Грустная песня

Мой отец всегда говорил, что, если собираешься что-то сделать, нужно делать это как следует. Он был умным человеком, даже если с моей мамой у него всё было не так замечательно. Он сделал для неё всё, что мог, как и для меня, и не проходит и дня, чтобы я не скучал по нему. Но я могу заставить его гордиться мной, и сегодня я сделаю кое-что для того, чтобы он гордился. Сегодня тот день, когда я скажу Олимпии, что я к ней чувствую, и приглашу её на Святочный бал. У меня всё готово: чай, бутерброды, маленькие декорированные пирожные. Гермиона уговорила меня обратиться за помощью к домашним эльфам. Но я сам приготовил чай и бутерброды с солёными огурцами и колбасой. Мой костюм отглажен, волосы причёсаны, Клык свернулся калачиком с костью, так что он будет занят. На столе стоят цветы, по радио играет тихая музыка. И, что ещё более важно, я готов рассказать Олимпии, что я кое-что смыслю в моде. В конце концов, она стильная леди. Элегантная, как гиппогриф, и умная, как сфинкс. Я не могу просто выпалить, что она мне нравится, как будто она какая-то девчонка из паба. Она заслуживает лучшего. Она заслуживает самого лучшего. Она заслуживает… поэзии. Гермиона помогала мне учить эти слова. Я думаю, что они с Роном снова поссорились, поэтому она почти каждый день приходит сюда на чай. Она сказала, что я должен просто быть самим собой, но как только мы добрались до выбора правильного стихотворения и тренировки на запоминание, она была такой же жёсткой, как любой учитель, который у меня когда-либо был в Хогвартсе. Гермиона очень умная девочка, это правда. Я как раз поправляю свой клетчатый галстук-бабочку, когда слышу стук Олимпии в дверь. Я знаю, что это она, потому что никто, кроме неё, не стучит так властно. Я бросаю на себя последний взгляд в зеркало, расправляю плечи и открываю дверь, надеясь, что улыбка на моём лице выглядит уверенной, а не нервной. Не стоит показывать волшебным существам, что ты нервничаешь, и я не думаю, что дамам тоже стоит это показывать. — Олимпия, спасибо, что пришла. Я знаю, что ты занята и все такое, — говорю я, беря руку, которую она протягивает мне, и нежно сжимая её, когда веду её в свой дом. — Ну конечно, Рубеус, — отвечает она. Что-то особенное происходит с её глазами, когда она улыбается мне, они становятся яркими, как у саламандры. — Я всегда рада выпить с тобой чаю. Здесь розы! О, как мило! Она скользит к стулу, и я не проливаю ни капли чая, когда подаю нам двоим, хотя мне кажется, что в моем животе множество билливигов танцуют джигу. — Не знаю, говорил ли я это раньше, — продолжаю я, когда у нас обоих тарелки полны сэндвичей и торта, — но я подумал, что «Усыпление дракона» мисс Делакур было блестящим. Она должна была получить за это больше очков. — Я знаю, что уже упоминал об этом, но я также знаю, что Олимпия не против услышать это снова. — А', да, ты уже говорил это. Но я согласна с тобой, и ты можешь повторять это столько раз, сколько за’очешь. К счастью, предстоит пройти еще два испытания. Мы можем надеяться, что в следующий раз судьи сделают свою работу лучше. — Верно. Это всё равно очень субъективно. Как себя чувствуют студенты Шармбатона в такой холод? Я могу позаботиться о том, чтобы обеспечить твоё жилище ещё несколькими каминами. — Это очень любезно с твоей стороны, но мы выносливые люди и чувствуем себя вполне комфортно. Но я давно 'отела спросить тебя о Роланде. Он всё ещё 'ромает на одну ногу, и мне это не нравится. — Я наблюдал за ним. Он не хочет оставаться в конюшне и отдыхать. Я удвою его порцию виски и посмотрю, смогу ли я заставить профессора Снейпа приготовить мне ещё одну порцию Идеальной Припарки для копыта Роланда. Она фыркает — я знаю, что она не любит Северуса Снейпа. Он мне тоже не слишком нравится, но он знает, как делать Припарки, и он всегда делает их, даже если сначала усмехается надо мной. — Ты уверен, что с ним нужно посоветоваться? Он не внушает мне доверия. — Он суровый, но лучшего специалиста по зельям в Британии нет, и это факт. — Полагаю, ты знаешь его лучше, чем я. — Ты любишь поэзию? — спрашиваю я. Я действительно не хочу говорить о профессоре Снейпе, и, похоже, сейчас самое время двигаться в том направлении, в котором я пытаюсь двигаться. — Конечно! О, зима, ты