рубахе, он сгреб их все в одну кучу, открыл окно настежь и рассыпал их. Лепестки летели вниз, как маленькие бабочки, оседая на чужих балконах, автомобилях и сугробах. Словно цветочная дорога в никуда, взрыв сверхновой. Космос спокойно смотрел на это безобразие, стоя с оголенным торсом в одних штанах и заканчивающейся сигаретой, плотно зажатой губами. Его взгляд был олицетворением пустоты, он не отражал ровным счетом ничего. В лицо Космосу бил холодный ветер и мелкий, едва заметный, снег. Он долго стоял так, не думая ни о чем, смотря сквозь этот мир. Сигарета упала на пол, проделав небольшую дырочку в ламинате, по квартире гулял сквозняк. Космос начал ощущать ледяной холод пальцев и ушей, лицо его покраснело, с шеи на руки и торс бегали мурашки, были видны бледно-желтые пятна легкого обморожения, сине-багровые кляксы синяков и кровоподтеков. Он немного пришел в себя и наконец закрыл окно. Только сейчас ощутил, насколько в действительности замерз. Окоченевшими пальцами перебирал в руке шмат ткани, что когда-то был рубахой. Подошел к холодильнику и достал с полупустых полок две бутылки водки. Открыв верхнюю дверцу шкафа, взял граненый стакан и поставил не стол к бутылкам. С открывашкой долго возиться не пришлось, она легко отлетела и водка полилась водопадом, наполняя стакан почти доверху. Космос залпом осушил первый стакан и осознал — нужна закуска. Из завалявшегося, только старый батон черного хлеба, с одной стороны начавший покрываться маленькими узорами плесени. Выбора нет, нужно брать то, что есть. Следующая стопка пошла легче, хлеб отдавал горечью, оседающей на языке неприятным покалыванием. В голове на Космоса кричали, рвали и метали, во внутреннем мире не осталось планет и звезд, только безумные мысли. «Разве ты не ненавидишь себя? Как можно спокойно жить, осознавая что только что прикончил своего лучшего друга? Неужели ты, дрянной наркоша, решил поиграть в Бога? Нравится роль, а? Убивать, калечить и ранить, это ведь так весело, не так ли? Но человек ли ты после такого? Разве ты, мерзкая тварь, убивающая своих друзей, отравляющая судьбы многих, можешь считаться человеком? Разве ты достоин того, чтобы жить?» — Нет, не достоин — прорычал Космос про себя, гневно сжав пустой стакан в своей огромной лапище. «Тогда хер ли ты тут расселся! Сидишь тут, жрешь водку, а ты хоть подумал, что родители Витькины то подумают? Ты о них подумал, идиот? Как ты им в глаза смотреть будешь, чудище болотное? Вот представь мать его, слезами обливается перед могилкой его, как ты на это будешь смотреть, а? А отцу его ты что скажешь? Пал от рук братков положив жизнь свою на общее дело? Что ты его убил? Что именно ты и никто другой, видел его муки, его мольбы в глазах? Что именно ты и только ты, видел его отлетевшее к стене тело и крупицы мозга, вытекающие из затылка? Что ты им собираешься говорить, гадина ты двухметровая.» — Да завались ты блять! Когда же ты заткнешься, сука? — буквально взвыл разъяренный Космос, со всей силы кинув стакан в стену. Тот с глухим звоном разбился и разлетелся по полу большим количеством разноразмерных осколков. Квартира Космоса все больше походила на поле боя, а он сам, как загнанный зверь тяжело дышал и не мог прийти в себя. В ушах звенел голос, шедший из глубин его души. Он всегда просыпался как ни кстати и цель у него неизменно была одна — разрушить самообладание Космоса, втоптать его в грязь самоненависти. В своих глазах Космос выглядел как существо, позорящее весь род человеческий. Он не знал что ему делать, как жить дальше после такого. Где-то в глубине горла, зарокотал нервный смех, выливаясь в неприятный скрежет, целиком наполненный болью. Изо рта доносились какие-то не то животные, не то механические звуки, мало чем напоминающие смех. Космос закрыл глаза, притянул к себе ноги и обнял их своими мощными, поцарапанными руками и затрясся в истерическом припадке. Мощные плечи его сотрясались от частых всхлипов, корпусом он раскачивался взад вперед как заведенная пружина. Из уст доносились вопли и стоны, с глаз градом лились слезы, смешивающиеся на подбородке с несглатываемой слюной. Всем своим видом он напоминал медвежонка, оставшегося без своей матери в окружении волков, коими