The meeting place cannot be changed.

Рейс 4В7: Токио-Люксембург. На огромном мигающем циферблате крупным шрифтом отображается: 9:30 a.m. Громкоговоритель объявил посадку в самолёт «Boeing 737», чем породил огромное столпотворение людей неподалеку от паспортного стола. Двадцать минут ожидания и самолёт начнёт разгоняться по взлетной полосе. Ждать осталось совсем недолго — Итачи с его паранойей провел в аэропорту целых пять часов, мотаясь то к кофейным автоматам, то к гребаному Duty Free. Время полета составляет шестнадцать часов с учётом пересадок в Дохе и Копенгагене; шестнадцать часов и Итачи будет на месте — в столице Люксембурга. Вылет воспроизводится из аэропорта «Нарита». Его Итачи жалует гораздо меньше, чем «Ханэда», да и находится тот гораздо дальше от Токио — в целых шестидесяти пяти километрах к востоку; в то время как «Ханэда» был расположен всего в двадцати пяти от центра Токио. Но на вылет именно из «Нариты» были свои причины, о которых Итачи говорить совсем-совсем не хотелось.       — Дамы и господа, приветствую вас на борту авиакомпании «Lot» рейса 4В7. Просим вас пристегнуть ремни безопасности и закрепить весь багаж под вашим сиденьем или на верхних полках. Мы также просим, чтобы кресла и столики перед вами были в вертикальном положении во время взлёта, — оповестила миловидная девушка-стюардесса, пропуская вперёд торопящихся пассажиров, которым её речь, кажется, лишь мешала. Подождав, пока в проходе останется не так много людей, Итачи поспешил вытащить из своей сумки всё необходимое и уместить ручную кладь в верхнем отсеке. Ноутбук, наушники, телефон и «Джен Эйр» на случай, если вдруг у его приборов не хватит зарядки на все часы полета. Читать в самолётах — не лучшее проведение досуга. У Итачи от этого ужасно болела голова — он не мог сосредоточиться и приходилось перечитывать одну и ту же строчку по несколько раз. К тому же, его страшно клонило в сон, тошнило, морозило; но заснуть он не мог - мучился все уготовленные часы перелета. В этом плане его спасали только таблетки от мигрени, но и те действовали далеко не сразу.       — Пожалуйста, выключите все личные электронные устройства, включая ноутбуки и мобильные телефоны, — продолжила стюардесса, чем вызвала в голове Итачи крайне нецензурные мысли. А он то надеялся на спокойный перелет.       — Сверху вашего сидения расположены кислородные маски. В случае тревоги, наденьте маску на рот и нос таким образом и потяните за ремешок, чтобы затянуть ее на лице. Перед надеванием маски на своего ребёнка сначала наденьте маску на себя. Вторая девушка показывала действия на примере: и как надевать кислородную маску, и как активировать спасательный жилет, и как застёгивать ремень безопасности. Остальные бортпроводники проверяли ремни безопасности у пассажиров и раздавали леденцы. От последнего Итачи очень удивился, ведь подобные тонкости он встречал, разве что, в подростковом возрасте — на борту уже несуществующей авиакомпании. В наше время соблюдение таких мелочей — большая-большая редкость.       — Пожалуйста, перед взлётом изучите памятку авиабезопасности из кармана спинки сиденья перед вами. Спасибо, что выбрали нашу авиакомпанию! Наслаждайтесь полётом! Итачи с облегчением выдохнул, когда буквально через несколько минут самолёт начал разгоняться по взлетной полосе, но мгновеньем позже закатил глаза, потому что его попросили вытащить наушники, аргументировав свою наглость переживанием за его барабанные перепонки. Стоило Итачи вытащить наушники, как уши мгновенно заложило. Он мысленно пожелал всех благ этому человеку и терпеливо ждал, пока уши снова отложит. К несчастью, способов, как от этой напасти избавиться, Итачи не знал. Это длилось недолго, и ему даже позволили включить свой ноутбук. Однако, скачанный заранее фильм Итачи не порадовал — не был тем, чем можно было бы скоротать время. Его это угнетало, и уже в первый час полета ему захотелось умереть. Но для начала размять ягодичные мышцы. Итачи думал, что по истечению шести часов он совсем перестанет чувствовать свой зад, и даже периодическое ёрзанье и смена поз ему не помогут. Спасением служили лишь походы в уборную, но и их Итачи не особо жаловал, аргументируя это нелюбовью к общественным туалетам и