Незачёт

kostromin — Моя голова винтом Каникулы Кирилл Гречкин провёл просто а-ху-ительно. Cъебался на Занзибар ещё где-то в середине сессии — купить все экзамены пачкой оказалось проще, чем тёлку в клубе снять. Преподы, конечно, и были как те самые тёлки: знали, что кэш у него есть, и цены заломили больше, чем в прошлом году. Ну и хер с ними, всего полтора года до выпуска осталось — и больше не увидит он эти рожи, спасибо, боженька, за Болонскую систему. Короче, неделю он проквасил на Нунгви: жрал устриц, с аквалангом плавал, сёрфил. Потом перебрался на Паже и понял, что тупо просрал неделю: Нунгви по сравнению с Паже был тухляк, а не пляж. Они закорешились с какими-то челами из Таллина, даже вместе походили в школу кайтинга, пока Гречкин не вспомнил, что учебный, ёпта, процесс уже начался и в родной шараге, как бы пора возвращаться. В принципе и норм, отдохнул, можно сказать, по полной. Но кое-чего ему в африканской глуши не хватило. Прилетел Кирилл в четверг ночью и еле дождался выходных. Движ в «Центральной станции» набирал обороты где-то к двум ночи, но он приехал пораньше — осмотреться, попялиться на трансвести-артисток с пышными накладными бёдрами, без кипеша всосать лонг-айленд, чтобы в башку не сильно ударило, всралось ведь ему сюда на своей ламборгини прикатить. Правда, чтобы не палиться, пришлось её на Садовой кинуть, прям рядом с шарагой. Вообще Кирилл был не шибко по всей этой гомогейской теме. Просто ему быстро надоедали шкуры с этими их закидонами. С парнями было проще и в целом не зашкварно. Он вообще не сёк, с хера ли это должно быть зашкварно. Один раз же не пидарас. Даже если это раз в месяц. Самый сасный чел объявился в полвторого. Время Гречкин запомнил, потому что проводил его взглядом и сразу свистнул бармену — это, быстро шотик мне. Протянул руку, чтобы расплатиться с эппл вотч, зацепился взглядом за экран: час сколько-то там. Где он его видел? Кирилл в душе не знал, но Кириллу оно и не всралось, разницы никакой. Азиат, морда аристократичная, жопа в чёрных джоггерах стоун айленд. Грива блестит как нарощенная, но если своя, то охуеть не встать. Глаза… Бля, вот взглядом он прям натурально байтил. Надо брать. А вот когда тот двигаться начал, Гречкин вспомнил: это ж тиктокер-первокурсник, про которого Макаров ему все уши пробздел. Но ролики его Гречкину ещё первее в ленту попались — умная, сука, лента. А Питер — сраная деревня. Как ж его звать-то… Опрокинув в себя шот, Гречкин просочился на танцпол, ловко оттеснив от своей азиатской принцессы какого-то лысого дрочера. Мулан успела накиряться, отрывалась как в последний раз. Кирилл спросил, мол, тебя как звать-то, но басы так валили, что тот нихера не услышал и смотреть продолжал как на говно. Это просто зачёт, ЧСВшные стервочки Кириллу нравились до одури. Когда наконец-то заиграл медляк, он притёрся к принцессе сзади, обвил руками. Принцесса вяло посопротивлялась. Он уткнулся носом ему в шею, и то ли его в этот шот догнал, то ли принцессин парфюм бархатный… В общем, всё-таки поплыл он, полез за ушком целовать сначала ласково, потом понастойчивее. Принцесса уже почти не сопротивлялась. Кирилл думал ещё с ним поденсить приличия ради, но натекло ещё людей с первого этажа, походу, закончилось дрэг-шоу. Тогда он сгрёб его за руку и потащил оттуда нафиг — прямо к себе в Авентадор. План был изи: обласкать, отвезти домой, но не в особняк (нахуй надо, менты точно цепанут), а на хатку в центре, она была совсем рядом. Трахаться мальчик по его прикидке должен был так же вкусно, как и пахнуть. Звали его Алтан — это Гречкин выяснил уже в машине. Там же он выяснил, что до хаты, хоть она и рядом, дотерпеть будет ебать как сложно. Кресло Кирилл сдвинул до упора назад, чтобы принцессе было удобно, полез с него его стоун айленд стаскивать, но тот не дался, сполз вниз и сам — к его ширинке. Кирилл улыбнулся ему своей золотой пластинкой и растёкся по креслу, руки за голову убрал, глаза закрыл. Какой пацанчик молодец, инициативный. И старательный. Правда, быстро