отчаянный плут, В этом мире ты временно только, Май с апрелем тепло берегут, Чтоб зимою так не было горько… Но я считаю, что зима может быть такой же приятной, как и весна, что думаешь? — Точно! Снег и деревья… Мы сделаем в Большом зале что-нибудь особенное для Святочного бала. — Звучит здорово. Я с нетерпением жду момента, когда увижу это. И ты, я полагаю, будешь заниматься его украшением? — Дамблдор не доверил бы это никому другому. То, как ты говоришь по-французски, — это что-то волшебное. Ты знаешь так много хороших слов, причём на двух языках! — На четырё', но кто считает? — Прочитай мне, пожалуйста, ещё одно французское стихотворение. Я думаю, ей нравится, что я интересуюсь, и я мог бы слушать, как она говорит по-французски весь день. Мне становится тепло до кончиков пальцев ног, когда она читает другое стихотворение: — Очень 'орошо, дай-ка подумать… Как насчёт этого? В твоем сердце спит лунный свет, Мягкий, хрупкий — его б не спугнуть, Если в жизни моей винегрет, В этом свете позволь утонуть… — Просто невероятно. Действительно великолепно. Что это? — Chanson Triste. Chanson означает «песня», а triste — «грустная», но на самом деле она совсем не грустная, — объясняет она, подмигивая. — Теперь твоя очередь рассказывать мне сти’отворение. — Я надеялся, что ты попросишь об этом, и выучил его только для тебя. — Это правда? О, как трогательно. — Я выучил его наизусть, потому что оно напоминает мне о тебе, и я надеюсь, ты не будешь возражать, если я расскажу тебе, что чувствую к тебе. — Я чувствую, как моё сердце колотится, а лицо краснеет, но… сейчас или никогда. Я прочищаю горло, делаю глоток чая и начинаю: — Сравню ли с летним днём твои черты? Но ты милей, умеренней и краше. Ломает буря майские цветы, И так недолговечно лето наше! То нам… э-э… то нам… Черт, всё остальное вылетело у меня из головы… — Это потрясающе, но, думаю, я не вполне понимаю, — произносит она. — Гермиона мучила меня неделями, — протестую я, расстроенный тем, что я ушел и забыл об этом после всей этой тяжёлой работы. Клык решает воспользоваться этой минутой, чтобы начать лаять. — Хватит, Клык! Каждый человек — критик. Я уже выслушал достаточно сегодня утром и ещё не сказал того, к чему готовился. Она кладёт свою руку поверх моей и смотрит на меня глазами саламандры. — Почему ты не говоришь прямо, Рубеус? Поэзия — это всё очень мило, но я вос’ищаюсь джентльменами, которые говорят прямо. — Ну… — Её рука на моей заставляет моё сердце учащенно биться, и мне трудно собраться с мыслями. Поэтому я просто выпаливаю следующее, что приходит на ум: — Это просто… Ты играешь в квиддич? Потому что ты точно как вратарь! Олимпия заливается элегантным смехом, а Клык снова начинает лаять. Я убираю руку и делаю вид, что иду к нему, больше для того, чтобы сделать вид, что я невероятно занят. — Мне не следовало этого говорить, — бормочу я себе под нос. — Не следовало этого говорить. Тише, Клык. Мне не нужно твоё мнение. Мне требуется некоторое время, чтобы успокоить Клыка очередной миской воды и свежими лакомствами. Пока я занимаюсь этим, Олимпия перестаёт смеяться и забирает свой плащ, готовясь уйти. Мы закончили пить чай, и я знаю, что сегодня днём у неё частные уроки с мисс Делакур. Вот и всё, что я сделал для своего свидания на Святочном балу. Я провожаю её до двери, несмотря на свой стыд. Может быть, мы всё ещё можем остаться друзьями. Я стою, придерживая для неё дверь, когда внезапно она целует меня прямо в щёку. — Рубеус, я думаю, что ты тоже очень по’ож на вратаря, — говорит она с улыбкой, которая совсем не похожа на грустную. Я чувствую, что могу взлететь прямо на вершину замка, и заикаюсь: — Как ты думаешь, ты бы… пошла со мной на Святочный бал? — Я была бы оскорблена, если бы ты позвал кого-нибудь другого. — Вот как… Тогда я зайду за тобой в восемь. — Потрясающе, тогда встретимся вечером. О-ревуар! Я тихо закрыл за ней дверь, всё ещё чувствуя себя лёгким, как перышко. Клык лает на меня, но я знаю, что это означает: «хорошая работа». Я мельком вижу своё лицо в зеркале и знаю, что, хотя всё могло сложиться не так, как я хотел, я заставил своего отца гордиться мной. Это будет лучший Святочный бал в истории Святочных балов, и я иду на него с лучшей леди. Мне не на что жаловаться.