абсолютную антисанитарию в них. Его мнение оказалось несколько ошибочным — туалет оказался чистым и даже приятно пах чем-то свежим. Не освежителем воздуха, а каким-то чистящим средством. Итачи любил этот запах, ведь это — запах чистоты. Что его воистину не порадовало, так это холод. В туалетной кабине было гораздо холоднее, чем в салоне самолёта. Да, это освежило его голову, но желание пойти и вздернуться никуда не пропало. Да ещё и неприятные мурашки по всему телу — просто отвратительно. Ему нужно срочно выпить таблетку. И почему он не сделал это заранее?! Знал же, через что ему предстоит пройти! Усевшись на свое место и заглянув в дорожную сумку, Итачи с ужасом не обнаружил там своё лекарство, которое, вероятно, он положил в чемодан. А тот, в свою очередь, был опрометчиво сдан в багаж. Итачи нашел лишь скудный полиэтиленовый пакетик с супрасином, но-шпой, парацетамолом и аспирином — с «лучших» забытых времён. Эту недоаптечку собирал ему Саске ещё в то время, когда они состояли в романтических отношениях. Теперь же их отношения нельзя было назвать никакими. Они — незнакомцы. Чужие друг для друга. Бывшие — одним словом. Итачи мысленно поблагодарил своего ненаглядного и выпил ненавистный аспирин — ему он категорически противопоказан всвязи с ужасной свертываемостью крови. Медсестрам всегда было сложно выполнять свою работу, потому что, во-первых, вен на руке попросту не было видно, и, во-вторых, рана от иглы подолгу не заживала, а кровь изливалась очень обильно. В случае с серьезным ранением есть все шансы умереть от кровопотери; но сейчас Итачи плевать — даже, если его увезут ножками вперёд из этого самолёта — что с того? Понадеявшись на спокойное продолжение полета, Итачи совершенно забыл про то, что продрог до костей. С максимально недовольным выражением лица он поплелся к помещению для персонала, напрочь позабыв про существующую для этого кнопку над своим сидением. Вспомнил уже на полпути, но, прошептав что-то грозное и нецензурное — не развернулся и продолжил идти в конец самолёта. Черт возьми. Лучше бы он поддался своей лени! Стоило Итачи осторожненько постучать, как из-за двери послышался недовольный мужской голос, оповестивший о том, что обед будет через десять минут, а до посадки самолёта осталось три с половиной часа. Сердце Итачи ушло в пятки и он, сглотнув, прижался спиной к стене. Помяни черта — он и появится, да? И почему, когда дети тыкали пальцем на красиво одетых стюардесс, шествующих в салон нескольким ранее, чем начался паспортный контроль — Итачи не взглянул? Может, у него был бы шанс сойти с рейса и не столкнуться с ещё одной проблемой. Почему он был настолько уверен, что не встретит Саске, ведь он — уже второй год работал бортпроводником. Как правило, вылет авиакомпании, на которую работал Саске, производился из аэропорта «Ханадэ». Итачи специально выбрал другой аэропорт и другую авиакомпанию — лишь бы не пересечься ненароком. Лишь бы снова не рвать себе сердце болезненными встречами и ожиданиями. Видимо, судьба решила жестоко подшутить над ним, устроив такую подлянку. Напрочь забыв про плед, Итачи галопом умчался к своему месту. К черту холод. К черту всё. И почему он не может спать в самолетах? Итачи не понимал, то ли его от аспирина так трясёт, то ли от услышанного голоса. Кажется, совокупность этого всего на него так повлияла. Ему срочно нужно выпустить содержимое своего желудка, иначе он умрет от сердечного приступа. Ведь есть вероятность, что это всё-таки из-за аспирина. Вероятность вероятностью, но Итачи мало в это верил. Появление Саске в его жизни подрывает не только ментальное, но и эмоциональное состояние Итачи, ведь предыдущая их встреча закончилась тридцатью каплями настойки валерианы и поглаживанием успокаивающе-мурлыкающего соседского кота. Порой, Итачи ненавидел себя за свою подверженность к болезням и метеозависимость. Он ненавидел свой хронический кашель, что время от времени одолевал его легкие и заставлял харкать кровью. Он ненавидел мигрень и любые боли в своей голове. Лучше отрубите руку, но заглушите это мерзкое чувство. И вот Итачи собрался было вновь подняться с места и уже даже приготовился услышать недовольный вздох засыпающего соседа, как вдруг, обернувшись, вздрогнул и