как-то застопорился. Потом, типа, исправился, взял глубоко — так, ёпта, глубоко, что аж подавился… и его вывернуло тут же, спасибо, блядь, что не прям на член. — Чел, блядь, серьёзно? Ну ты и чмошник, — простонал Кирилл, с отвращением осмотрелся: где-то тут валялись салфетки специально приготовленные. Не для этого только приготовленные, блин. У него, конечно, всё упало тут же. Но принцесса, отдуплившись, стремительно выскочила наружу и хлопнула дверью. Настроение окончательно подговнилось. Гречкин отряхнулся как мог, бросил салфетку на пол, выбрался тоже из машины. Парень уже свалил. Теперь или протрезветь и гнать в круглосуточный карвошинг, или забить и завтра батиного чела вызвать, чтобы самому с блевотой рядом не сидеть. Он выбрал второе, заблокировал двери и попёрся домой пешком. Заебись потрахался. *** Было мерзко и холодно. Морщась, Алтан не сразу осознал, почему холодно: он выполз из клуба, а пальто осталось в гардеробной. Ни номерок, ни телефон в чужой машине, к счастью, не выпали. Зато обратно в клуб два бугая-охранника его не пустили. Паспорт остался в пальто? Принесёшь-покажешь? Ага, ищи тебя потом. Нам проблемы не нужны. Было до слёз обидно и стыдно. И трудно поверить, что он умудрился попасть в такое идиотское положение. Помёрзнув немного в тамбуре, Алтан набрался смелости и со второй попытки набрал номер. Ответили далеко не сразу, и сонный голос в трубке ему явно был не рад. — Ты охренел мне в такое время звонить? — Прости, — выдохнул Алтан, голос у него был отвратительно жалкий. — Мне очень нужна твоя помощь. Ему несказанно повезло, что Юма вернулась на свои каникулы. Отношения у них были прохладные, но других вариантов не было: позвонить отцу означало подписать себе смертный приговор; Лере звонить было бесполезно — она всегда ставила режим DND на ночь. А больше никто и не помчался бы выручать его в три ночи на Думскую. Юма приехала быстро. Непривычно было видеть её не при параде — в кроссовках и толстовке, без макияжа, без укладки, без украшений. Выслушав сбивчатое объяснение, она отобрала у Алтана номерок, спустилась в клуб — за это с неё взяли тысячу, для женщин вход был платный, — почти сразу вернулась с его пальто и отвела отогреваться в машину. — Как это всё понимать? — холодно спросила она, медленно ведя по узкой улочке, запруженной пьяными курильщиками. — Ты завалил сессию и решил пуститься во все тяжкие? — Нет, — тихо ответил Алтан, шмыгнув носом, — закрыл на пятёрки. Есть жвачка? Что он мог рассказать Юме? Что втюрился в своего препода и привёл к себе домой, чтобы с ним потрахаться, но у них ничего не получилось? Что прогулял половину пар на этой неделе — потому что его начинало трясти, стоило завидеть вдалеке белобрысую макушку, а столкнуться в коридоре и вовсе было страшно? Что каждый вечер он проводил с телефоном в руках, набирая и переписывая сообщение, чтобы потом его стереть и еще полчаса бездумно листать ленту? Алтану никогда не было так плохо. В последние дни он вообще не выходил из дома, хотя почти каждый вечер его звали куда-нибудь выбраться. Почему-то одна лишь мысль о том, чтобы собираться, одеваться и заказывать такси вызывала желание лишь плотнее укутаться в одеяло и лежать так дальше. Он и провалялся почти всю неделю, под конец уже совсем забив на пары. Начинал и бросал тупые сериалы на Нетфликсе, питался фастфудом, постоянно проверял «Вместе». Непрочитанных сообщений была куча, но среди них не было адресанта, которого Алтан так ждал во входящих. В пятницу он установил Грайндр в надежде на кого-нибудь отвлечься и через полтора часа бессмысленных поисков его удалил. В субботу он соскрёб себя с постели и отправился к Андрею, потому что влом было отменять плановый визит. А потом отправился прогуляться — погода была хорошая, шёл лёгкий снежок, и ноги как-то сами привели его в гей-клуб. В воскресенье… Юма отвезла его к себе («Дождешься утра — вернёшься на такси, я не собираюсь мотаться по ЗСД»), отпоила чаем и почему-то не стала мучить расспросами. И будить утром, чтобы