являлись голоса в собственной голове. «Но ведь ты мог этого не делать, ты мог все изменить, зачем ты решил стрелять? Почему ты ничего ему не сказал?» — Я не мог, не мог ничего сказать. «Как не мог? Ты же был рядом, ты видел все! Абсолютно все! Ты все гнал на него, что тот с черножопыми связался, что он предатель, мать родную на бабло обменяет. Но разве предатель сейчас не ты?» — Нет, не я! Любой бы поступил бы также! Почему виновен я? Что я такого сделал? «Что ты сделал? Ты Витю, твоего Витю замочил. Убил как дворнягу, скинул на съедение волкам. Ты же не только его убил, Космос, ты прежде всего себя убил. Умертвил до конца, от тебя же вообще ничего не осталось. Так и подохнешь в своей каморке под кучей дерьма, пыли и грязи» — Нет! — отчаянно взвыл Космос. «Да, да и только да. С чего ты решил, что невиновен? Помнится, вчера ты был чрезвычайно уверен в своей виновности, своей правоте. Откуда же такие сомнения? Или надумал уже во всем винить Саню, Валеру или Витю? Как тогда, в детстве, ты вечно вляпывался в передряги, но считал виноватыми в этом всех, кроме себя. У тебя слишком раздутое эго, нытик. Снова хочешь сбросить ответственность на других? Спешу тебя расстроить, но убил Витю ты сам. Лишь ты один виноват в том, что случилось.» — Нет, не хочу! Я понял, я все понял. Я один виноват в этом, но и что с того?! Ты хоть понимаешь, что я чувствовал тогда? Ты хоть можешь себе представить каково мне было смотреть в глаза уже мертвого друга? Ты ничего не знаешь обо мне! Ничего! — Космос бросался словами, то повышая, то понижая тон. Он с остервенением сжимал пальцами волосы на затылке и глядел в пустоту перед собой. Та в свою очередь ехидно улыбалась и смеялась в ответ. «Я ничего не знаю? Не понимаю? Да ты хоть понимаешь, что я — и есть ты? Я часть тебя. Я то, что ты всегда так бережно хранил внутри себя за семью замками и не позволял кому-либо взглянуть глубоко? Я вижу все. Я знаю все. А ты трус и подонок, уничтоживший все, что строилось братьями так долго.» — Я не подонок! — вскрикнул Космос подорвавшись с табуретки и руками сметая все со стола. На пол полетели бутылки водки, жидкость расплескалась по полу образуя собой алкогольные океаны. Он тяжело дышал, лицо налилось кровью, в голове слышался мерзкий смех кого-то чужого. «Не подонок? А тогда кто же? Ангел с оборванными крыльями? Слушай, я чего-то не понимаю, а зачем ты это сделал? Зачем убил то? Знал же, что жить с таким грузом не сможешь, отчего же курок нажал?» — Я сделал то, что было нужно. Нужно всем. Это было правильно. — коротко и с расстановкой сказал Космос глядя куда-то вдаль, плотно сжимая губы так, словно ему самому наносят ножевые раны. «Правильно, хах, а кто так решил? Правильно и нужно для кого? Для себя? Ты опять струсил? Или это Сашка тебя надоумил, а? Отвечай сука такая!» — Я решил, я! Если б я его не убил, он бы нас всех замочил! И меня, и Сашку, и Ольгу с Ванькой! Ему ведь только власть и деньги нужны! Что я еще с этим мог поделать! Он нас предал, а предателей нужно убивать. — словно выплевывая каждое слово проговорил Космос. Лоб его полосовали морщины, взгляд не двигался с места, ноздри со свистом принимали и выпускали воздух, пальцы сжались в кулаки. «Предал, правда? Ты сам хоть в это веришь? Убить нас всех? Олю с Ваней? Ту, что любил больше жизни и держал это в тайне, ребенка ее единственного? Ты издеваешься? У него на подобное никогда бы духу не хватило, тебе ли не знать! Не он ли всегда вас всех оберегал? Не твою ли шкуру вечно перед Саней защищал, принимая всю вину на себя? Ты не в своем уме и ты это знаешь. Ты настолько слаб, что врешь сам себе, принимаешь этот ебучий кокс и чтобы заглушить бушующие чувства внутри. Но бесконечно врать не получится, я знаю всю правду про тебя, Космос.» — Да когда же ты заткнешься, гнида?! Да, я слабак! Да, я бесконечно вру себе, но что я еще мог сделать? Что мне сделать со своими чувствами, а? Отвечай! Думаешь, ему было бы в кайф услышать, что его друг — ебаный педик, влюбленный в него поуши? Да я ненавижу эту часть себя! Лучше я сам подохну, чем когда-либо скажу ему об этом. Я так сильно любил его, что стал ненавидеть. И ненависть это единственное что у меня от него осталось — глухо