вжался в кресло. Что ж это за напасть?! Итачи мельком увидел тройку бортпроводников, которые везли предназначенную для еды тележку и раздавали пассажирам их обеды. Во главе всего этого мероприятия стоял Саске. Его хмурое лицо было замечено Итачи в считанные секунды, ведь слишком уж знакомыми были эти черты, чтобы не различить в них такую привычную эмоцию. Итачи любил каждую черту его характера, кроме, пожалуй, капризности. Хотя… Нет, её он тоже любил. Всё-таки любил. И, наверное, любит до сих пор. Определенно — до сих пор любит. Осознание приходит в самые неожиданные моменты? Неправда! Итачи считал это глупостью, ведь с самого начала знал, что сам себя обманывал; знал, что с первых секунд влюбился в Саске настолько сильно, что оказался не в состоянии разлюбить. И вот его хмурый Саске стоит буквально в пяти метрах от него — раздает обеды таким же хмурым пассажирам. Итачи всегда удивлялся, как его никто не отчитал за это извечное уныние и серьёзность, ведь бортпроводник — это официант в воздухе, обслуживающий персонал. А те, как правило, по этикету были обязаны улыбаться и быть доброжелательными. Саске же эти черты были неприсущи. И это, конечно же, была неправда. С Итачи Саске всегда улыбался. По крайней мере, до того как у него начались проблемы с наркотиками, а у Итачи — проблемы со здоровьем. А также, до их ссор по поводу графика работы Саске. При очередном полете, кажется, в Бразилию, он случайно переплелся с местными наркоторговцами и попробовал. До тяжёлых наркотиков дело не доходило, но травкой Саске увлекся знатно. Его давно на это подсаживали так называемые друзья — ещё в Токио; и вот подвернулся удачный момент, чтобы начать сбывать эту самую траву ему. Проблем с покупкой, как можно было догадаться, не возникло. Итачи это не радовало вовсе, однако ситуацию смягчал тот факт, что Саске не стал от него скрываться: сразу сказал, что подсел на эту дрянь. Он доверял ему и надеялся, что Итачи поможет слезть. Но тот, честное слово, понятия не имел, что ему делать. Как. ему. спасти. Саске. Иногда они курили вместе, но даже тогда Итачи не понимал «прикола». Он смотрел на отдающего себя наслаждению Саске и в глубине души радовался, что тот может отвлечься от напряжения таким, хоть и таким ужасным, образом. Была у этого всего и обратная сторона — Итачи тошнило от одного лишь запаха сигарет; он искренне не хотел, чтобы Саске увлекался этой дрянью. Да и, как выяснилось, из-за курения подобного начинают возникать проблемы в сексе: отсутствие эрекции, болезненный оргазм, крайне неприятный вкус спермы. Их интимная жизнь постепенно падала в лету. Саске нравилось пребывать в эйфории, а Итачи беспокоился о его здоровье и внешнем виде — наркотики сделали Саске осунувшимся и бледным. Для бортпроводника такой внешний вид не являлся подобающим. И Итачи, искренне сопереживающий Саске в его стремлении стать бортпроводником, приводил его в чувство каждый раз: ставил капельницы, колол витамины, поил чаями. В общем, приводил он его в чувство, приводил, а потом запер на месяц в платном наркологическом центре. Саске поначалу злился, но отошёл быстро, потому что на нервной почве у Итачи развилось хроническое заболевание лёгких. Врождённое или нет — они не успели выяснить, но было ясно — сейчас не время для ссор. С наркотиками они завязали, но все полученные деньги приходилось вкладывать в извечные анализы, медосмотры, флюорографию и в терапию. Итачи это ужасно напрягало, а Саске винил себя, что именно из-за беспокойств по поводу его поведения Итачи довел себя до такого. Саске очень любил его, ценил и невероятно доверял. Доверял каждую мелочь, каждый свой секрет — безбожно раскрывал душу перед тем, кем дорожил больше всего на свете. Саске был готов на многое ради Итачи, а Итачи молча ценил это, принимая всю работу и внимание. Благодарил приятным времяпровождением, рассказами о своей дистанционной работе и взаимной заботой. Итачи любил Саске тоже. Всё у них было хорошо, но до тех пор, пока работа не стала забирать у Саске слишком многое. Время, силы, энергию. Бывало, что между перелетами у Саске были лишь сутки на отдых — а потом снова грёбаный рейс. Быстрый изголодавшийся секс, усталость и напряжение — всё это разрушало. Им обоим не хватало