выпроводить пораньше, тоже не стала. Алтан не знал, как и чем ей за всё это отплатить. Поэтому решил, что лучшей благодарностью станет роскошный букет, привезённый курьером после его ухода — и он сам, если возьмёт себя в руки и напишет Вадиму Николаевичу первым. *** Каникулы промелькнули у Вадима перед глазами, как вся жизнь перед смертью — обернуться, называется, не успел, и уже на почту упало письмо от Александры Георгиевны с назначенной датой заседания кафедры. Ещё раз не успел обернуться, и вот он уже сидит в зале для заседаний в окружении коллег и пялится на прекрасный затылок прекрасной незнакомки. Та сидела к нему спиной, и лица её Вадим не видел — отвлекся на телефон, когда она входила, дыша шелками и туманами. Пронзительно-рыжие волосы, хрупкие плечики, сумочка, небрежно повешенная на спинку стула — Вадим в брендах не разбирался, но это был тот случай, когда «берешь в руки — маешь вещь» (да и в руки брать было не обязательно, от рыжули несло холёным богатством так, что даже дорогих его сердцу кафедральных тёток в цветастых шалях проняло). Наконец, завкаф от результатов сессии и учебно-методических планов на семестр перешла к кампусным курсам. Вадим аж заёрзал на своём месте от нетерпения. — В этом семестре мы запускаем три кампусных курса, — завкаф Марина Анатольевна, женщина в летах и в ореоле абсолютно седых волос, сверилась с записью в ежедневнике, — Вадим Николаевич у нас, как в прошлом году, читает курс «Античность и современность», курс по работе с письменными источниками читает Владимир Фёдорович, ииии… На длинном «и» рыжая незнакомка поднялась, обернулась на коллег и окинула их умеренно-доброжелательным взглядом и слегка кивнула головой. — Серафиму Александровну Разумовскую мы пригласили на один семестр прочитать курс по изобразительному искусству позднего Средневековья и Возрождения. Паззл у Вадима сошёлся: с Разумовской они пересекались пару раз на конференциях, не настолько близко, чтобы у него теплилась надежда ей запомниться; он читал её статьи и монографии, цитировал пару раз, знал, что она бо́льшую часть времени проводит в Италии, и вообще никак не ожидал встретить у себя на кафедре столь спорную и даже одиозную в академических кругах личность. Не один он, видимо, имел о Разумовской противоречивое мнение, потому что по залу порывом ветра пронёсся шепоток. Шу-шу, говорили коллеги. Шу-шу-шу. Шу-шу, сказал телефон у него в руке. Вадим взглянул на экран и не удержал одну из поползших вверх бровей: надо же, какие люди объявились. Курс Алтана теперь от истории был освобождён, но конференционный должок остался, и паучье чутьё Вадиму подсказывало, что прошедшее с их последней встречи время Алтан посвятил чему угодно, только не своему докладу. Пару раз Вадим мельком видел его в коридоре, но натыкался при этом на такое выражение лица и на такую бездну ужаса в тёмных глазах, что даже властью, данной всякому учителю над всяким учеником, не мог заставить себя подойти, а Алтана — коммуницировать. И при этом ощущал, конечно, лёгкий щелчок по носу: кому велено мурлыкать — не чирикайте, нехуй путать тёплое с мягким и личное с рабочим, профессиональную этику тоже не лохи придумали. «Вы свободны сегодня вечером?» — интересовался Алтан. «Вот те нате, хуй в томате», подумал Вадим и отправил короткое «да» прежде, чем успел это обдумать: всё-таки невежливо было торчать в телефоне на заседании. Многие преподаватели, не видя себя со стороны, в этом смысле были хуже студентов, уж слишком палились с мобильниками, спрятанными под столами. Не то чтобы Вадим за Серафимой потащился специально после того, как заседание окончилось. Ну, совсем не специально. Просто логично, что обоим было в сторону выхода из корпуса. Вадим, забрав с кафедры пальто и натянув его на ходу, догнал её на первом этаже, но подходить и заговаривать не стал: держался на расстоянии метров трёх, как положено нормальному сталкеру. Серафима, поправив очки на носу, приняла броское фиолетовое пальто из рук мужчины, который тёрся у гардероба — и