провыл Космос, оседая на пол и закрывая голову руками. В голове настала пустота, давящая намного сильнее, чем голос до. Секунда и он слышит стук в дверь. Настойчивый, громкий. Космос в мгновение выходит из оцепенения и собирается с мыслями. Ползет к черному пальто, что сбросил ночью в коридоре и извлекает оттуда ТТшник. Перезаряжает и тихо идет к входной двери, смотрит в глазок и видит — Саня. Щелчок и дверь открыта. Внутрь вихрем врывается обеспокоенный Саша и крепко, с чувством, прижимает к себе Космоса. — Я думал ты тут уже кони двинул, не пугай так больше, брат. — твердо и с какой то, свойственной только Белому, мягкостью, проговорил Саша. Он выпустил из объятий Космоса, вошел внутрь и закрыл за собой дверь на замок. Не снимая с себя пальто и ботинки, он прошел дальше, в кухню. — Что… что у тебя тут за погром, Космос? — Что ты здесь делаешь? — еле выдавил из себя пару слов Космос. Он странно всматривался в силуэт Саши не понимая, живой тот или это призрак из его воображения. — Я не мог спокойно сидеть один. Валера в коме, с ним рядом ревет Тома. Оля отвесила пощечину и уехала домой, к сыну. Я не знаю что мне делать, Кос. — горько ответил Белый, его голос отдавал хрипотцой и переживаниями. Лицо было осунувшимся и бледным, не спал наверное всю ночь. В глазах отражалось отчаяние, тихое и холодное, все слезы он уже выплакал. — Что же ты от меня хочешь, Саня? — загнанно пробормотал Космос, поднимая табуретку и садясь на нее. — Отвлечься. Забыться, хочу стереть вчерашний день из памяти, хотя бы на немного. Пожалуйста, пошли со мной. — с мольбой в глазах уставился на Космоса Белый. Сейчас он больше походил на себя старого, мальчика, что нашкодил и боялся получить нагоняй от матери, хоть и знал, что она ругать не будет. Сейчас он не Белый, сейчас он Саша. Маленький и беспомощный. — Как ты вообще себе это представляешь? Я блять вчера друга, брата нашего убил своими же руками, проделал в его башке дыру. Валерка чуть не умер от взрыва в машине, а ты просто приходишь ко мне и просишь отвлечься? Ты ебанулся, Саш? — Космос не мог поверить своим ушам. Прямо сейчас ему предлагают забыть о своих страхах, боли и ненависти внутри. Прямо сейчас он на несколько часов, сможет забыться. В нем боролось удивление со сладостным предвкушением и горькое отвращение вкупе с гневом. — Пожалуйста, Космос. Это единственное, о чем я могу тебя просить — почти полушепотом произнес Саша. Он выглядел хуже, чем когда появился на пороге. Стоял напротив друга виновато и отрешенно. Глядел уже не в глаза Космосу, а словно сквозь него. «Словно оживший труп, полупризрак» пронеслось в голове у Холмогорова. — И… Куда ты предлагаешь нам идти? — хрипло и через силу произнес Космос. — Поехали на наше место, к беседке. — с долей грусти и ностальгии в голосе мягко сказал Саша. Ничего не ответив на это, Космос тяжелым шагом проследовал в свою комнату. Открыв шкаф, долго копался в завалах одежды, находившейся там. Достал единственный черный бадлон и такого же цвета пиджак, быстро натянул на себя и, не посмотревшись в зеркало, вышел к Саше. — Ты пальто мое не видел? — хрипло произнес Космос не глядя Белому в глаза. — Оно в коридоре около двери валяется. — ответил Саня и они проследовали к выходу. Космос наспех надел пальто, спрятал ТТшник и они с Сашей, что ждал его одетый, вышли из квартиры. Вместе с Белым спустились к черной невзрачной машине и отправились по маршруту, знакомому обоим до боли в глазах. Час Пик уже прошел, пробки рассосались, так что на дорогу ушло не очень много времени. Мелкий снег стал значительно крупнее, ветер поутих, толпы прохожих стремительно бежали кто куда. В машине стояла тишина, которую можно было, кажется, пощупать. Каждый думал о своем. Белый аккуратно вел машину, не отрывая глаз от дороги, в голове играли старые песни Любэ. Космос расслабленно лежал на соседнем сидении. Взгляд его бегал по лицам прохожих, массивам многоэтажек и обилию автомобилей. Он был словно не здесь, а где-то очень далеко, в голове стояла пустота, ни одной мысли. Он словно спал, находясь при этом в бодрствующем состоянии. Доехав до места, он словно проснулся, для него прошло несколько секунд, но в реальном времени — десятки минут. Его за