внимания друг от друга и виной тому была работа Саске, от которой он не собирался отказываться ни при каких обстоятельствах. Со временем, расставив для себя приоритеты, при очередной ссоре они расстались. С криками, выяснением отношений, громкими разбирательствами и порчей имущества. Снова недопонимания, снова грубый секс, но на этот раз уже без возвращения Саске в их семейное гнездышко. И вот снова эти картины и слова в его, Итачи, голове. Слишком больно. Слишком одиноко. Слишком не хватает Саске. А он уже совсем близко. Вариант притвориться спящим кажется Итачи по-детски глупым. Он не привык бежать от проблем — наоборот. Итачи всегда брал на себя слишком многое. И даже сейчас — заговорить… да что там заговорить — просто посмотреть на Саске — уже подвиг. Пять секунд, и Саске спросит, что он предпочтет сегодня на обед. Пять секунд перед полетом в пропасть, и Итачи заговорит с ним снова. Саске подошёл вплотную.       — Мясо или кур…? — он на автомате поднял глаза и подавился своими собственными словами. — Черт! Итачи? Что ты тут забыл?!       — Курицу, — одновременно переживая и благодаря себя за свою невозмутимость, произнес Итачи, проигнорировав вопросы в целях сохранения своего относительно стабильного эмоционального состояния. — И кофе. Саске, со стиснутыми зубами протянул Итачи контейнер с обедом и про себя подумал, что хрен ему, а не кофе. С его то больным организмом.       — У нас нет кофе, — Саске ненавязчиво толкнул свою ассистентку локтем, чтобы подыграла, но это не укрылось от внимания Итачи, который про себя довольно улыбнулся. Конечно же — он ведь слепой. Не видит, что и его предшественники заказывали кофе, и третья их ассистентка наливает кофе очередному пассажиру. Воистину слепой!       — Тогда чай. С сахаром, — Итачи хочет улыбнуться, но понимает, что лишь усугубит этим своё положение. Молча выполнив то, что сказали, Саске поставил на столик пластиковый стаканчик, проигнорировав протянутую трясущуюся руку. Перспектива вычищать салон самолёта от сладкого чая его вовсе не радовала. Ставя стакан, Саске ненавязчиво так глянул на разбросанную по столику аптечку и начатую упаковку анальгетика. Кажется, о чем-то вспоминая, Саске постепенно менялся в лице. Ему немногого хватило для осознания; и Итачи почувствовал на себе настолько тяжёлый взгляд, что по спине пробежались мурашки. Его мгновенно бросило в холод — снова. Он уже и забыл, что страшно замёрз.       — Аспирин?! Ты помереть здесь решил или что?! — громко возмутился Саске, не обращая внимания на свою коллегу, которая начала боязно теребить его за плечо. — Ты уже выпил? Черт возьми, конечно же ты выпил! Тебе нельзя его, придурок! Да и… Саске запнулся; резко схватил упаковку со стола, кажется, помня, что клал эту аптечку в сумку Итачи довольно давно; и глянул на срок годности.       — Он просрочен давно! Уже полгода как! Идиот! Быстро иди выблевывай! Это было очень громко. И эти возмущенные крики слышали все в округе.       — Саске, ты что творишь?! — бортпроводница вновь дёргает его за плечо, но Саске ведёт им: не даёт себя схватить и успокоить.       — У него гемофилия — пониженная свертываемость крови, а аспирин её разжижает! Да и в целом он больной вдоль и поперек! Вот вывезут его «ножками вперёд», а мы проблем не оберемся! Что нам начальство скажет, а?! По головке погладит, думаешь? Не смотри на меня так, за твою шкуру беспокоюсь! Итачи оторопел. Кажется, он не совсем поверил, что Саске волнует «шкура» его коллеги. Хотелось верить, что он всё ещё ему не безразличен. Что тот беспокоится именно о нем. Что волнуется. Переживает.       — Ты оглох?! Я говорю, иди выблевывай свою тупость! Нас из-за тебя уволить могут!       — Какое мне до вас дело, — вздохнул Итачи, но всё же поднялся с места и под шокированные взгляды публики поплелся в конец самолёта — к санузлу. А он то надеялся на спокойный перелет. Итачи шел, впялившись в пустоту; шел и пропустил момент, когда его грубо толкнули в спину: буквально впихнули в кабинку туалета. Помещение было тесным, зеркальным — Итачи видел, что вместе с ним зашёл Саске, а ещё — чувствовал запах его парфюма. В хорошем освещении он мог мельком рассмотреть его. Всё такой же худой, такой же осунувшийся из-за недосыпа. Но силы в его толчке было достаточно, так что Итачи предположил, что у Саске сейчас всё относительно нормально.       — Чего встал? Давай, я жду, — он сложил руки на груди. — Два пальца в рот и вперёд. Я прослежу за всем, чтобы ты не натворил глупостей.       — Я не буду при тебе это делать! — воскликнул в ответ Итачи, точно так же сложив руки.       — Ах! Ты при мне не будешь это делать?! — подавился возмущением Саске, схватившись за грудь. — Да тебя всего трясет, ты мурашками покрылся! Саске протянул руку ко лбу Итачи и выражение его лица на мгновенье приняло обеспокоенный вид.        — Да у тебя горячка, — совсем тихо прошептал он, но секундой позже добавил со всей присущей себе строгостью. — Два пальца в рот. Иначе я сам тебе их запихну и выбора у тебя не будет.       — Я не буду при тебе таким заниматься, — повторяясь, процедил Итачи, не терпя возражений. Но он знал, что Саске не бросается словами на ветер и с возмущением почувствовал, как его грубо хватают за волосы и нагибают головой к унитазу.       — Саске, — болезненно выдохнул он, чувствуя, что ещё слово и с него снимут скальп.       — Ты меня вынудил! — сказал Саске это и совершенно бесцеремонно засунул Итачи два пальца в рот, тут же проталкивая их глубоко в горло и вызывая рвотный позыв. Это было слишком неожиданно, поэтому Итачи пропустил момент, когда его вывернуло. Из желудка вышла горькая желчь и Саске, уже готовый снова давить на чувствительные точки, услышал жалобный стон.       — Хватит, Саске. Мне плохо, — слышится едва различимо. Очень-очень жалобно, будто и не Итачи тут стоит перед ним на коленях, а пьяная девица.       — А кому сейчас хорошо, — цедит Саске, но всё же помогает Итачи встать с колен и поворачивает к раковине, чтобы тот умылся. Но прежде он вымыл свою запачканную руку. — Ты весь в мурашках. Тебя морозит? Почему не позвал бортпроводника? Кто-нибудь из команды принес бы тебе плед. Итачи был бы рад улыбнуться тому, что Саске от беспокойства начал тараторить, но, при всем желании — не смог бы.       — Я ходил к вам, стучал и, — Итачи замолчал, читая в глазах Саске осознание.       — Так это ты был! Ты поэтому убежал, что меня услышал? Черт, — Саске прикрыл глаза ладонями. — Как всё ужасно выходит. Итачи положил руку ему на плечо и прошептал:       — Всё в порядке.       — У тебя-то? В порядке всё?! — возмущению Саске не было предела. Он был готов рвать и метать, но только из-за того, что Итачи действительно плохо, он не мог делать ему ещё хуже. — Пойдем, я дам тебе жаропонижающее. И плед. Саске вытер мокрые ладони и губы Итачи бумажным полотенцем и вывел наружу. А затем, поставив перед собой и обхватив сзади за плечи — повел в отделение для персонала. Под удивленные взгляды коллег, Саске усадил бывшего любовника на сидение и закопошился в своей сумке. Аптечку он нашел быстро, а вот бутылочка с водой укатилась в другой конец небольшого помещения. Шепча гневные ругательства, Саске, придерживая подбородок Итачи, положил пару таблеток ему на язык и заставил запить водой.       — Пледа, — протягивает; его голос обеспокоен, — я взял два, они очень маленькие. Сейчас я отведу тебя в конец салона — за пустой ряд. Подниму поручни сидений и сделаю тебе полноценное спальное место. Поспишь, понял? — командует, провожая Итачи до его места. — И съешь чего-нибудь, таблетки всё-таки выпил. Съешь пирог, говорю! Он сладкий! Итачи слишком плохо: он позволяет управлять собой, словно безвольной куклой: позволяет затолкать в себя гребаный пирог, уложить на сидения, положить под голову подушку и укрыть себя двумя пледами.       — Поспи. До посадки три часа. Ты успеешь набраться сил. А потом подействует лекарство. В случае чего я тебя разбужу. Эти слова — последнее, что Итачи услышал, прежде чем заснуть. А он то думал, что не приспособлен для сна в транспорте.