вот его-то, безмолвного хранителя чужой верхней одежды, Вадим узнал за долю секунды. Хотя это был последний человек, которого он ожидал увидеть здесь, на работе. На этой работе, где самой большой угрозой жизни было поскользнуться на плохо очищенном крыльце и сломать себе шею. Олег. Олежа Волков. Его ни прошедшие годы, ни жизнь на гражданке не обтесали, не смягчили резких, как из камня выточенных черт лица. Не то чтобы Вадим на него когда-нибудь всерьёз претендовал — человека с занятым сердцем и чужой фотографией в нагрудном кармане всегда за километр видно, и теперь он, кажется, догадывался, чьё лицо на той фотографии пряталось (они об этом не говорили, о чём угодно, но не об этом, никогда) — но Олег был не пощечиной от прошлого, а его нежным объятием, сладким сном в предрассветный час. — Волчара, — Вадим помахал рукой, изобразил на лице нечто вроде сдержанной радости. — Не ожидал тебя здесь увидеть. По непроницаемому лицу Олега было не понять, рад он встрече или наоборот. Они с Серафимой переглянулись как-то многозначительно, уместив в паре коротких взглядов целый диалог, а потом Олег оттаял: — Дракон... Неужели работаешь здесь? В науку, значит, ушёл? — Как видишь, — Вадим пожал плечами. — Чёрт, сколько лет не виделись... ты надолго в Питере? — Надолго, — Олег взглянул на свою рыжую бестию всё так же нечитаемо, но с нежностью. — Шура тоже в Питере. Надо как-нибудь собраться. Телефон продиктуй свой? Вадим понимал прекрасно, что без обмена контактами то самое «собраться» не претворится в жизнь примерно никогда, так уж заведено у старых друзей: сил хватает только наметить планы, а потом рутина берёт своё. Симпатичная такая рыженькая рутина в пальто за десять профессорских зарплат. Олег продиктовал номер. Вадим тут же его набрал, хотя знал, что Олег ни за что ему первым не позвонит и не напишет. Здесь и столько лет спустя всё их совместное прошлое не имело ни веса, ни значения. — До свидания, Вадим Николаевич, — Серафима поправила на груди шарф и отвернулась, а тот даже не успел удивиться, что она запомнила его имя-отчество. Олег протянул руку для пожатия, улыбнулся по-старому, разоружающе так, но всё же до отвращения односмысленно и по-дружески: — Шуре привет. Может, как-нибудь и соберёмся. — Давай, — очарованно протянул Вадим. Когда он жал шершавую руку старого друга, в затылок впился чей-то взгляд. Ну, вот это ощущение холодка по позвоночнику — оно Вадиму жизнь спасало пару раз, его ни с чем не перепутаешь. Он ещё на прощанье похлопал Олега по плечу, отпустил, повернулся — и мгновенно сменил выражение лица с мечтательного на суровое. Вместо снайперской винтовки ему между глаз целился острый, немигающий взгляд Алтана. «В гляделки будем играть?» — подумал Вадим и из вредности глаза не опустил. Даже наоборот, бровь приподнял вопросительно: чё надо, мол. Но вежливее. *** С тихим фирменным «цок» Алтан заблокировал экран айфона, на котором битых полчаса пытался набрать ответ. Обычно он хорошо улавливал «интонацию» сообщений в сети и за словом в карман не лез. Но у короткого вадимниколаевичского «да» не было никакой интонации. Ни эмодзи, ни дурацких миллениальских улыбок-скобочек, ни каких-нибудь междометий: все его сообщения были безликие и сдержанные, каким был и он сам до того приснопамятного вечера в ресторане. «Да», то есть свободен — и на этом «да» можно было бы закончить разговор, никакого «а что» следом как будто и не подразумевалось. Он не напишет и не подойдет, очевидно же. Одному Алтану всё это нужно — в том числе и конференция эта дурацкая, ведь если Вадим Николаевич настолько злопамятный (да, настолько, подсказывает чутьё), то и вправду завалит ему оценку на защите. И тогда Баатар сына со свету сживёт. Он натянул лёгкую улыбочку — будто консилер на прыщ нанёс. И на негнущихся ногах подошёл, чтобы буравить взглядом было сподручнее. — Добрый день. Алтан смотрел и улыбался так, что Вадиму захотелось схватить его за плечи и встряхнуть как следует. Вместо этого он помахал телефоном и спросил: — А, это