плечо затряс Саша. — Вставай, приехали наконец. — сказал он хриплым от долгого молчания голосом. Вид у него был достаточно удручающий, словно они ехали не на машине, а не велосипеде и педали крутил именно он. В уголках глаз виднелись складки морщин, лицо было осунувшимся и бледным. Космос однако, выглядел не лучше. Лицо пустое, нечитаемое, взгляд в никуда. Они выглядели как восставшие из мертвых. Открыв дверцы авто, вышли в холод. Снег сыпался крупными хлопьями. Беседка стояла одинока, как и всегда. На крыше лежал снег, однако внутри, на удивление, было чисто. За столько времени, краска уже давно с нее слезла, где-то были сломаны перила и разрисованы скамейки, но это была по прежнему их беседка, место, с которого все началось. Белый, тихим шагом проследовал в беседку и став в центр, закурил. Космос молча смотрел на это, не двигаясь с места. Он словно прирос, конечности налились свинцовой тяжестью, от пустоты и легкости не осталось и следа. Их вытеснило беспокойство и страх. На холоде мерзли пальцы, нос и уши покраснели, в душе стелился только больший холод. Он начал вспоминать все, Витю мертвого и Витю живого, Витю маленького совсем и уже подростка. В голове образы его сменяли друг друга расплываясь, смешиваясь в однородную кашу. Вот уже шестилетний Витя лежит ничком со множеством пуль в голове и теле. Следом — Витя шестнадцати лет, но с зализанными волосами и пиджаке с пальто не по размеру, стоит и смеется как-то страшно, громко и истерично. Он смотрит в глаза, прямо в упор, подносит пистолет к голове и выстрел. Кадр сменяет уже зрелый, двадцатипятилетний Виктор Пчелкин с, почему- то выбитым зубом, белыми зрачками и… выглядывающими из-под кожи костями. На нем старые тряпки, мало похожие на одежду, на голове волосы наполовину облезли, кожа с синими, зелеными и желтыми пятнами, вся в ранах и волдырях из которых наружу видны выползающие жуки, червяки и личинки. Он очень медленно и тяжело идет навстречу к Космосу, еле передвигая дырчатыми конечностями, качаясь то влево, то вправо. Он открывает рот, и из него сыпятся личинки, опарыши и вылетают навозные мухи. Из гортани слышится стон — «Виноват». Космос кричит. Неистово орет что есть мочи закрывая уши трясущимися руками. В голове звучит на повторе «виноват, виноват, виноват, вин…».Он срывается с места и несется вперед, не разбирая куда. В его глазах оживший труп Вити Пчелкина и он гонится от него подальше, не важно куда — лишь бы избавиться от него. Дух захватывает, он рвано дышит, вслед за ним бежит Белов и что-то кричит очень неразборчиво. Между ними расстояние — метра два, что расширяется с каждым разом все больше. У Космоса пульс зашкаливает и сердце стучит уже в висках. В голове только этот голос, но к нему же следом кричит еще один — «Предатель, умри! Предатель, умри! Предат…». Он знает этот голос, хорошо знает. Это та самая пустота, с которой он ругался пару часов назад, она снова проснулась, снова кричит что есть мочи. Из глаз брызгают слезинки, ноги устают, горло сдавливает спазм. Он подбегает к проезжей части, пара шагов — он на дороге. Мимо несутся машины и громко сигналят, где-то сзади кричат пешеходы, он слышит отчетливый гудок и звук мотора. Поворачивает голову — фары гигантского грузовика мелькают и в одну секунду — глухой удар и стон. Его тело бросило на несколько метров от машины и переехало еще один раз. Последнее что он смог увидеть — в свете фар отразился до боли знакомый образ. Это был он, нет никаких в этом сомнений. Однако, это уже не труп, сгнивший в земле несколько недель, это его Витя, Пчела его. Молодой совсем, кучерявый, с веснушками на лице и любимыми белыми кроссовками. Он улыбнулся и произнес: — Наконец-то ты пришел. — услышав это, Космос улыбнулся и душа его, словно стала светлей, растаяла от тепла Пчелы как сахар. Он крепко прижал его к себе и наконец смог почувствовать себя счастливым. — Да, Витя, я пришел — с хрипотцой и нежной улыбкой сказал Космос и они растворились в мягком свете, что окружал их все это время. Тем временем вокруг фуры полицейские и врачи обследовали труп.«Тихо. Не слышно ни часов, ни чаек
Послушно сердце выключаем
И ты в песке, как будто в бронзе
Прости меня, моя любовь.»
«П.М.М.Л.» — Земфира.