***

      — Просыпайся, — тряс спящего Итачи Саске. — Просыпа-айся! Все уже вышли из салона, одни мы с тобой тут. Давай, быстренько вставай! Саске был на удивление спокоен и даже несколько нежен. Итачи всерьез подумал, что, возможно, все это ему лишь снится. До тех пор, пока не почувствовал, как Саске легонько побил его по щекам холодными ладонями.       — Жар спал. Тебе легче? Идти можешь? — спрашивает Саске и сдергивает с Итачи плед. — Вставай, говорю!       — Какого черты ты прицепился ко мне?! У меня затекло всё, — цедит Итачи, но сразу приводит в себя чувство. Ему не следует на заботу отвечать грубостью. Особенно Саске.       — Прости. Я ещё не оклемался. И, к тому же, не ожидал тебя увидеть на этом рейсе, — чешет голову. Этот перелет конкретно так усугубил положение его немытых волос, а сухой шампунь он оставил дома, понадеявшись, что купит в аэропорту или уже на месте. — Ты же работал в «AirTokio». Я специально взял билет от другой авиакомпании, чтобы в случае чего не пересекаться и не конфликтовать, но… Вышло так, как вышло. Может, это грубо звучало, но... Ты не думай, я, на самом деле, рад тебя видеть. У Саске от шока немного приоткрылся рот и он инстинктивно прикусил себе язык. Замер, но, увидев, что Итачи всё же собирается подняться, подхватил его за плечи.       — Это… Неожиданно. Ты решил поехать отдыхать в Доху? Или же… Неужели в Люксембург?! Поначалу, Саске на удивление спокойно реагировал на всё, но после слов про Люксембург отчего-то сильно встревожился. Итачи не понял, почему, потому что не знал кое-какой детали, которую знал Саске. Но мгновенье спустя Итачи уже стало не до этого — резко закружилась голова. Он собрался было вновь упасть головой на подушку, как его подхватили руки Саске.       — Подожди. Не вставай пока. Посиди минут пять, время ещё есть, — снова этот тревожный взгляд. Саске не перестает удивлять.       — Спасибо, — поблагодарил Итачи и поспешил ответить на его вопрос, чтобы не напрягать друг друга неловким молчанием. — В Люксембург. Мне предложили неплохую работу с неплохим заработком. Вот я и… Кх-кх… согласился. Саске чуть было не побледнел, услышав знакомый кашель. С каждой секундой новости про Итачи грозятся стать всё хуже и хуже. Ему почему-то казалось, что прогрессирующая болезнь — это ещё не самое худшее, что уготовленно в судьбе Итачи. Он всем сердцем мечтал уйти из этого салона, чтобы больше не слышать ничего плохого. Саске хочет верить, что у Итачи всё хорошо в жизни.       — Ты так и не вылечился от этой напасти? — с досадой спрашивает Саске, решившись, но тут же пожалел; у него перехватило дыхание, когда он услышал ненавистное:       — Не было на себя времени. Я перестал принимать лекарство. И курс того лечения не прошел до конца, — Итачи видел, как лицо Саске исказилось в гримасе боли. Он помнил, что весь их общий бюджет они тратили на его лечение, а теперь всё пошло коту под хвост. — Вообще я еду туда, чтобы… Ох, черт... Мне не хочется с тобой о таком говорить. Зная, что я тебе уже не важен и не дорог вовсе – чертовски неприятно. У Саске застрял ком в горле, а на глаза едва не навернулись слёзы. Он уже знает, к чему клонит Итачи, но слышать правду не хочет совсем. Только не это — только не то, о чем он думает.       — Не надо, — шепчет он горестно. — Не говори. Саске чувствует, что его сейчас по салону размажет от боли.       — А ты из-за чего ушел из «AirTokio»? — спрашивает Итачи, положив свою холодную ладонь на такую же холодную ладонь Саске, отчего они оба содрогнулись. Саске закусывает губу и шепчет.       — Из-за проблем с законом. Потасовка с алкоголем и… — Саске потупил взгляд, — С наркотиками. Мои покрыватели быстро всё разрулили — за меня заплатили выкуп, но… Слух уже дошел до моего нынешнего начальства, так же, как и дошел до прошлого. Меня уволили. Так что теперь дорога в небо мне закрыта навсегда. Есть такая вероятность, что меня снимут со следующего рейса — когда буду возращаться обратно в Токио. Но мне… Я договорился уже, конечно, но… В любом случае придётся переучиваться на кого-то другого. Я больше не смогу работать бортпроводником, — Саске прикусил губу: ему показалось, что он рассказал о себе слишком много. Наверное, ему не следовало этого делать. А Итачи замер. Воистину замер. Слова застряли где-то глубоко — он не мог поверить своим ушам. Не мог, потому что услышал слишком много удивительного.       — Значит, опять наркотики, — протянул он с искренним разочарованием. — Ты же проходил лечение, почему опять начал употреблять? И ты обещал мне… — он прикусил язык, запнувшись. — Извини, наверное, нам следует забыть о наших обещаниях, а мне перестать лезть в твою жизнь.       — Ты не лезешь в мою жизнь! И я завязал! Честно завязал! Ещё тогда, когда пообещал тебе! — воскликнул Саске, сжав крепче ладонь Итачи. — Я не принимал ничего. Я… Я просто сбывал товар. Мне нужны были деньги, но я не принимал, Итачи! Саске подавил в себе желание разрыдаться, упав Итачи в ноги. Его мечта быть бортпроводником так глупо разрушилась, а ведь он не проработал по профессии даже пары лет! Постоянные перелеты, наглые пассажиры, отсутствие свободного времени на семью и хобби, посещения специфичных стран, болезнь Итачи, быстрый секс, наркотики, нехватка внимания и истерики — всё это уничтожило их с Итачи некогда нежные и искренние отношения, где царил покой и взаимопонимание. Доверие безжалостно пало. Саске пришлось выбирать: мечта или отношения. Выбор пал, увы, не на второе. Саске пожалел об этом почти сразу. Да ещё и эти – якобы забытые – обещания: Саске помнил всё — оплакивал каждую мелочь, когда вспоминал. Помнил и всей душой желал отпустить эти отношения. Все семь месяцев с начала расставания. Желал, но не мог — не мог больше никого целовать, ни с кем спать. Не мог курить, потому что запах сигарет отравлял его. В галлюцинациях Саске видел один единственный образ, нашептывающий слова жалости. Вместо расслабления он получал лишь напряжение и боль. Он больше не может так жить — ему катастрофически не хватает чего-то. Они с Итачи созависимы. И это понимали оба. Итачи ничего не ответил на его оправдания, поэтому Саске продолжил. Ему хотелось открыться; Итачи — единственный человек, которому хотелось раскрыть всю свою душу, не утаив ни одной детали. Даже после того, через что они прошли.       — Сейчас я думаю поступить на маркетолога. Кажется, это неплохая специальность, — Саске сглотнул и взглянул на Итачи. — А ты? Где теперь будешь работаешь ты? Итачи поднял на Саске свой взгляд и заглянул в его несколько испуганные глаза.       — IT-аудитор. Весьма востребовано, да и получают они неплохо. Правда, если бы я перебрался в США, получал бы гораздо больше. Но на Люксембург у меня свои планы, — Итачи потупил взгляд, но через мгновенье взглянул на Саске требовательно. — Ты что-то спросить хочешь, кажется. Спрашивай. Я больше не буду убегать от тебя и твоих вопросов. Незачем больше убегать. Спрашивай, пожалуйста. Саске в ту же секунду всхлипывает и тут же вытирает слёзы рукавом своей униформы.       — Ты ведь переезжаешь в Люксембург не из-за работы, правда? Это из-за эвтаназии, да? — он поднимает на Итачи свой зареванный взгляд. — Там она легальна, я знаю. Ещё тогда, когда мы были вместе, я смотрел историю поиска на твоём компьютере, а потом ты спрашивал меня, почему я плачу. Ты обвинял меня в том, что я обкуренный. Я не сказал тебе тогда, но… Следует лишь получить гражданство и прожить там несколько лет, и эвтаназию одобрят, — он сглотнул, не сумев побороть очередную волну истерики и прошептал, но лишь потому, что из горла вырвался бы крик. — Почему так хочешь умереть?! Саске крепко вцепился своими дрожащими пальцами в его свитер; уткнулся в шею и шмыгнул носом. Наверное, он сейчас выглядит глупо — до наивного глупо, но ему плевать. Итачи — вот он. Здесь. С ним. И ещё живой. Пока он здесь — нужно поговорить. Когда, если не сейчас?       — Ты сказал, что не дорог мне, — неровным тоном прошептал Саске. — Это неправда, Итачи. Да, мы с тобой наговорили друг другу ужасных слов, но ты по прежнему мне очень важен. Он остановился, потому что лёгкие сдавило в очередном приступе; Саске судорожно заглотнул воздух несколько раз и едва не подавился. Слёзы вновь навернулись на глаза.       — Да как ты вообще до такого додумался?! Твою болезнь, черт её дери, можно контролировать! А ты собираешься запустить её и умереть! Да-да, пожить два-три года, заработать себе на похороны, а в это время болезнь запустится, достигнет последней стадии и ты, идиот… Ты!.. Вычитал историю на реддите и думаешь, что сможешь так же? Я…       — Саске, — прошептал Итачи и, нагнувшись, коротко прикоснулся к его губам, будто успокаивая таким глупым образом. — Ты мне невероятно дорог. До сих пор. И жил я ради тебя, понимаешь? Саске прикоснулся кончиками пальцев к своим губам, будто не веря, что Итачи, хоть и мимолётно, но поцеловал его       — Так ты из-за меня это…       — Чш, — Итачи приставил палец к его губам. — Не хочу, чтобы ты винил себя. Не нужно этого делать. Ты и сам прекрасно знаешь, какова моя жизнь. Сон, еда, работа, бесконечные обследования и лечения. Мне чертовски надоело. Меня ничего не держит в этой жизни.       — И даже я? — шепчет Саске горестно. — Ты обо мне подумал? Как я буду без тебя?! Итачи поднял на него полный удивления взгляд.       — Ты?.. — прошептал он через довольно длительное время. — Раньше я действительно находил в тебе радость и смысл своей жизни, но теперь мы друг для друга чужие люди — у тебя своя жизнь, у меня своя. Наверняка у тебя были и есть новые отношения, но мне… Мне оно не нужно. Уже не нужно.       — Да не было у меня никого после тебя, черт возьми! И мне тоже никто кроме тебя не нужен! Эта гребаная работа разрушила всю мою жизнь! Я не хочу так… Не хочу без тебя! Не хочу жить с мыслью, что тебя больше нет, что ты… умер. Он уткнулся носом в изгиб его шеи и судорожно прошептал: идиот, идиот, идиот. Слишком больно. Обоим. Да и терпежа никакого не было.       — Давай уедем вместе. Куда угодно, но только не в Люксембург! Я не отпущу тебя больше! Не отпущу! Ты никуда от меня не денешься, понял? Никуда! Я везде тебя найду. Не убежишь больше! Трясущимися руками Саске крепко обнял Итачи, а Итачи обнял Саске в ответ, успокаивающе поглаживая. Им действительно давно следовало поговорить. Не в такой обстановке, да и гораздо раньше. За это время утекло слишком много воды, слишком много всего. Но главное, что чувства не угасли. Главное — что они до сих пор друг друга любят.       — Уехать, говоришь? — шепчет горестно Итачи. — Зачем тебе больной любовник? Ты же сам мне тогда сказал, что без тебя я сдохну в подворотне, и никакой прохожий не пожелает вызвать для меня скорую. Ты был прав. Абсолютно. В этом мире я один и предоставлен я лишь самому себе. Я не нужен никому. И я…       — Заткнись! Заткнись-заткнись-заткнись! Забудь обо всем, что я наговорил тебе тогда! Пожалуйста, забудь! — шепчет судорожно, трясет Итачи за грудь. — Я же… Я же со злости это говорил! Я люблю тебя! Больше всего на свете! И когда прилетаю в Токио, у меня в груди не угасает чувство, что сейчас я поеду к тебе и мы… Лицо исказилось в гримасе какой-то вселенской грусти и боли, и Итачи, не смея этого больше терпеть, прижал Саске к себе.       — Я люблю тебя. Тоже люблю. Никогда не переставал, — шепчет так же горестно.       — Давай уедем. Я буду переучиваться, а ты… ты будешь лечиться. Больше никаких полетов, наркотиков и эвтаназии! Скажи, что согласен! Пожалуйста, скажи, что не оставишь меня и не умрёшь! Итачи мягко разжал пальцы Саске, что вцепились в его свитер и неистово трясли за грудки.       — Как я могу отказаться от тебя? — шепчет он риторически — не ждёт ответа, и Саске это понимает — воспринимает как согласие и начинает судорожно целовать его лицо. Итачи кривится и шепчет недовольно:       — Саске, я грязный. Не нужно.       — Плевать, — шепчет в унисон. — Мне не противно. Прошептал и перешёл поцелуями на шею, вырывая из Итачи томные вздохи. Саске смутно чувствовал запах пота, но на это ему было действительно плевать. Он у Итачи особый, не нестерпимый, ведь Итачи всегда пользовался антиперспирантом. Эту привычку Саске любил в нем больше всего на свете. К тому же — из-за слез его нос был заложен. И как кого-то в такой ситуации может беспокоить запах пота?! Подумать только!       — Сейчас мы выйдем из самолёта и остановимся на ночь в Дохе. Со следующего рейса меня снимут, помнишь? Поэтому… Потеря невелика, — прошептал Саске в самое ухо, прильнув к груди Итачи. Так, чтобы слышать биение его сердца. — А завтра на свежую голову решим, где остановимся. Посмотрим карту, приценимся. Я неплохо заработал на том дерьме, хоть и поплатился многим, но… Я рад, что всё сложилось таким образом. А ты? Ты рад, что сейчас ты со мной, а не на рейсе Доха-Копенгаген? Саске ещё теснее прижался к груди Итачи, когда тот посмотрел на него и кивнул. Так доверчиво и по родному, что у обоих защемило в груди. Отпускать друг друга не хотелось. Совсем.       — Я очень рад, — тяжело вздохнул Итачи, и неожиданно для себя почувствовал, как с плеч свалился мертвый груз многих лет.