вы. Здравствуйте. Нежданная встреча с Волковым слегка выбила Вадима из колеи, но не больше того: вокруг сновали люди, слабости он себе позволить не мог, да и тёмный стервозный взгляд Алтана приятно бодрил, сродни контрастному душу, и вызывал некоторые вопросики. Например, что такого Вадим успел натворить, учитывая, что с той злополучной встречи у Алтана дома и до последнего момента они не разговаривали? А ещё с конференцией нужно было что-то делать. Даже с двумя — хотя свой-то доклад Вадим на каникулах почти закончил. — Что там насчёт вечера? Есть чем меня порадовать? «Я думал, вы и просто меня видеть будете рады», — какого-то такого толка ерунда проскочила в голове и едва не выскользнула наружу. Алтан прикусил для надежности губу и пожал плечами. После того дурацкого похода в клуб в нём что-то коротнуло — на следующий день он уже с остервенением загонял себя на тренажёрах в качалке. И теперь каждое утро, игнорируя нытьё Андрея, мотался перед парами в салон, чтобы в университете, если вдруг что, выглядеть идеально. Дагбаев никогда ни за кем не бегал, никого не добивался, ни в кого не вкрашивался так, чтобы аж до нытья в груди. Привыкнуть к новой реальности было ой как тяжело. Он успел напредставлять себе тысячу и одну вариацию этого разговора, но в последний миг они все рассыпались, потому что… Он позволил себе отвести взгляд только чтобы быстро посмотреть вслед тому мужику, с которым разговаривал Вадим Николаевич — и весь аж светился притом. — Смотря что вас нынче радует, — Алтан снова посмотрел на него прямо, старательно пряча всякое небезразличие. «Ну и дела», — подумал Вадим. Ему и оборачиваться не нужно было, чтобы узнать, в кого Алтан метнул смертоносный кортик своего взгляда. Знал бы Олег, за что и как под такую раздачу попал — он посмеялся бы. Но Олег не знал и не смеялся — закутал свою рыжую в её дорогое пальто и ушёл в закат. Но проблема была в другом. Точнее — не только в этом. В основном в том, что Вадим понятия не имел, как нужно вести себя в подобной ситуации, чтобы не подорваться на мине чужого гнева на глазах у половины университета. Обязан ли он был перед Алтаном оправдываться или просто рассказывать, с кем мило болтал только что? О нет. Но, возможно, Алтан считал иначе. И вообще тот факт, что он чекнул их с Волковым беседу, был очень... напрягающим. — Ваш доклад или хотя бы его половина меня бы очень порадовали, — сказал Вадим, понизив голос, отчего фраза прозвучала даже немного интимнее, чем он того хотел. — Но если есть другие варианты, то я их тоже с удовольствием рассмотрю. Алтан почти неслышно усмехнулся; чуть разомкнув губы, потрогал самым кончиком языка уголок рта — по привычке, там лишь недавно наконец-то зажила трещинка. Выдержал небольшую паузу, снова метнул взгляд, на этот раз в другую сторону — туда, где в фойе висело зеркало. В нём стоял его двойник: вылощенный, изящный, безупречный мальчик-от-кутюр. Ни грамма волнения в отражении не сохранилось, Дагбаев из зазеркалья был спокоен, как удав, как кобра со сложенным капюшоном. Как гадюка, затаившаяся, чтобы вонзить клыки в случайно задевшего её глупого человечка. У настоящего Дагбаева сердце колотилось так, что он снова услышал на себе свой дорогущий аромат, к которому успел привыкнуть. Но самый трудный рубеж был пройден, все равно что на лонге ногой оттолкнуться — и катиться дальше по инерции. — Другие варианты, да, — Алтан всё ещё смотрел в сторону и говорил в сторону, но следя, чтобы слышал его только Вадим Николаевич. И невесомо так покачивался вперёд-назад, с пятки на носок, с носка на пятку, всего лишь на пару сантиметров, но сантиметры эти ощутимо так надавливали на чужие личные границы. — Что-то там лайтовое, вы говорили. Попробуем сменить парадигму, раз уж промахнулись с методологией? Вадим ощутил острый укол желания немедленно сгрести своего нерадивого студента в охапку, а дальше действовать по ситуации. Наверное, дотащить охапку до парковки (ну а что? Omnia mea mecum porto*, ёпта), усадить на переднее пассажирское, отъехать в какой-нибудь не очень людный угол и потом долго, на повышенных тонах, обсуждать с ним труды Михаила Гаспарова. Алтан, как яд, действовать начинал при определенной дозировке и определенных же условиях. У хорошего яда и дозировка невелика, и условия широки — постоял рядом, пострелял глазками и увёл их долу, покачался с пятки на носок, как изящный китайский болванчик (о'кей, не китайский, но нечто вроде, тут Вадим легко мог обнаружить в себе немного непреднамеренного расизма, хотя имя и фамилия ему ситуацию проясняли), и всё. В смысле — совсем всё. Как тут до вечера дожить, если тут такое. Такое. Валить и трахать. Вместе с Алтаном в воздухе чуть колыхался его парфюм, дурманный и откровенно вечерний, такой, который хорошо носом снюхивать с обнаженного плеча перед поцелуем. Мысленно Вадим ему поаплодировал: хорошо стервец подготовился. Интересно, долго ли придумывал эту свою реплику. — Попробуем, — легко согласился Вадим. — Есть у меня некоторые мысли на ваш счёт. Сменим подход, пока не поздно... здравствуйте, Елена Александровна, — он поздоровался с проходящей мимо коллегой, а потом наклонился к Алтану почти вплотную и выдохнул ему в ухо короткое и нетерпеливое: — Где и когда? — У вас в любое время, — прошелестел ему в ответ Алтан и отстранился прежде, чем кто-либо успел косо на них посмотреть. Отстранился медленно, почти лениво — так, будто от этой близости его и не повело, хоть стой хоть падай. Будто и не мечтал вместо этого повести носом по его шее, обвить руками и вцепиться судорожно пальцами — мне, мне, моё — назло тому брюнету, кто бы он ни был, и половине университетских баб в придачу. Телефон в руке завибрировал от череды входящих. Алтан сунул его в карман и послал мысленный фак говнюку, которому приспичило нацедить по слову на сообщение. — Хоть прямо сейчас, — скучающим тоном подытожил он, разглядывая свои ногти. А потом посмотрел на Вадима Николаевича, прямо и требовательно. «Прямо сейчас», в отличие от «вечером», имело только один недостаток, но потенциально катастрофический: Вадим слабо помнил, в каком состоянии оставил утром квартиру и успел ли распихать мёртвых шлюх по шкафам. И дело было не столько в потенциальной брезгливости Алтана, сколько в том, что подробностями своей частной жизни Вадим не торопился делиться ни с ним, ни с кем бы то ни было. В той жизни, о которой знал Олег Волков и ещё крайне ограниченный круг лиц, Алтану делать было категорически нечего. Могло ли его, такого цепкого и глазастого, что-то в квартире подтолкнуть не в ту сторону... наверное, не могло, — Вадим начинал думать совсем не мозгом, он это осознавал, но поделать с собой ничего не мог: шарик покатился по узкому жёлобу, всё, дороги назад нет. — Пойдёмте, — проговорил он решительно под этим требовательным взглядом, застёгивая пуговицу пальто. — До конференции месяц всего, времени у нас мало. — Согласен, — Алтан чуть склонил голову, как если бы собирался смиренно принять кару за то, что со дня их последней встречи в документе с докладом не случилось ни единой правки. Но наказание он уже получил авансом, наказанием были все эти дни, что он не решался подойти или написать. Худшее было позади. …Или нет, подумал он, когда достал телефон и взглянул, кто же ему всё-таки писал. Или нет. Гардеробщица сердито окликнула его, суя в руку пальто в обмен на номерок. Алтан даже не огрызнулся на неё за то, как неаккуратно она стиснула кашемир. KG 11:13 какие люди в боливуде лол KG 11:13 алташа KG 11:13 хэлоу KG 11:13 чокак KG 11:13 хули ты тогда сбежал нормально же общались ахахахха KG 11:13 только не говори что не помнишь ниче KG 11:13 давай напомню KG 11:13 🍆💦🤮 KG 11:13 свободен седня? Алтан медленно, как контуженный, забрал пальто. Время будто остановилось, но ненадолго: его ждал Вадим Николаевич, они собирались к нему домой… В тот момент ничего, абсолютно ничего не могло затмить этого факта. Он торопливо заблокировал Гречкина, накинул пальто на плечи, поправил косы изящным движением и как ни в чём не бывало направился к выходу.